Риальто Великолепный

Гуртианц монотонно забубнил:

— «Лицо, сознательно и умышленно изменяющее, искажающее смысл, уничтожающее или скрывающее „Голубые принципы“ или любую их копию, виновно в преступлении в той же мере, что и его сообщники, и должно понести наказание, предусмотренное Приложением „Д“. Если указанные деяния совершены в ходе противоправного действия или с противоправными целями, мера наказания избирается в соответствии с Приложением „Г“».

Ильдефонс обернулся к Аш-Монкуру, который стоял, вытаращив глаза и разинув рот.

— Аш-Монкур! Все-таки я оказался прав, и ты должен это признать.

— Да-да, похоже на то, — рассеянно пробормотал тот и укоризненно поглядел на Сарсема, который поспешил спрятать глаза.

— Ну вот, с этим вопросом покончено! — объявил Ильдефонс. — Давайте вернемся в Баумергарт и продолжим расследование.

— Мне что-то нездоровится, — мрачно проговорил Аш-Монкур. — Подними свою завесу, чтобы я мог вернуться в свое поместье.

— Это невозможно! — отрезал Ильдефонс. — На рассмотрении должны присутствовать все. Если помнишь, мы разбираем иск против Риальто.

— Так ведь нет больше никакого иска против Риальто! — пролепетал Визант Некроп. — Дальнейшее его рассмотрение лишено какого бы то ни было интереса. Пора возвращаться по домам, приглядывать за своим имуществом!

— А ну все живо в Баумергарт! — гаркнул Ильдефонс. — Я не потерплю дальнейших пререканий!

Волшебники понуро поплелись к вихрелету и всю обратную дорогу просидели молча. Аш-Монкур трижды вскидывал палец, как будто хотел обратиться к Ильдефонсу, но каждый раз спохватывался и прикусывал язык. Вернувшись в Баумергарт, волшебники хмуро проследовали в Большой зал и расселись по своим местам. Человек в черном все так же стоял в тени, как будто за все это время ни разу не сдвинулся с места.

— Итак, возобновим рассмотрение иска, поданного Риальто, и встречного иска против него самого, — нарушил молчание Ильдефонс. — Кто хочет высказаться?

В зале царила мертвая тишина. Ильдефонс обернулся к человеку в черном.

— Риальто, что ты можешь сказать?

— Я изложил мои претензии к Гуртианцу и его соучастникам и теперь жду решения по делу.

— Присутствующие здесь лица делятся на две категории: Риальто, истец, и ответчики, которыми являемся все мы. В таком случае нам остается лишь обратиться за указаниями к «Голубым принципам», и сомнений в результате быть не может. Риальто, как Наставник я постановляю, что ты бесспорно доказал свою правоту и имеешь право получить обратно арестованное имущество и оговоренный штраф.

Риальто вышел вперед и облокотился на кафедру.

— Я одержал безрадостную и бесполезную победу над теми, кого считал друзьями.

Он обвел собравшихся взглядом. Не многие отважились посмотреть ему в глаза.

— Эта победа далась мне отнюдь не просто, — ровным голосом продолжал Риальто. — На своем пути я встретился с трудностями, страхами, разочарованием. И все же я не намерен пользоваться преимуществом. От каждого из вас, за одним исключением, я требую лишь одного: вернуть все мое имущество обратно в Фалу. Кроме того, каждый из вас должен будет отдать мне по одному камню-иоун в качестве штрафа.

— Риальто, ты проявил мудрость и великодушие, — сказал Ао Опаловый. — Разумеется, своей победой ты не снискал себе большой популярности, напротив, я вижу, как Гуртианц с Зилифантом скрипят зубами. Я признаю свою ошибку, соглашаюсь с наказанием и смиренно отдам тебе камень-иоун. И всех своих товарищей я призываю поступить точно так же.

— Хорошо сказано, Ао! — воскликнул Эшмиэль. — Я разделяю твои чувства. Риальто, кто этот человек, для которого ты решил сделать исключение в наказании, и что побудило тебя принять такое решение?

— Этот человек — Аш-Монкур, которому нет прощения. Своей попыткой попрать закон он попрал всех нас. Вы все — ничуть не меньше его жертвы, чем я сам, хотя ваши страдания еще впереди.

— Аш-Монкур должен лишиться магии и всех способностей к магии. Это наказание привел в действие Ильдефонс, пока я говорил с вами. Аш-Монкур, которого все вы видите сейчас, уже не тот человек, каким он был всего час назад, и в эту самую секунду Ильдефонс вызывает своих слуг. Они доставят его на местную кожевню, где ему подыщут подходящее занятие.

— Что же касается меня, я завтра же вернусь в Фалу, где продолжу жить прежней жизнью. По крайней мере, я на это надеюсь.

18

Шалуке Пловчиха сидела у реки Тс под голубыми осинами, которые росли по берегам и частично скрывали Фалу из виду. Риальто закончил приводить хозяйство в порядок и вышел из дома. Девушка повернула голову, увидела, что он приближается, и вновь устремила взгляд на воду.

Риальто присел рядышком и, откинувшись назад, принялся рассеянно наблюдать за игрой темных солнечных бликов на бегущей воде. Потом повернул голову, вгляделся в ее нежный девичий профиль, в грациозную позу. На этот раз Шалуке облачилась в песочного цвета шаровары, плотно облегающие щиколотки и свободно струящиеся вдоль бедер, черные туфельки и белую блузку с черным кушаком. Ее темные волосы были стянуты алой лентой. В своем времени, подумалось Риальто, она была совершенной, лучшей из лучших. А теперь кто?

Девушка почувствовала на себе его взгляд и вопросительно посмотрела на него.

— Шалуке Пловчиха, Фуруд Заряница, и что мне с тобой делать?

Совершенная вновь устремила взгляд на воду.

— Вот и я тоже не знаю, что мне с собой делать.

Риальто вскинул брови.

— Нельзя не признать, эта эра, последняя из отпущенных Земле, во многом смутна и тревожна. И все же ты ни в чем не нуждаешься, тебе не докучают недруги, ты вольна приходить и уходить, когда пожелаешь. Что же тебя печалит?

Шалуке Пловчиха пожала плечами.

— Я показалась бы капризной, если бы начала жаловаться. Ты ведешь себя учтиво и обращаешься со мной достойно и великодушно. Но мне очень одиноко. Я наблюдала за тобой на собрании, и оно напомнило мне стаю крокодилов, нежащихся на илистых отмелях реки Кайик.

Риальто поморщился.

— И я тоже?

Шалуке, поглощенная своими раздумьями, не ответила на этот вопрос.

— При дворе Восходящей на Востоке Луны я была совершенной, лучшей из лучших! Знатные вельможи наперебой старались коснуться моей руки, когда я проходила мимо, мне вслед неслись приглушенные восхищенные восклицания. Здесь же меня чураются, как будто я худшая из худших, никого не волнует, источаю ли я аромат духов или вонь свинарника. Я стала мрачной и угрюмой, меня терзают сомнения. Неужели я такая некрасивая, глупая и скучная, что от одного моего вида всех охватывает апатия?

Риальто отклонился назад и запрокинул голову к небу.

— Вздор! Иллюзия! Наваждение!

Шалуке улыбнулась робкой, пленительно-печальной улыбкой.

— Если бы ты обошелся со мной недостойно и силой заставил покориться твоим желаниям, у меня осталась бы хотя бы моя гордость. Твоя учтивая отстраненность лишает меня даже этого.

Риальто в конце концов обрел дар речи.

— Свет не видывал такой непостижимой девушки, как ты! Сколько раз руки у меня так и чесались схватить тебя, но всякий раз я обуздывал свои порывы, чтобы не испугать и не обидеть! А теперь ты обвиняешь меня в холодности и называешь крокодилом? Мою почтительную и возвышенную сдержанность ты приняла за старческое бессилие! Это я должен чувствовать себя уязвленным!

Риальто вскочил на ноги и, опустившись на траву рядом с ней, взял ее за руки.

— Правду говорят, что красавицы всегда жестокосердны! Даже сейчас ты терзаешь меня тонкой и изощренной пыткой!

— Да? Расскажи мне, что ты называешь пыткой, чтобы я могла повторить ее снова!

— Ты страдаешь оттого, что я якобы не замечаю твоего присутствия. Но если следовать твоей логике, твоя гордость была бы уязвлена ничуть не меньше, будь на моем месте Дульче-Лоло с его выразительными ступнями, или Зилифант, или даже Визант Некроп. То, что это я, Риальто, обошелся с тобой так низко, похоже, дело десятое! Теперь во мне говорит мое собственное тщеславие: я что, настолько непривлекателен? Неужели ты не испытываешь ко мне ни малейшего расположения?