Страница 19 из 52
К этому моменту польское хозяйство не сумело достигнуть довоенного уровня производства по всем ключевым отраслям экономики. Во время кризиса к 1932 году производство упало на 53,7 % к уровню 1929 года, по чугуну — на 70 %, по стали и прокату — на 60 %[120]. Штопор продолжался и в марте 1933 года, уровень производства составил 46,5 % к уровню 1929 года.
Богдан Цивинский в 1932 году весьма откровенно писал: «Финансовое положение нашей промышленности в 1932 году можно вкратце охарактеризовать как состояние прогрессирующего банкротства…». И далее: «Необновляемые, устаревшие промышленные предприятия с каждым годом теряют свою производственную ценность, становятся музеями старой рухляди, а не экономическим вооружением великой нации»[121]. Заводы закрывались один за другим. Был закрыт, например, горно-металлургический комбинат «Покуй», дававший 10 % добычи угля в Силезии, 25 % чугуна и 15 % стали во всей Польше. 15 тысяч рабочих было выставлено за ворота. В это время в СССР были задуты первые доменные печи Магнитогорского и Кузнецкого металлургических комбинатов.
Польский голод
Резкое падение производства в результате депрессии, резкое сокращение спроса на продовольствие как на внешних рынках, так и на польском рынке, в сочетании с объемом выбрасывания на рынок сельхозпродуктов, привело к резкому падению цен и сделало сельское хозяйство убыточным. В средней оценке хозяйств, имевших от 2 до 50 гектар, в 1932 году убыток был по 7 злотых на гектар, тогда как в 1927 году хозяйства получали прибыль в 210 злотых на гектар. В пору кризиса только крупные кулацкие хозяйства могли получать прибыль примерно по 8 злотых с гектара.
В 1927 году все польское сельское хозяйство получило доход в размере 4,6 млрд злотых, а потратило из них на налоги, на платежи долгов и покупки 3,65 млрд злотых. В 1932 году доход составил 1,5 млрд злотых, и он весь уходил на расходы[122].
С этого начался настоящий разгром польского сельского хозяйства, который происходил все 1930-е годы, вплоть до краха Польши под немецким натиском. Во-первых, пошел вниз технический уровень. Потребление сельскохозяйственных орудий в 1933 году составило 10,2 % от уровня 1928 года. Мелкие крестьяне вообще перестали покупать сельскохозяйственные орудия, а в условиях огромной безработицы и нищеты в деревне использовать их стало невыгодно и кулаку. «Сельское хозяйство в Польше — в первую очередь бедняцкое и середняцкое — возвращается к доисторическим, допотопным способам обработки земли. Трудящееся крестьянство перестало покупать даже самые простые с.х. орудия и возвращается к деревянным граблям, вилам, боронам и прадедовским сохам. Даже то ничтожное количество тракторов (2 тысячи штук), которое имеется у польских помещиков, в 90 % ржавеет, так как помещикам теперь более выгоден отработочный труд окрестных крестьян», — указывалось в разработке советского Международного аграрного института в 1935 году[123].
Во-вторых, резко упала урожайность: по пшенице с 11,7 центнера с гектара до 7,8 в 1932 году, по ржи с 11,4 до 9,9 центнера с гектара. Валовой сбор четырех основных хлебов сократился на 21,2 млн центнеров, или на 2,1 млн тонн к 1932/33 году[124]. Уже в это время в Польше начался голод, который отмечался в 1932 и 1933 годах. Но это, в отличие от СССР, стало лишь прелюдией к по-настоящему крупному бедствию.
В-третьих, на польскую деревню обрушился сильный многолетний голод. Уже в 1933 году он был сильным, в особенности на востоке Польши. Тогда в Виленском и Новогрудском воеводствах (Литва и Белоруссия) на человека в день приходилось 250 граммов хлеба — как в блокадном Ленинграде[125]. Потребление всех продуктов упало втрое по сравнению с докризисными временами. Но уже в следующем, 1934 году был большой неурожай, меньше на 25–30 % предыдущего года по всем основным культурам.
Вот тут по всей Польше начался по-настоящему смертный голод со всеми ею атрибутами: поеданием суррогатов, порченых продуктов, травы и коры: «Минувшей весной, когда уже солнце стало пригревать, на помещичьих картофельных полях появились люди и стали собирать замерзшие и прогнившие картофелины; промокшие под снегом и дождем, они уносили их домой и, очистив, пекли лепешки, чтобы накормить умирающих с голоду детей», — это описывается Радомщанский уезд Лодзинского воеводства весной 1935 года[126].
Голод буквально схватил людей за горло. В деревнях практически прекратилась продажа товаров. Такие элементарные товары, как спички, керосин, табак, стали редкостью. Крестьянин Бучацкого уезда Тарнопольского воеводства в 1933 году написал письмо в газету на клочке бумаги, в котором делился опытом: «Знают ли в Варшаве, что пачка табака разделяется ножом на 4 части, чтобы можно было легче купить и продать по одной четвертушке, что спички покупаются на штуки, по четыре на грош, что соль покупается на граммы, а керосин покупается по 1/4— 1/8 литра, и что несколько изб пользуются одной зажигалкой?»[127] Крестьянин приписал в конце, что мог бы рассказать еще, да кончается бумага, а достать ее негде.
Крестьянин Львовского воеводства писал: «Женщины переносят огонь из дома в дом в железных горшках, а каждую спичку я разделяю на две, а иногда и на четыре части. Керосин и лампы у нас в деревне — это роскошь. Избы освещаются просто лучинами, а я еще мечтал, что доживу до того момента, когда в избе загорится электричество»[128]. Прямо как в XVIII веке — лучина, кремень, перенос огня, разделение на части купленных поштучно спичек. Картины самой крайней, безысходной нищеты. В блокадном Ленинграде и то жилось богаче и сытнее.
Польские спички — это выражение польского довоенного экономического краха. Самый простой товар, самый необходимый, доступный даже для небогатых стран, в Польше производился в крайне недостаточном количестве. До начала войны проблема со спичками в Польше так решена и не была. В 1938 году польская спичечная промышленность выпускала по 11,2 коробки на душу населения. Поскольку в коробке по 75 спичек, на польскую душу в год приходилось всего 840 спичек. В день 2–3 спички. Чирканул утром, чирканул вечером, а третью оставь на выходной. По 0,9 коробка в месяц. Даже в блокадном Ленинграде в месяц на рабочую карточку в 1941 году давали по 4 коробка в месяц, а в 1942 году — по два. Спичечную промышленность в довоенной Польше отдали в руки шведам, которые вовсе не желали развивать своего конкурента на мировом спичечном рынке.
Ежи Михайловский в 1935 году опубликовал книгу «Деревня без работы», в которой на примере все той же Галиции (Жешувский уезд Тарнопольского воеводства) описывал те же самые картины: резкое падение сбыта товаров, отсутствие спичек и керосина, использование лучин и кремня. Детей зимой завязывали по шею в мешки, набитые резаной соломой, чтобы не замерзли — дров было мало, а одежды не хватало и на взрослых. Люди, жившие без еды, без света, в грязи, стали забывать грамоту, в особенности в отдаленных деревнях.
Уже в 1933 году в Галиции были голодные бунты, в которых участвовали крестьяне и горожане, а потом началось настоящее восстание, с трудом подавленное польскими властями.
По Западной Белоруссии — самой отсталой и забитой польской окраине, сведений почти нет. Однако там положение было еще хуже, чем в относительно лучше развитой Западной Украине, не говоря уже о Польше. В 1936 году положение польского крестьянства было безнадежным, и крестьяне стали ждать войны или революции как единственного способа прекращения своих бед. Лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас — в буквальном смысле слова. В этом и заключается причина роспуска Польской компартии. Имея практически готовую революционную ситуацию в стране, польские коммунисты ничего не смогли организовать, и такая партия Коминтерну была не нужна.
120
Там же. С. 27.
121
Гросфельд Л. Экономический кризис 1929–1933 гг. в Польше. С. 31.
122
Гросфельд Л. Экономический кризис 1929–1933 гг. в Польше. С. 247–249.
123
Польская деревня во время кризиса / Под ред. В. Коларова. С. 53.
124
Там же. С. 54.
125
Гросфельд J1. Экономический кризис 1929–1933 гг. в Польше. С. 61.
126
Там же. С. 259.
127
Сосенский И. Освобождение Западной Украины и Западной Белоруссии // Плановое хозяйство, № 10, 1939. С. 126.
128
Там же. С. 126.