Риальто Великолепный

— По правде говоря, Ильдефонс, твои паузы хотя и эффектны, но слишком затянуты, — подал голос Аш-Монкур. — Предлагаю перейти к делу. Насколько я понимаю, ты упоминал что-то о том, что в связи со вновь вскрывшимися обстоятельствами необходимо произвести раздел имущества Риальто. Мы поделили не все? Могу я узнать, какие новые предметы обнаружились и каково их качество?

— Ты забегаешь вперед! — пророкотал Ильдефонс. — Тем не менее, коль скоро речь зашла о теме нашего разговора, полагаю, каждый из вас захватил с собой все вещи, пожалованные ему после суда над Риальто? У всех они с собой? Нет? По правде говоря, ничего иного я и не ожидал… Так… о чем бишь я говорил? Если не ошибаюсь, я только что почтил память Фандааля.

— Верно, — кивнул Аш-Монкур. — А теперь будь так добр, опиши новые находки. Например, где они были спрятаны?

— Терпение, Аш-Монкур! — вскинул руку Ильдефонс. — Ты помнишь последовательность событий, к которым привело необдуманное поведение Гуртианца в Фалу? Он порвал принадлежащий Риальто экземпляр «Голубых принципов», тем самым побудив Риальто обратиться в суд.

— Я прекрасно помню эту ситуацию. По мне, все это буря в стакане воды.

Из тени выступила высокая фигура в черных брюках, свободной черной блузе и низко надвинутой на глаза черной шапочке.

— А мне так не кажется, — сказал черный человек и снова отступил в тень.

Ильдефонс и ухом не повел.

— Это дело затрагивает и наши интересы, хотя бы с чисто теоретической точки зрения. Риальто выступал в качестве истца, все собравшиеся являются ответчиками. Дело в изложении Риальто выглядело крайне просто. «Голубые принципы», по его утверждению, провозглашали, что любое умышленное изменение или порча Монстритуции или полной и общеизвестной ее копии является преступлением и карается как минимум штрафом в троекратном размере нанесенного ущерба, а как максимум — конфискацией всего имущества. Таково было мнение Риальто, и он предъявил изорванную копию «Голубых принципов» в качестве улики.

Ответчики, возглавляемые Аш-Монкуром, Гуртианцем, Гильгедом и остальными, отклонили это обвинение, объявив его не просто надуманным, но еще и самостоятельным противоправным действием. Иск Риальто, заявили они, явился основанием для встречного иска. В поддержку этого утверждения Аш-Монкур и его товарищи отвезли нас в Дуновение Фейдера, где мы изучили проекцию хранящейся там Монстритуции, и Аш-Монкур заявил, что (я сейчас перефразирую его слова) любая попытка представить на рассмотрение поврежденную, искаженную или подвергнутую умышленному изменению копию Монстритуции сама по себе является тяжким преступлением.

Таким образом, Аш-Монкур и его сторонники утверждают, что, предъявив поврежденный экземпляр «Голубых принципов» в качестве улики, Риальто совершил преступление, обвинение в котором в силу его тяжести надлежит рассматривать еще до рассмотрения его собственных обвинений. Они утверждают не только что Риальто, безусловно, виновен и его обвинения смехотворны, но и что единственным насущным вопросом является определение ему меры наказания.

Ильдефонс сделал паузу и обвел взглядом всех присутствующих.

— Я ясно изложил дело?

— Более чем, — ответил Гильгед. — По-моему, ты ни в чем ни на йоту не погрешил против истины. Этот Риальто давным-давно у нас всех как бельмо на глазу.

— Я не стану требовать для Риальто ужасного и безнадежного заточения,[8] — подал голос Вермулиан. — По мне, пусть доживает свои дни в облике саламандры или ящерицы с берегов Пустопородной реки.

Ильдефонс прокашлялся.

— Прежде чем вынести приговор — или, если уж на то пошло, прийти к какому-либо заключению, — следует рассмотреть кое-какие любопытные обстоятельства. Во-первых, позвольте мне задать вот какой вопрос: кто из вас в связи с этим делом заглядывал в свою копию «Голубых принципов»?.. Как? Никто?

— Это едва ли необходимо, — беспечно рассмеялся Дульче-Лоло. — В конце концов, именно для этой цели мы, несмотря на трудности пути и пронизывающий холод, и нанесли визит в Дуновение Фейдера.

— Вот именно, — сказал Ильдефонс. — И как ни странно, мои воспоминания об упомянутом абзаце совпадают с текстом разорванного экземпляра Риальто, а не с тем, что мы обнаружили в Дуновении Фейдера.

— Сознание иной раз играет с нами самые неожиданные шутки, — пожал плечами Аш-Монкур. — Ладно, Ильдефонс, чтобы ускорить утомительное…

— Минутку, — оборвал его Ильдефонс. — Во-первых, позвольте мне добавить, что я заглянул в свой собственный экземпляр и обнаружил, что текст один в один совпадает с тем, который приведен в документе Риальто.

В зале воцарилось изумленное молчание. Потом Гуртианц горячо взмахнул руками.

— Подумаешь! К чему вдаваться в столь незначительные подробности? Риальто, бесспорно, совершил преступление, что и подтвердил Персиплекс. О чем тут еще говорить?

— А вот о чем! Как только что заметил наш досточтимый коллега Аш-Монкур, сознание иной раз играет странные шутки. Возможно ли, что в ту ночь мы все стали жертвой массовой галлюцинации? Если помните, мы обнаружили, что проекция необъяснимым образом перевернулась кверху ногами, что весьма затруднило восприятие — по крайней мере мое.

И снова из тени выступила черная фигура.

— В особенности если учесть, что Персиплекс не должен отклоняться от вертикального положения именно для того, чтобы не допустить подобного эффекта.

Темная тень снова скрылась во мраке, и, как и в прошлый раз, на его появление и его слова никто не обратил внимания, как будто их и не было.

— Неужели все присутствующие здесь, каждый из которых обладает острой наблюдательностью, могли видеть одну и ту же галлюцинацию? — веско сказал Аш-Монкур. — Подобная мысль кажется мне сомнительной.

— И мне! — поддакнул Гуртианц. — У меня никогда в жизни не было галлюцинаций.

— Тем не менее, — произнес Ильдефонс, — как Наставник я постановляю, что мы все сейчас сядем в мой вихрелет, который также окружен завесой непроницаемости, чтобы оградить нас от нежелательных помех, и отправимся в Дуновение Фейдера, чтобы разрешить этот вопрос раз и навсегда.

— Как скажешь, — брюзгливым тоном ответил Дульче-Лоло. — Но к чему эта сложная система завес и сетей? Если никто не может войти сюда, значит, никто не сможет и отправиться по своим делам.

— Совершенно верно, — кивнул Ильдефонс. — Именно так. Сюда, пожалуйста.

Лишь человек в черном, сидевший в тени, не последовал за всеми.

17

Вихрелет летел по красному послеполуденному небу к южной границе Асколеза, туда, где вздымались пологие холмы, и наконец приземлился на вершине Дуновения Фейдера.

От вихрелета к шестиугольному храму протянулась защитная завеса. «Чтобы архивейльты не воспользовались удобным случаем изничтожить всех нас разом!» — как пояснил эту предосторожность Ильдефонс.

Волшебники гуськом потянулись за ограду, замыкал группу Ильдефонс. Персиплекс, как обычно, покоился на подушке из черного атласа. Чуть в стороне в кресле сидело человекообразное существо, белокожее и белоглазое, с нежно-розовым пушистым оперением вместо волос.

— А, Сарсем! — сердечно приветствовал его Ильдефонс. — Ну, как дежурство?

— Все нормально, — угрюмо отвечал сандестин.

— Никаких неприятностей? Никаких налетов и набегов с тех пор, как мы с тобой в последний раз виделись? Все в порядке?

— В процессе дежурства никаких происшествий не отмечено.

— Отлично! — заявил Ильдефонс. — А теперь давайте посмотрим отображение. Не исключено, что в прошлый раз оно ввело нас в заблуждение, поэтому на этот раз мы будем смотреть внимательно и не допустим такой ошибки. Сарсем, отображение!

На стене вспыхнул текст «Голубых принципов». Ильдефонс довольно фыркнул.

— Я оказался прав! Мы все были сбиты с толку — даже почтенный Гуртианц, который читает Монстритуцию в третий и решающий раз. Гуртианц! Будь так добр, прочти интересующий нас абзац вслух!

8

Заклятие ужасного и безнадежного заточения предназначено для заключения подвергнутого ему незадачливого индивидуума в капсулу, расположенную в сорока пяти милях ниже поверхности земли. (Прим. авт.)