Долгожданная развязка

Когда вошел коридорный, он обернулся и взял у него меню в кожаном переплете. От усталости он почти не чувствовал голода и не заметил, что меню было столь же экзотичным, как и окружающая обстановка. Он заказал телячью отбивную, кокосовый пудинг и бутылку белого вина, предупредив, чтобы вино было лучшего качества. Ему не хотелось читать список вин, который, он был уверен, наверняка окажется длиной в милю.

Ужин принесли быстро. Уэйн так же быстро его съел и сразу же завалился в постель. Проснулся он уже на следующий день после полудня. Вероятно, он таки не забыл повестить на двери табличку «Не беспокоить!». В последнее время он все чаще делал вещи, о которых потом не помнил. Надо будет обсудить это с Себастьяном. Он наверняка знает. Себастьян о нем позаботится.

Он принял душ, оделся, пошел в ресторан и заказал кофе и салат. Потом побеспокоился о том, чтобы взять напрокат машину. Ему дали лимузин с шофером, который знал город как свои пять пальцев. Ему даже гарантировали: водитель не болтлив. Что его вполне устраивало.

Прочитав адрес в блокноте, который прислало ему детективное агентство, он улыбнулся впервые за этот день. Он смотрел по сторонам с большим интересом, чем накануне, пока лимузин вез его на северо-восток, к бухте Канеохе, где в сравнительной роскоши под именем Билли Хокера, отставного пивного барона из бывшей Югославии, жил лейтенант Фридрих Хейнлих.

Пивной барон. Уэйн снова улыбнулся, вспомнив катер, который вез его, отца, мать и младшего брата, удиравших из Германии через озеро Констанс. Хейнлих тоже был на борту, но знал об этом один Уэйн. И он промолчал, хотя понимал, что его отец отдал бы все, чтобы добраться до Хейнлиха. Вспомнит ли его человек, прятавшийся под брезентом, уверенный, что сын Вольфганга Мюллера вот-вот выдаст его?

Машина проехала по шоссе вдоль великолепного побережья, свернула в сторону и остановилась у низкого бунгало, перед которым находился бассейн в форме почки и ухоженный сад с двумя сторожевыми собаками. Уэйн велел шоферу остаться в машине, а сам вышел.

Хейнлих, старый и обрюзгший, сидел у бассейна. Он спокойно и без тревоги наблюдал, как из впечатляющего лимузина вылез посетитель, и медленно выпрямился, когда тот остановился перед ним. Будучи богатым вдовцом, Хейнлих привык к визитам незнакомых людей, обычно доставляющих ему приглашения на разные мероприятия, но этот высокий незнакомец определенно не был чьим-то мальчиком на побегушках. Он почувствовал, что цепенеет, еще до того, как незнакомец открыл рот. Было в нем что-то странно знакомое, что-то из далекого прошлого.

— Да? Чем могу вам помочь? — спросил он более резко, чем обычно. Уэйн поднял одну бровь, подивившись явному американскому акценту. Разумеется, Хейнлих жил на острове несколько десятилетий. Наверняка добывал деньги шантажом в нужных местах. Интересно, куда разбросала жизнь бывших приятелей отца и сколько им пришлось выплатить этому лысеющему малосимпатичному человеку, чтобы тот не болтал. Украденные досье обеспечили его на всю жизнь.

— Полагаю, что скорее следует спросить, что вы можете для меня сделать… герр Хейнлих.

Человек, называвший себя Билли Хокером столько лет, что и считать противно, побелел как простыня.

— Mein Gott… — пробормотал хозяин бунгало, неуклюже поднялся и посмотрел в голубые глаза Уэйна. — Пойдемте, — с трудом выговорил он.

Уэйн прошел за бывшим нацистом во внушительный дом. Внутри было прохладно, на полу — керамические плитки, белые стены с нишами, в которых висели гавайские маски. В темного дерева шкафу со стеклянными дверцами гордо красовались народные инструменты — гитары, укеле, флейты, барабаны. Уэйн прошел мимо пышных растений, вьющихся по ратановой ширме, в сверхсовременную комнату, где было полно тонированного стекла, хрома и белой кожи.

— Неплохо живете, герр Хейнлих. Полагаю, куда лучше, чем пристало бедному лейтенанту, — прокомментировал Уэйн, выбирая наиболее удобное кресло и садясь.

Хейнлих несколько раз глубоко вздохнул, налил в два стакана чистое виски и протянул ему один.

— Кто вы? И что вам нужно?

На мгновение ему привиделись мстительные израильтяне или помешанные на идее возмездия бывшие узники концлагеря, но его успокоили отсутствие у визитера оружия и его относительная молодость.

— Не слишком оригинально, — укорил Уэйн и отпил глоток виски. — По правде сказать, мне очень обидно, что вы меня не помните. Ведь я когда-то спас вам жизнь.

Хейнлих резко повернулся и взглянул на Уэйна.

— Только не во время войны, — твердо заявил он. — Вы слишком молоды.

Уэйн улыбнулся и снова приложился к виски.

— Верно. Я был тогда мальчишкой. Стоял на катере. Озеро Констанс… А, вижу, вы начинаете припоминать.

Хейнлих упал в белое кресло. Его челюсть забавно отвисла. Для его описания вполне подошло бы английское выражение насчет «обалдевшей кефали».

— Сын Мюллера! — выдохнул он, и Уэйн кивнул, получая истинное удовольствие от ситуации.

— Никто иной. Я пришел получить по счету. За то, что столько лет держал рот на замке.

Хейнлих осушил свой стакан, но побоялся, что у него не хватит сил подняться и налить еще, хотя вторая порция ему бы не помешала. Все эти годы он чувствовал себя в безопасности, и вот…

— Что конкретно вы хотите?

— Все, что у вас есть на моего дражайшего папашу, разумеется. Что же еще?

— А, понятно. Я слышал, что Моссад… Впрочем, неважно. Забудьте, я ничего не говорил.

Уэйн допил виски, положил ногу на ногу и принялся лениво раскачивать ногой в черном ботинке.

— Ну, так как?

— У меня их здесь нет, — сказал Хейнлих, нервно сглатывая, отчего его большой кадык запрыгал вверх и вниз по покрытому коричневыми пятнами горлу. Старик, подумал Уэйн, как и его отец. А ведь когда-то они называли себя расой господ! Он едва не рассмеялся, потом покачал головой. Черт, надо же, как все повернулось.

— Тогда поедем и возьмем, верно? Моя машина перед домом. — Он встал и подошел к сжавшемуся в кресле старику. Взял его за локоть и силком вытащил из кресла.

— Почему именно сейчас? — заныл Хейнлих по дороге к черному лимузину, стоящему на солнцепеке. — Почему не раньше? Раз вы могли найти меня в любое время… Не понимаю. Почему вы давно не отдали меня своему отцу?

— Вам и не надо ничего понимать, — спокойно заметил Уэйн. — Надо только слушаться. — Он заглянул в старые, покрасневшие глаза и сказал со змеиной мягкостью: — У вас хватило ума все эти годы не переходить дорогу моему отцу. Будьте столь же разумны теперь и слушайтесь меня. Можете мне поверить, мой отец — старый, беспомощный дурак, он не идет ни в какое сравнение со мной.

Хейнлих слушал это шипение, уставившись в ужасе на напряженное, полное ненависти лицо Гельмута Мюллера. Губы у него пересохли, и он послушно забрался на заднее сиденье лимузина.

Водитель вопросительно взглянул в зеркальце.

— Куда теперь, сэр?

Уэйн посмотрел на Хейнлиха, который с трудом выговорил:

— Первый национальный банк.

Уэйн улыбнулся.

— Вот и умница, лейтенант. И не забудьте: мне нужны все экземпляры. Ясно? — Он пощекотал плохо выбритый подбородок старика и почувствовал, как тот съежился. — Никаких фотокопий для себя. Если Моссад вас выследит, — он перешел на угрожающий шепот, — и вы все выболтаете, чтобы спасти свою шкуру, и они придут за моим дорогим папочкой раньше меня, я рассержусь. Очень рассержусь, — мягко повторил он, и от его тона кровь застыла в жилах у старика.

— Я понимаю, — хриплым шепотом произнес он. — Все что скажете.

Уэйн засмеялся.

— Так было всегда, — тихо пробормотал он. — Все, что я скажу. Видите ли, я и в самом деле из расы господ.

Именно в этот момент Хейнлих понял, что мюллеровский отпрыск безумен.

Себастьян взглянул вниз, где в сотнях футов от них расстилалась прекрасная панорама Беркшира. Он вздрогнул от громкого шипящего звука над головой и машинально посмотрел вверх. Пламя из большой горелки рвалось в огромный, раздутый купол красного воздушного шара, и тот, как по мановению волшебной палочки, поднимался еще выше.