Гордое сердце

— Все для вас приготовлено, — сказал он Сюзан. — Ежедневно в восемь часов утра вы будете приходить в ателье — это здесь, я написал вам адрес — и все время до обеда будете работать с этим вот человеком. Он научит вас миллиону вещей, о которых вы даже не имеете представления. После обеда вам придется ходить ко мне и давать отчет. Пока что я вас не заставлял работать как следует. До этого времени я с вами обращался, как с женщиной. Но с этого момента вы уже не женщина. Вы скульптор. И вы будете безропотно выполнять мои задания. Будете учиться всему. Вы когда-нибудь видели, как отливаются статуи?

— Нет, — сказала Сюзан.

— В чем дело? — Он посмотрел на детей. — Почему вы привезли их с собой?

— Они — мой дом.

— Вам не нужен никакой дом! — прохрипел Барнс.

Она не ответила. Она уже не будет его бояться. У дверей пансиона Сюзан повернулась к нему и подала руку.

— Вы были очень любезны, — сказала она. — И сделали для нас все, что могли. Лучшего нельзя и пожелать. Завтра утром я пойду в ателье, а после обеда — к вам.

— Вот мой адрес. — Он подал ей клочок бумаги. — Я все четко написал. На этих французских названиях можно язык сломать… У вас все в порядке?

— Совершенно, — быстро подтвердила Сюзан.

— Ну и хорошо! — проворчал он, повернулся и грохочущим шагом скрылся в тумане.

— Куда пойдем? — спросила Джейн.

Дверь им открыла полная смуглая француженка.

— Мы зайдем в пансион и позавтракаем. Потом вы займетесь детьми, а я осмотрю комнаты, в которых мы будем жить. — Она прошла за женщиной по темной маленькой лестнице в большую, пустую и чистую комнату.

— Минуточку! — воскликнула женщина. — Маленький завтрак, мои дорогие!

— Что она говорит? — с подозрением спросила Джейн.

— Она принесет нам завтрак, — весело сказала Сюзан. — Ну, Джейн, не глядите на нее, как на преступника!

Но Джейн смотрела на кувшин с водой, поставленный в тазик.

— Ну, так мы чистыми не будем, — сказала она. — Ну и грязнули эти французы.

— Мы здесь не останемся, — сказала Сюзан. — Мне надо еще сегодня что-нибудь найти, потому что завтра у меня начинается работа. Джейн, мне надо работать так, как я еще никогда в жизни не работала!

— И вся наша малина в саду пропадет, — бормотала Джейн. Она заботливо сняла с Марсии шляпку и пальтишко. — Ну, золотко, а теперь мы как следует умоемся и позавтракаем, а потом отоспимся после такой скверной ночи. Эти поезда! Джон, ты не умылся!

— Вы отдыхайте, — сказала Сюзан. — А я поищу подходящую квартиру. Думаю, что мы переедем еще сегодня, после обеда.

Она даже не имела представления, куда ей надо идти, но твердо решила, что пойдет. Сегодня у нее единственный свободный день. Она не может откладывать переезд, потому что она мать двоих детей. Пока Джейн намазывала рогалики маслом и медом, Сюзан расспрашивала хозяйку пансиона о возможности получения жилья:

— Хорошо бы вблизи парка — из-за детей, — но недорого, — добавила она.

— Ну, конечно, — живо ответила женщина. — Я знаю точно, что вам нужно. Мадам — человек искусства, но ведь есть и дети. Ах, да, тут есть дома с недорогими квартирами, если, конечно, мадам не помешают бедные люди — естественно, чистые, все французы чистюли. Мы не считаем бедность пороком — нет, мы не как англичане, слава Богу. Честно говоря, как раз на нашей улице есть такие квартиры. Какой величины парк вы имеете в виду, мадам? В конце нашей улицы есть довольно большая площадка, куда поставили статую какого-то старого генерала. Статую подарила Парижу его страна, но знаете, мадам, для Парижа она, естественно, недостаточно хороша. Но дар есть дар. Мы, парижане, хоть и разные, но, по крайней мере, вежливые. Ну и власти поставили ее сюда, к бедным людям. Парка здесь нет, но зато прилетают воробьи и так мило, по-родственному, садятся на его жалкие, старые плечи. Он совсем серый от их помета. Там есть и лавочка, а также небольшой газон и одно дерево.

— Я сходу туда, — сказала Сюзан.

Но когда она вернулась от дверей и хотела попрощаться, то обнаружила, что Джейн перепугана.

— Если с вами что-нибудь случится, я не смогу сказать ни слова.

Сюзан засмеялась.

— Со мной ничего не может случиться, но вот вам адрес Дэвида Барнса. — Она оставила Джейн адрес и вышла. Сюзан брела по незнакомой улице от одного незнакомого дома к другому и видела сплошь чужие лица.

Она входила в каждый дом с вывеской «Сдается». Там выслушивала длинные, многословные объяснения: в какое окно светит солнце даже и зимой, и что тут ранним утром не слышно шума повозок и крика продавцов, и что вот эта комната, которая кажется темной, чудно прохладная летом и теплая зимой. Но Сюзан ни в одном из них не видела уюта домашнего очага.

Так она дошла прямо до конца улицы. Она хотела увидеть тот самый газон — можно ли его считать маленьким парком. Он возник перед ней совершенно неожиданно. Высокие, узкие дома с островерхими крышами, похожими на вершины утесов, прилепленные один к другому, внезапно расступились и охватили небольшой квадрат зелени. И действительно, под большим платаном она увидела памятник из серого камня. Кто-то высек его из натурального гранита; неизвестный скульптор достаточно хорошо владел инструментом, но, видимо, любил свою модель. Мундир старого генерала топорщился жесткими складками, но черты лица были приятными. Воробьи действительно освоили его. Целая стая сидела у него на голове и плечах, а в сгибе локтя соорудил гнездо голубь. Старик сидел, словно изгнанник в этом веселом, беспокойном и беспечном городе; и только птицы заботились о нем.

«Я бы охотно жила где-нибудь рядом», — подумала Сюзан — Дети могли бы тут играть, а на этой скамейке могла бы сидеть Джейн с рукоделием. На другой стороне улицы расположились многочисленные лавочки, где она могла бы покупать еду. Сюзан перешла через улицу и снова внимательно осмотрелась. У двери небольшой пекарни она видела вывеску: «Сдаются комнаты». Она вошла. Маленькая, чистенькая женщина с седыми волосами ласково кивнула ей из-за прилавка с длинными полками хлеба и выпечки, провела её по узкой лестнице вверх и открыла двери. Перед Сюзан предстали четыре маленькие, чистые комнатки, соединенные между собой дверями. Она подошла к окну, выглянула и увидела гордо склоненную голову старого генерала и его покрытые серым налетом плечи. Каштан разбросал свою зелень по переплету оконной рамы. «Тут можно жить», — подумала она.

— Мы можем сразу же переехать? — спросила она у старой дамы.

— Конечно же, мадам, — ответила та просто. — Это ведь сдается. Чем раньше, тем лучше для вас и для меня.

Сюзан еще раз окинула взглядом их «апартаменты». Здесь были две небольшие спальни. Джейн с детьми получит то, что побольше, для Джона поставят ширму, она сама будет в этом, поменьше. Места хватит. Сюзан открыла портмоне и заплатила за первую неделю, положив деньги в розовую, морщинистую ладонь старой женщины.

И вот она уезжала каждое утро из их маленького, шумного семейства, от проведенного в веселых разговорах завтрака, от воробьев на оконном карнизе, клюющих крошки, насыпанные детьми, от Джейн, вечно огорченной развращенностью французов, от пронзительных звуков и суеты маленькой площади, которая пробуждалась к утренней жизни. Каждое утро она уезжала отсюда на автобусе в пригород, где находилось ателье одного известного скульптора. В первый же визит женщина в крестьянской одежде и чепце взяла у нее рекомендательное письмо и сказала глубоким, грудным голосом:

— Пройдите, пожалуйста, и подождите тут, в фойе.

Сюзан вошла в маленькую прихожую с каменным полом и принялась ждать. Наконец женщина вернулась и сказала:

— Пройдите, пожалуйста, в ателье.

Тогда она вошла в длинное помещение, заполненное статуями, некоторые из них были закрыты. В ожидании время тянулось бесконечно долго. Она расхаживала между статуями, но никто не приходил. Окна в ателье были расположены так высоко, что она видела только зеленые верхушки деревьев, стены были столь толстыми, что снаружи не доходил ни один звук. Женщина не возвращалась; у Сюзан было впечатление, что ее сюда привели и забыли о ней.