Страница 4 из 40
Впоследствии императрица смеялась, рассказывая этот случай. Все дело в том, что у нее скончалась любимая собачонка, шотландский мопс по имени Каррик. Императрица была столь опечалена, что первому вошедшему в кабинет человеку приказала сделать из Каррика чучело. Этим человеком и был незадачливый полицмейстер. Он был вызван впоследствии, и государыня ему сказала:
— За такое усердие не благодарю, но в качестве милости поручаю тебе написать стихотворную эпитафию на смерть моего мопса.
Полицмейстер хотел было объяснить, что никогда не писал эпитафий, тем более стихотворных, но императрица прогнала его вон, потребовав, чтобы к утру сочинение было.
Говорят, усердный служака кинулся к какому-то французу, заплатил ему золотом, но все же доставил во дворец эпитафию, за что и был прощен…
По этому поводу доктор Самойлович сказал:
— Сделать чучело из человека у нас легче, чем составить вирши. Как не признать после того, что нынешнее российское просвещение сплошной анекдот.
Курганы
Хороша степь весною. Все зелено и свежо, травы и цветы развеивают кругом хмельные дурманы, цвенькают птицы, то там, то здесь вспархивает стадо куропаток, трещат бузудержно сверчки и кузнечики, выглядывают из трав любопытные суслики, стоящие столбиком, словно солдаты.
По бокам бегут холмы, изумрудно-зеленые, если вблизи, и дымно-синие в отдаленье. Иногда на таком холме вдруг явится неподвижная каменная фигура, каменный идол. Не раз мы останавливали коляску и взбирались на холм, чтобы рассмотреть и зарисовать статую.
Такие холмы называют курганами, они остались от древних скифов, населявших эти области в незапамятные времена. В некоторых курганах находят золотые украшенья, оружие и доспехи. Нам довелось побывать у помещика, который раскопал довольно много таких предметов. Петр Иванович был возмущен, что помещик не оставил древности как они есть, а переплавил их в простое золото. Помещик ссылался на то, что надписи на доспехах никому не понятны, и называл скифов варварами. Но кем же оказался он сам, если, ни минуты не помыслив, уничтожил целое воспоминанье о давно пропавшем народе?
Нам удалось спасти изображение скифской богини и два золотых гребня. За эти предметы тысячелетней давности помещик взял всего лишь несколько мелких ассигнаций. Воистину он не понимал, что это настоящая ценность.
Петр Иванович предположил, что перед нами божество огня Табити, об этом он вычитал у Геродота. По древнему мифу, скифы произошли от брака самого Зевса с дочерью Борисфена, так греки именовали Днепр. Богов у них семь, и Табити главное божество. Я смотрел на тонкий золотой профиль богини, и мне чудилось горячее дыханье скифских степей, скрип повозок и клики воинов.
Кременчуг
Проехав Ирклеев и Славник, переправившись через малую речку Сулу, мы миновали селение Букаревку и утром 18 апреля достигли Кременчуга.
Это небольшой, но уютный город, расположенный на берегу Днепра. Улицы здесь прямые, зеленые и довольно чистые. Есть пансион для мальчиков и такой же для благородных девиц. Мы слышали о проекте открыть в Кременчуге университет, для этого будто бы императрица пожаловала 300 000 рублей. В Кременчуге оживленная торговля, оборотом она превосходит киевскую. В лавках много товара, причем торгуют не только русские и Малороссы, но и поляки, греки, армяне и даже шведы.
В городе усиленно поговаривают о предстоящем на следующий год приезде императрицы. Я слышал, как один чиновник корил грека-торговца:
— На тот год я с тобой посчитаюсь! Будешь гнилую кожу возить! Как наедет матушка-императрица, жалобу на тебя подам.
Мы остановились у поляка-ресторатора и, кажется, первый раз за путешествие удобно спали в большой чистой комнате. Обед нам тоже подали знатный, жареного поросенка с приправой, малосольные огурцы и холодный квас. Если добавить к тому, что работник починил разбитую спицу в коляске, а Кагул и Чесма провели ночь в стойле с овсом, то лучшего и ожидать было нельзя.
К тому же утром мы получили приглашение посетить имение Струнского, расположенное на правом берегу Днепра. Имя Струнского известно многим в России, наслышаны о нем и в Европе. Он очень богатый вельможа и любимец императрицы. В его владениях считают не меньше ста тысяч душ, именья раскинулись по всей России. Для нас любопытно было узнать, что теперь он построил целый дворец и на берегу Днепра. В этом дворце он намеревается принять императрицу во время ее путешествия.
Струнский известен чудачествами. Он завалил книготорговцев своими бездарными сочинениями, отпечатанными на прекрасной бумаге с золотым тиснением. Крепостные хористы и танцовщицы исполняют только его оперы и балеты. Особенно любит Струнский балы, для них он придумывает самые различные направления. Известен, например, его «шляпный бал», где множество дам явилось в самых невероятных головных уборах. Не только павлины, корзины с фруктами и целые искусно сделанные корабли возвышались на шляпках, но и бюсты высших сановников, в том числе и светлейшего князя Потемкина.
Однако поговаривали о том, что Струнский жесток с крепостными, что в подвалах его дворцов устроены чуть ли не пыточные застенки. Вспомнив об этом, Петр Иванович сказал:
— Что-то не хочется ехать мне к Струнскому.
Но поехать все же пришлось, потому что под вечер Струнский прислал своих лошадей и карету. От кареты мы отказались и сели в свою коляску. Все равно нам предстояло переправиться через Днепр, чтобы продолжить путешествие по правому берегу.
Против Кременчуга река раздается на целую версту, но мы перебрались благополучно, благо Струнский пригнал для нас целый паром. Спустившись немного по реке, паром завернул в небольшой уютный залив, обведенный регулярным французским парком, в котором высились кубы, пирамиды и шары подстриженных деревьев. На довольно крутом берегу раскинулась усадьба, главное ее сооружение представлял белый дворец с двумя круглыми башнями по бокам и высоким шпилем посередине. К подъезду дворца вела просторная каменная лестница.
Хозяин приветствовал нас на пристани. Это был пожилой, но все еще молодящийся человек в черном, расшитом серебром кафтане, под которым виднелся затканный серебром камзол. На голове его белел пудреный изящный парик, на ногах белые чулки и черные башмаки с серебряными пряжками. В руках он держал тонкую трость с тяжелым дорогим набалдашником. Наряд, быть может, несколько старомодный, но чувствовался отменный вкус и тонкая манера хозяина.
— Рад, рад! — сказал Струнский, слегка приобняв молодого графа. — С батюшкой вашим приятно служил. Очень рад.
Мы поднялись по лестнице. У самого входа вдруг выскочили два лакея и растянули перед нами искристую нить. Третий протянул Осоргину серебряные ножницы.
— Что это? — спросил граф.
— Режь, не жалей! Такой у меня обычай. Чтоб дорогу не забывал!
Осоргин с сомнением повертел ножницы, но, не желая обижать хозяина, перерезал нить. Тотчас на землю посыпались бусины, нить оказалась наборной. Лакеи бросились собирать.
— Сколько, Гораций? — спросил Струнский.
— Три тысячи двадцать две, — отвечал лакей со столь необычным именем.
— Ну, ну, смотри, — произнес Струнский и жестом пригласил нас войти.
В зале все было готово для приема. Прежде всего хозяин указал нам на потолочный плафон, который, задрав головы, мы принуждены были рассматривать. Плафон велик и красиво расписан. На нем представлена государыня-императрица в виде Минервы, сидящей на облаке. Ногами она попирает разнообразные фигуры, как потом объяснил Струнский — мздоимцев, судей-крючкотворцев и нерадивых чиновников. Сюжет сочинил, конечно же, сам Струнский, а расписали его крепостные художники. Тут же хозяин вручил в подарок графу отпечатанную в его же типографии книгу «Плафон сочинения Александра Струнского к первой части его поэзии».