Рождение волшебницы

– Лады! – коротко одобрил Пшемысл.

– Глянь-ка напоследок, что у меня с головой? – она сделала вдох и содрала с волос и с лица покровы. – Волосы. Что с ними?

– Чистое золото. Так и полыхнуло! – восхитился скоморох.

– А такие, чтоб не золото, есть? – помолчав, спросила Золотинка.

Старый скоморох тронул голову девушки, чтобы повернуть к свету.

– Все хорошо. Все одинаковые. Ну, может, несколько прядок остались потемнее – пустяки. Во всяком случае, светить головой по темным местам можно.

– Пусть, – непонятно молвила Золотинка и отвернулась.

Так некстати и необъяснимо она раскисла, что скоморох только пожал плечами и не пытался утешать девушку. Утерши нос, она закрыла лицо черной харей, натянула куколь, скрывший волосы без остатка, и сказала в сторону:

– Спасибо, Пшемысл. Не надо говорить, что я была. Прощайте.

Отойдя подальше, Золотинка обронила между колес плащ тюремщика, но перевязанное в узел платье не решилась выкинуть, следовало упрятать его понадежнее. Она подошла к водоему.

Источник, где брали воду для питья и хозяйственных нужд, представлял собой четырехгранный столб, четыре каменные рожи по сторонам которого извергали тонкие струйки. Изъеденный плесенью столб венчала для неведомых надобностей объемистая каменная ваза, она-то и остановила, наконец, ищущий взгляд Золотинки. Бегло озирнувшись, девушка взобралась на ограду окружной канавы и точнехонько зашвырнула узел в обращенное к небу жерло.

Оставалось свериться еще раз с хотенчиком. В кибитке скоморохов он указывал на внутренние ворота крепости, что вели на верхний двор. Так это Золотинка поняла. Значит, ей на горную дорогу, что вела к верхнему двору по краю пропасти. А там, в темноте скального прохода следовало испытать хотенчик наново.

Проезд наверх преграждали два ряда поставленных, как надолбы, бочек, возле которых сторожили нарочно приставленные ревнители изобилия. Трезвых наверх не пропускали, а пьяные, как видно, уже и сами не могли подняться, и потому мостовая перед заставой сплошь шевелилась телами павших. Золотинка беспрепятственно прошмыгнула. Личина шута, как видно, служила тут достаточным ручательством добропорядочности, никому и в голову не приходило упрекать шута в трезвости.

В полумраке горного прохода можно было, наконец достать хотенчик. Рогулька резво рванула вперед, на подъем, туда, где светлел выход.

На верхнем дворе предстали ей спины – очень приличные, не шаткие спины в бархате, атласе и тонком, отороченном мехом, сукне. Чистое общество – придворная челядь, свита владетелей, войсковые сотники и полусотники – затаив дыхание, уставилось ввысь. А-ах! прошелестел общий вздох.

Глазам открылся бегущий по небу человек в ярких одеждах. Держа в руках длинный шест, удалец бежал выше крыш по тонкой, изрядно прогнувшейся нити, которая протянулась от угла высокого красноватого здания справа до вершины большой боевой башни слева. Человек летел полным шагом, как гонимый собаками олень. На вершине четырехугольной башни приняли бегуна товарищи. Ликующие крики толпившихся на высоте канатоходцев разнеслись по площади, заражая ликованием и зрителей. А Золотинка пробиралась между спинами все дальше, пока не увидела Юлия. Несмотря на расстояние нетрудно было догадаться, что это он – стукнуло сердце. Она зажмурилась, чтобы напомнить себе о Поплеве, ущипнула палец и потом уже, справившись с болью и волнением, стала присматриваться.

Юлий сидел рядом с Нутой и тут же, кажется, Рукосил. Их окружали видные вельможи и воеводы. Избранное общество расположилось на гульбище нарядных Новых палат. Так назывался дворец, представлявший собой двухъярусную пристройку к Старым палатам – дикому нагромождению темных углов и теснин с крошечными окнами. Второй ярус Новых палат выступал открытой во двор галереей – это и было гульбище. Над ним красовалась крыша из выложенной узорами поливной черепицы. Пока Золотинка холодным взором, сузившимися глазами глядела на молодоженов и на свадебный дворец, зрители все как один оборотились к канату.

Она же сунула руку в сумку, где возбужденно трепыхался хотенчик. Не особенно даже скрываясь среди зачарованно задравших головы людей, выпустила рогульку на короткой, в полпяди, привязи – хотенчик показывал в спины на залитый солнцем угол площади, который замыкался Новыми палатами. Еще продвинувшись, Золотинка вышла к закраине круглого водоема, за которым толпа распадалась. Перешеек площади под протянутым в небе канатом оставался пуст. Дальше на длинных, протянувшихся поперек двора ступеньках сидели зрители, а за ними пребывал на своем шутовском престоле между шутовскими подданными царь праздника Лепель.

Он напялил на себя несколько шуб, из-под которых выглядывали еще кафтаны. Винная бочка изображала престол, вокруг которого привольно расположилась свита. Страшилища, прикрывшие лица жуткими харями. Тут были и дикие люди, человеческого облика, но голые и встрепанные, все в смоле и в мелу. Были еще некие существа, покрытые ниже пояса чешуей, но переминались они трехпалыми куриными ногами. Нисколько не смущаясь сомнительным соседством, среди уродов расположились прелестные девы, полуобнаженные и полуприкрытые. Потеющий под шубами Лепель пересмеивался с одной из легко одетых прелестниц, что жалась поближе к престолу. Дева распустила по плечам роскошные волосы и лукаво посмеивалась.

Поодаль Золотинка распознала в гуще толпы перед Новыми палатами старого знакомца Порывая. Медный Лоб изображал собой недвижное и бездушное изваяние. Так его, похоже, все вокруг и воспринимали – извлеченный к празднику из подвала и по этому случаю начищенный истукан. Затейники, воздвигшие его на постамент, вложили в медные руки треугольное знамя: взнуздавший змея святой Черес под родовым девизом Шереметов «Больше всех!».

Петляя в толпе, Золотинка медленно и осмотрительно пробиралась к основанию башни, чтобы обойти освобожденное от людей место стороной. Все притихли и замерли, задрали головы: перехваченные пальцы, приоткрытые губы.

Девушка в пышных юбках шла по канату с полными кувшинами воды. Она продвигалась с двойной осторожностью, обдуманно и неспешно ступала, гибко покачиваясь станом, и с особым терпением удерживала сосуды, чтобы не расплескать. Пока что ей удавалось уберечься, хотя и взмахнула раз-другой отягощенными руками чересчур резко. Исполнение было небезупречно, но люди следили с тем большим, всепоглощающим сочувствием.

Верно, это был удобный случай испытать хотенчик. Золотинка достала его на несколько мгновений и ничего не успела понять, как вся людская громада площади, словно уличив волшебницу, ахнула. И она, судорожно захватив рогульку, увидела, что девушка с кувшинами падает – внезапно просел канат. Одним взмахом канат прослабился едва ли не на половину высоты. Девушка, удерживаясь, отчаянно мотнула кувшинами, полетели брызги, и скопище людей в ужасе издало жуткий стон. Извиваясь, девушка устояла, когда канат под ней провалился дальше, упал почти до земли, – но и в этот тончайший, как лезвие, миг она не утратила самообладания. Резко присела и опять – не свалилась, а спрыгнула на мостовую.

На ноги и с кувшинами.

Самый воздух взревел – ошеломительным восторгом. Люди ринулись к победительнице, а Золотинка испуганно прянула, чтобы не сшибли. Она споткнулась о какое-то каменное ядро под ногами и едва не села на крошечного человечка. Который выпустил ее с извинениями, как только помог устоять. Это был низенький человек с лицом старообразного мальчишки. Коренастый при крошечном росточке и крепенький. Настолько пигалистый, насколько это вообще возможно. На румяном личике его сияли детские глаза.

Пигалик поклонился повторно, расшаркиваясь ножкой. По случаю праздника обитатель земных недр обрядился в щегольские штанишки и курточку с разрезами, плоская шляпа его от бесчисленных разрезов разваливалась на стороны.

– Я такая неловкая! – опомнилась Золотинка, молчавшая неприлично долго.

Она покраснела под харей, спохватившись, что заявила себя, вопреки намерению, как девушка.