Рождение волшебницы

Обходительный и воспитанный малыш никакого удивления не высказал и заметил доброжелательно:

– Какой приятный голос! Спасибо.

Восторженный вой площади заставил пигалика отвлечься. К девушке, которая свалилась из поднебесья, раскинув полы шубы, расставив руки и улыбаясь, приближался царь. Неколебимо самоуверенный, насмешливый, царственный и глумливый – Лепель.

– Дай-ка тебя облобызать, моя пташка! Сногсшибательный полет! – дурашливо сказал он.

– Держите, государь! – срываясь на вскрик, отвечала девушка и протянула кувшины. У нее был подвижный рот, пылали щеки и сверкали глаза.

– Ты хочешь, Термина, чтобы я их облобызал? – спросил Лепель с некоторым сомнением.

– Я хочу, государь, – отвечала Термина низким, но звучным голосом, – чтобы вы убедились: ни капли не было пролито без надобности!

Неужто ж, подумала Золотинка, это чудовищное испытание – падение каната – было задумано и подстроено заранее? И наверное, то же пришло в голову пигалику, они переглянулись.

– Непостижимо! – пробормотал человечек. – Потрясающе! Этот день навсегда останется у меня в памяти!

– Я тоже его запомню, – сбивчиво поддержала Золотинка.

– После всего, что я здесь видел, я изменил свое мнение о людях в лучшую сторону, – прочувственно заявил пигалик. – Простите! – учтиво сказал он, касаясь шляпы. – Может быть, я слишком много, слишком сразу говорю и назойлив?

– Что вы! Но я никогда не думала, что буду разговаривать с пигаликом.

Снисходительная улыбка явилась и тут же исчезла, растворившись в улыбке более открытой и добродушной.

– Меня зовут Буян. Почему-то это имя наводит людей на мысль о буйном нраве. Ничего подобного! – На этом он отвернулся и стал смотреть в сторону, где галдела вокруг Лепеля и Термины толпа… чтобы Золотинка могла уйти, если бы захотела. Но она не двигалась: пигалик и пугал, и притягивал ее, возбуждая жутковатое любопытство. Он продолжал: – У вас приятный и, я бы сказал, добрый голос. Да… добрый… И конечно… конечно… – Буян запнулся, – было бы самонадеянно спрашивать… но мне кажется… у вас славное… имя.

– Меня зовут Люба, – соврала Золотинка, опять покраснев под личиной.

– Люба. Тоже хорошее имя, – протянул Буян. – Да… Понятно, это слишком много, но если бы вы откинули маску, мне было бы приятно на вас посмотреть. Конечно… Собственно говоря, я должен признаться, закон ограничивает нас… считается не совсем удобным без крайней нужды знакомиться с красивыми девушками.

Однако Золотинка и вовсе потерялась и промычала нечто невразумительное.

– Ладно! Лучше не открывайте! – продолжал собеседник, угадывая ее затруднения. – Пока вы укрыты маской, я не знаю, так ли вы хороши, как мне кажется, и могу наслаждаться звуками голоса, а так мне пришлось бы под благовидным предлогом распрощаться. Закон ограничивает нас…

– А что, закон указывает отличия… Как отделить красивых от хорошеньких? Хорошеньких от миловидных? А миловидных от просто располагающих и приятных?

– О, это очень важный вопрос! – оживился Буян. Как бы с облегчением. – Действительно, в законе не содержится прямого указания на этот счет. Это дело совести каждого пигалика. Но красота, женское очарование… увы! Есть ли такое несчастье, существует ли такое предательство, можно ли вообразить такой раздор, которых не вызывала бы красота женщины? Невыразимо печально, когда красота венчается со злом, а зло пользуется неоспоримыми преимуществами красоты. – Буян не особенно даже и пытался скрывать волнение. – Простите, – только и сказал он. Да невзначай коснулся кончиком пальца виска, чтобы тронуть попутно и глаза.

– Но ведь всякое бывает, – возразила Золотинка не очень уверенно. – Не обязательно… Почему?

Пигалик ответил ей одним взглядом – укоризненным. А потом, не пытаясь доказывать очевидное, кротко заметил:

– Закон нельзя осуждать.

Золотинка повернулась глянуть, как Термина таскает царя Лепеля за вихры и тузит его под одобрительное улюлюканье зрителей. Тот ревел, словно обиженный медведь, и трусливо уворачивался, подставляя задорным кулачкам мягкие, неуязвимые под шубами бока. Он кричал, что не царское это дело шататься по канатам… Ничего не поняв в перебранке лицедеев, Золотинка вдруг сказала:

– У меня подруга была… Золотинка. Мы объявили ее царевной Жулиетой, чтобы спасти от виселицы, а потом она пропала.

– Золотинка? – переспросил пигалик. Повадки его изменились. – Вы, конечно, должны знать, что она в розыске.

– Ну да…

– И когда вы видели ее в последний раз?

– Тогда и видела. Как она ушла. Ничего не сказала и ушла.

Пигалик пытливо глянул на оскаленную Золотинкину харю и заметил сухо:

– Золотинка, именуемая также принцессой Септой и царевной Жулиетой, совершила тяжкое злодейство и понесет наказание. Это не большая тайна, нам нечего скрывать. Мы вели переговоры и всех оповестили. Ей предъявлено обвинение. По статье двухсот одиннадцатой части третьей Уложения о наказаниях.

– Что ее ждет?

Пигалик поморщился.

– Что говорить? Представьте самое суровое наказание, какое только можете вообразить. Представили? Ну?..

– Да.

– Так оно и есть, – сказал пигалик, понизив голос. – Именно так. Не сомневайтесь. Закон не дает оснований для сомнения. Судебное определение уже разослано по всему сообществу свободных пигаликов. Золотинка показала себя талантливой волшебницей и бежала. Исчезла бесследно. Надо думать, она уже далеко. Если у девчонки есть хоть капля мозгов, то далеко. Вы, люди, едва ли представляете себе в полной мере могущество пигаликов… И кстати, обязан поставить вас в известность – не как частный пигалик, а как член Совета восьми. – Он заговорил особенно бесстрастно. – Для людей установлена награда в тысячу червонцев. Если вы располагаете сведениями о местонахождении вашей подруги, – слово «подруга» он подчеркнул с умыслом, – можете обратиться к первому встречному пигалику. – И строго глянул в глаза. – Первый встречный пигалик – это я. Деньги будут выплачены вам, вашим наследникам или любому указанному вами лицу в любое время и в любом месте. Право на вознаграждение… кхм, – кашлянул он, – право на вознаграждение сохраняется за вами в течение пятидесяти лет после того, как донос… кхм… получит свой естественный ход.

– А что, это хорошо осудить человека, если его даже не выслушали?

Однозвучный голос девушки заставил пигалика возвратиться к ней взглядом: черная личина хранила бессмысленный оскал.

– Рассуждать тут можно… – сказал Буян с заметным неудовольствием. – Что разводить? Сколько я помню Уложение о наказаниях, перелистайте его с начала и до конца, потом обратно, вы ни разу не встретите слова хорошо или слова плохо. Их нет… Или вы хотите, чтобы я развил мысль и углубился в весьма тягостные, отнюдь не праздничные подробности дела?

– Что ее ждет? – просто спросила Золотинка, в тягостных подробностях отнюдь не нуждаясь.

– И откровенно говоря, – продолжал Буян, как глухой, – не вижу оснований для смягчения приговора… Видите ли, по древним законам восьми скрижалей красота считалась смягчающим вину обстоятельством. Законодатель исходил из того, что человек не волен в своей внешности, которая склоняет его ко злу и пороку. Вполне основательный подход. Однако два столетия тому назад Девятый вселенский собор утвердил иной подход, не менее обоснованный: красота признана отягощающим вину обстоятельством. Кому много дано, с того много и спрошено. Имеете что возразить?

– А Золотинка, – продолжала она все тем же ровным тоном, словно не слышала объяснений, – что же все-таки ее ждет?

– Золотинка! – воскликнул Буян, сдерживая раздражение только из учтивости. – Чего было и ожидать: по некоторым свидетельствам она красавица! Находятся свидетели, которые называют ее очаровательной! В полном ходу такие выражения, как обаятельная, прелестная! Расследование показало: девчонка обладает особым даром распространять беду и всяческие напасти. Думаю, большой тайны не выдам, если расскажу немного из того, что добыто следствием. Так вот, жили-были два простодушных, доверчивых рыбака. Эти добрые люди вскормили, вспоили и взрастили красавицу. Да-да, Золотинку! Теперь их нет: Тучка погиб, Поплева исчез. Их нет, доверчивых, честных рыбаков. И самый дом их затонул. А что ей до этого! Разве красавица оглядывается назад?! Разве она ведет учет пепелищам и затонувшим кораблям?! Вы плачете? – вдруг сообразил Буян.