Королевская шутиха

— Маскарада не будет.

Я повернулась к нему, держа в руке деревянный меч.

— Как не будет? А у нас все готово.

— Король болен, и ему не до увеселений, — мрачно ответил распорядитель церемоний.

Из открытой двери сквозило. Ежась от струи холодного воздуха, Уилл натянул камзол.

— А принцесса Мария на Сретение приедет во дворец? — спросил он.

— Говорят, приедет, — ответил распорядитель. — Как ты думаешь, Уилл, на этот раз ей отведут покои получше, а за обедом дадут мясо повкуснее?

Уилл даже не успел ответить, как распорядитель церемоний повернулся и ушел.

— О чем он говорил? — спросила я.

Лицо шута посерьезнело.

— О том, что среди придворных теперь начнется разброд. Кто-то отдалится от короля и приблизится к принцессе Марии.

— Почему?

— Потому что мухи слетаются к самой свежей, еще горяченькой навозной куче. Жужжат и торопятся обсесть.

— Уилл, я ничего не понимаю.

— Ах, наивное дитя. Тут все очень просто. Принцесса Мария — наследница. Если мы потеряем короля, она станет королевой. Жаль бедного парня, храни его Господь.

— Но она же ере…

— Она — христианка католической веры, — поправил он меня.

— А король Эдуард…

— Думаю, у него сердце будет кровью обливаться. Оставлять престол католичке! Но он бессилен что-либо изменить. Тут не его вина, а короля Генриха. Должно быть, тот сейчас в гробу ворочается, видя расклад грядущих событий. Он-то думал: Эдуард вырастет веселым, сильным парнем. Женится, родит с полдюжины наследников. Так каждый отец думал бы. Что ждет нашу Англию? Нами правили два молодых любвеобильных короля: отец Генриха и сам Генрих. Оба прекрасные, словно солнце, и похотливые, как воробьи. А что мы получили в результате их любовных похождений? Тщедушного немощного юношу и старую деву!

Он посмотрел на меня, и мне показалось, что он тайком утирает слезы.

— Тебе-то что, — с непривычной холодностью сказал Уилл. — О чем печалиться черноглазой девчонке, недавно приехавшей из Испании? А будь ты англичанкой… точнее, будь ты англичанином, а не блаженной шутихой, ты бы сейчас понимала, что к чему.

Уилл распахнул дверь и вышел в большой зал, кивнув стражникам. Те шумно приветствовали его. Я побежала следом.

— Скажи, а что будет с нами? — шепотом спросила я. — Мы куда денемся, если король умрет и трон займет его сестра?

Он искоса посмотрел на меня и криво улыбнулся.

— Мы станем шутами королевы Марии, только и всего. И если я сумею ее рассмешить, это удивит всех.

Вечером к воротам дворцовой ограды пришел мой отец. Он привел с собой молодого человека в плаще из камвольной шерсти. Завитки его темных волос почти касались воротника. У отцовского спутника были темные глаза и застенчивая мальчишеская улыбка. Я не сразу узнала в нем Дэниела Карпентера — юношу, выбранного отцом мне в мужья. Мне стало неловко; во-первых, за то, что не смогла узнать его с первого взгляда, а во-вторых, за свой шутовской наряд. Мой будущий жених увидел меня в золотисто-желтой ливрее — моей повседневной одежде королевской шутихи. Я закуталась в плащ, чтобы Дэниел не видел моих панталон, и отвесила ему неуклюжий поклон.

Ему было лет двадцать. Он учился на врача, чтобы идти по стопам своего отца, умершего всего год назад. Его семья, принадлежащая к роду Дизраэли, восемьдесят лет назад перебралась в Англию из Португалии. Свою фамилию они поторопились сменить на Карпентер — наиболее распространенную в этой стране, скрыв свое происхождение и образованность. В выборе фамилии проявился и их острый, язвительный ум: Carpenter по-английски означало «плотник», а это был род занятий самого знаменитого еврея — Иисуса. Я говорила с Дэниелом всего один раз, когда мы только приехали в Англию, и его мать встретила нас с хлебом и вином. Естественно, о своем будущем женихе я ничего не знала.

Его, как и меня, просто поставили перед фактом этой помолвки. Кто знает, может, он ненавидел навязанный ему выбор ничуть не меньше, чем я (если не больше). Дэниела выбрали мне потому, что мы с ним были шестиюродными братом и сестрой — то есть очень дальними родственниками. Важно было еще и то, что разница в возрасте у нас оказалась менее десяти лет. Этим требования к паре исчерпывались, а в нашем случае все выглядело почти идеально. Кандидатов в мужья и жены было весьма мало. В самом Лондоне обитало двадцать семейств еврейского происхождения, и еще семейств десять были разбросаны по другим английским городам. Ограниченность выбора объяснялась тем, что закон обязывал нас жениться и выходить замуж внутри своего круга. Можно сказать, мне еще повезло. Дэниелу могло бы быть и пятьдесят лет; он мог бы оказаться полуслепым и даже полуживым, но все равно в шестнадцать лет я вышла бы за него и разделила бы с ним супружеское ложе. Однако самым важным (намного важнее благосостояния семей жениха и невесты и их совместимости) был тайный характер нашей помолвки. Дэниел знал, что мою мать сожгли как еретичку, продолжавшую исполнять еврейские обряды. Я знала, что он, как и любой еврейский мальчик, прошел обрезание. А принял ли он в свое сердце воскресшего Иисуса, верил ли проповедям, что мы слышали в церкви каждый день и дважды по воскресеньям, — об этом я узнаю, только когда мы поженимся. Тогда же и он больше узнает обо мне. Пока что мы оба знали: наша христианская вера — необходимое новшество, вынужденный шаг древнего народа, который всеми силами стремился выжить. Мы знали, что гонения на евреев продолжались в Европе уже более трехсот лет. В некоторых странах евреям было запрещено селиться. К числу таких стран принадлежала и Англия — родина Дэниела, с недавних пор ставшая и моей родиной.

— Дэниел хотел поговорить с тобой наедине, — смущаясь, объявил мне отец и отошел в сторону.

— Я слышал, тебя взяли в шутихи, — сказал Дэниел.

Я смотрела на него и видела, как медленно краснеет его лицо. Красными стали даже уши. Кожа на его лице была нежной, как у девушки, а усики над верхней губой — столь же пушистыми, как его брови, нависавшие над глубоко посаженными темными глазами. При беглом взгляде его можно было бы принять скорее за португальца, чем за еврея. Однако Дэниела выдавали тяжелые веки. Веки у него были чисто еврейскими.

Мой взгляд переместился на его широкие плечи, узкую талию, длинные ноги. Симпатичный парень, ничего не скажешь.

— Да. Меня взяли ко двору, — сказала я, не вдаваясь в подробности.

— Когда тебе исполнится шестнадцать, ты должна будешь покинуть двор и вернуться домой.

— Чей это приказ? — насторожилась я.

— Мой.

Я выдержала ледяную паузу, потом таким же ледяным тоном спросила:

— С каких это пор ты повелеваешь мной?

— Не сейчас. Когда я стану твоим мужем…

— До этого еще надо дожить.

— Но мы с тобой помолвлены. Ты мне обещана. Так что у меня есть права.

Я нахмурилась.

— Сейчас мною повелевает король. Мною повелевает герцог Нортумберлендский. Мною повелевает Роберт Дадли, его сын. Мною повелевает мой отец. Так что можешь вставать в очередь. Похоже, каждый мужчина в Лондоне думает, что вправе повелевать мною.

Мои слова немного рассмешили Дэниела, отчего его лицо стало совсем мальчишеским. Он слегка ущипнул меня за плечо, словно своего дружка. Я невольно улыбнулась.

— Бедная девочка, — сказал он. — Ты же попала в клетку.

— Почему в клетку? — возразила я. — Королевская шутиха — не такое уж плохое занятие.

— И ты не хочешь вырваться из-под власти всех, кто тобой помыкает?

Я пожала плечами.

— Уж лучше жить здесь, чем быть обузой собственному отцу.

— Ты могла бы жить у меня.

— Тогда бы я стала твоей обузой.

— Когда закончится мое ученичество и я сделаюсь врачом, я позабочусь о жилье для нас.

— И когда же случится это чудо? — с жестокостью упрямой девчонки спросила я.

Мои слова вновь заставили его покраснеть.

— Года через два, — сухо ответил Дэниел. — К твоему шестнадцатилетию я уже буду располагать средствами для содержания жены.