Страница 3 из 40
Переяслав
Переяслав когда-то был славным городом, здесь жили удельные русские князья. На прилегающих равнинах разворачивались кровавые битвы. Теперь же город зачах. Тут захудалые торговые ряды, монастырь да народная школа на несколько десятков учеников.
Зато в трактире мы встретили замечательного человека. Это дивизионный врач Самойлович. Увидев Петра Ивановича, он кинулся к нему с объятьями. Молодой граф и доктор встречались в Англии и Германии и накоротко там сошлись. Теперь по приказу Потемкина Самойлович служит в Екатеринославской губернии.
Доктор уже в летах, но по-прежнему жив, подвижен и любознателен. Во всей Европе он известен своими трудами по леченью опасной болезни — чумы. В прошлом году чума обрушилась на Малороссию, Самойлович упорно и бесстрашно с нею боролся. До сих пор он разъезжает по губернии, выискивая случаи заболевания.
Друзья заказали себе обед и за бутылкой лафита продолжили разговор.
— Много ли сейчас случаев чумы? — спросил Петр Иванович.
— Слава богу, почти совсем извели, — отвечал Самойлович. — Твоя дорога теперь безопасна. Да если и будут случаи, я распорядился ставить у дверей охрану, чтобы никто не ходил к больным. Хотя в Стамбуле поступают еще проще, чумных или касательных к ним одевают в желтые одежды и разрешают выходить в город, их издали видно.
— Сам не страшишься слечь? — спросил Петр Иванович.
— Я виды видал! — сказал Самойлович. — Даже, ты знаешь, делал себе прививки, да государыне-императрице это не показалось.
— Но государыня благоволит к наукам, — возразил Петр Иванович.
— Так-то так, — согласился Самойлович, — да любит, чтоб все прельстительно было. А то говорят ей, Самойлович себе руку порезал да ввел чумный яд. Она чуть не в обморок. Этот Самойлович весь двор заразит. Глядишь, перемрут красивые генералы. Так, брат мой, и оказался я тут, сам Потемкин из Петербурга выдворил.
— Куда ж ты теперь?
— В Коврай, помещик там занедужил.
— Бог в помощь.
— Да и тебе. Я слышал, ты земли в Крыму получил.
— Вот еду с инспекцией по батюшкиному наказу.
— Кто ж будет с тобой? — Самойлович внимательно и ласково посмотрел на меня. Я покраснел.
— О, человек ученый! — сказал Петр Иванович. — На трех языках говорит, на лошади скачет, шпагой фехтует.
Я вовсе смешался, Самойлович же засмеялся.
— Что за время! — воскликнул он. — При Петре все в работу шли, инженерное, морское дело учили, познавали науки. А нынче? Бывал я в Московском университете, студенты бог знает в чем ходят, профессора не читают лекций. Веришь ли, за все царствие государыни один лишь студент выдержал экзамен на доктора. Да и что говорить, если нынче на медицинском факультете всего три студента числится! Зато пойди в салон. Щеголи по-парижски щебечут, а хочешь, по-лондонски или по-венски. Флирты, интриганство, дуэли, танцы всю ночь напролет! Ты посмотри на российского дворянина! Он бездельником стал. Как только освободили его от службы, он на диване лежит да романы читает. Такая в голове каша! Вольтер, Дидро — это, разумеется благородно. Всяческие Бейли и Ангильберты. Вся жизнь в голове европейская, а тело-то русское! Идеи оттуда, а жизнь тут! Мы отрываемся от среды, живем призрачными интересами, волшебными снами и грезами. Почитал красивый роман, поплакал, потом встал и отхлестал по щекам лакея — вот нынешний русский тип! Вот увидишь, мой друг, это внутреннее раздвоенье еще даст свои плоды. Еще не раз мы потащим мысль оттуда, чтобы взрастить ее здесь. Да что вырастет? Может, урод какой.
— В целом ты прав, — сказал Петр Иванович, — но иногда лишку хватаешь. Разве не из просвещенных стран ученье идет? Где издали твои труды, в Петербурге или Дижоне?
— Да разве я противу наук? — сказал Самойлович. — Я противу того, чтобы петух по-кошачьи мяукал да еще умным котом себя полагал.
— Меж французом и русским меньше разницы, чем между птицей и зверем, — возразил Петр Иванович, — не кукарекаем, не мяукаем, а говорим словами, значит, можно найти согласье.
— Знаем мы наше согласье! — воскликнул доктор. — О проекте Платона Зубова слыхал? Он перед императрицей границы Российской империи начертал да столиц в ней шесть — Санкт-Петербург, Москва, Берлин, Вена, Константинополь и Астрахань.
— Мало ли сумасбродов, — сказал граф.
— Вольный дух глупому в голову бьет. Ты верно говоришь, что императрица жаждет просвещенья. Только просвещенье указом не насадишь, сверху не спустишь. Триста лет орды — вот наше просвещенье. Ты, верно, знаешь французскую поговорку: «Поскобли русского, под ним окажется татарин». Слыхал историю про Каррика?
Случай с банкиром Карриком
Этот странный случай лучше рассказать отдельно, ибо он показывает нравы нашего века в смешном и одновременно ужасном виде. Я слышал эту историю не только из уст доктора Самойловича, но и от прочих лиц, так что сомневаться в ее достоверности не приходится, как бы она ни была невероятна.
Это произошло в Петербурге в царствие Екатерины. Императрица охотно принимала и обласкивала заезжих людей, даже зазывала их с помощью указов. Таким образом, во многих российских городах появились торговые лавки, пансионы и мануфактуры, основанные предприимчивыми европейцами. В России они столкнулись с благожелательством, добродушием, но и дикими нравами в господских домах. Так что неудивительно, если гувернера-француза высекли на конюшне, а голландского инженера услали в Сибирь.
Случай с банкиром Карриком особенно ярок.
Шотландец Каррик процветал в Петербурге. Его банкирский дом был надежен и состоятелен. Каррика знала и милостиво принимала сама императрица.
Однажды Каррик в шлафроке пил свой утренний кофе, как к нему в сопровожденье солдат явился петербургский полицмейстер, человек недалекий, но исполнительный и трудолюбивый.
— А что, Фрол Петрович, не желаете ли кофе? — приветствовал его Каррик.
— Да нет, Якоб Бертович, я по делу, — утирая красное, взволнованное лицо, отвечал полицмейстер.
— Да что за дело с утра? — спросил банкир.
— Да уж и не знаю, как и подать вам, — ответил несчастный полицмейстер.
Банкир смекнул, что дело нешуточное, и нажал на полицмейстера с расспросами. Но тот никак не мог решиться сообщить, с чем приехал.
— Да уж не впал ли я в немилость к матушке-императрице? — воскликнул банкир больше в шутку, чем всерьез.
— То-то и оно, — сказал полицмейстер.
— Как? Я только вчера беседовал с императрицей, она была со мной ласкова и мила!
— Бог его знает, Якоб Бертович, может, не то что сказали, матушка и припомнила задним числом.
— Но в чем я виновен? — спросил банкир, встревожившись не на шутку.
— Хотел бы я знать, — сказал полицмейстер, снова вытирая свой потный лоб. — Да нам секретов не открывают. Наверное, в чем-то ужасном, раз наказанье такое.
— Как? — изумился банкир. — Уж сразу и наказанье? Неизвестно за что, без суда, без объяснений?
Полицмейстер вздохнул и пожал плечами.
— Сам недоумеваю, батюшка. Ушам не поверил, переспросить хотел. Да на меня только прикрикнули, выгнали вон. Исполняй, мол, тотчас!
— Да что за наказанье, Фрол Петрович, не томите меня! — крикнул банкир. — Выслать, что ли, хотят?
— Э, кабы выслать, — вздохнул полицмейстер. — С вашими денежками, Якоб Бертович, неважно, где жить.
— В Сибирь? — с ужасом спросил Каррик.
— Да и это не самое страшное, — ответствовал полицмейстер. — Возвращались и из Сибири люди.
— Ты что же, убить меня хочешь? — завопил несчастный банкир.
Полицмейстер снова вздохнул.
— Эх, Якоб Бертович, что такое убить! Тут все честь по чести, а с вами приказано то, что и выговорить не могу.
— Да уж выговаривай наконец!
— Не знаю уж за что про что, Якоб Бертович, только повелела матушка-императрица сделать из вас чучелу.
У банкира отнялся язык. Онемев, смотрел он на полицмейстера. Но тот подтвердил, что именно такое распоряженье получил только что от императрицы и выполнить его должен в кратчайший срок. Напрасно протестовал несчастный шотландец, напрасно кидался из комнаты вон. Солдаты его схватили и вернули на место. Полицмейстер отпустил Каррику полчаса на то, чтобы привести в порядок бумаги. В первые же минуты тот успел написать отчаянную записку государыне Екатерине и послать с ней во дворец своего сына. По счастью, Екатерина прогуливалась в саду, и сын Каррика пал перед ней на колени. Прочитав записку, Екатерина изменилась в лице и спешно отправила в дом Каррика флигель-адъютанта. Тот успел вовремя, шотландца уже тащили к коляске, чтобы везти на верную смерть.