Гордое сердце

— Ты бы оставила детей у меня, Сюзан. В чужих странах такая непривычная пища.

Мгновение она раздумывала; как бы это было — уехать совсем свободной и одинокой? Но она не могла их покинуть. Там у нее должен быть дом, а ее дети теперь были ее домом.

— Я не могу без них обойтись, — сказала она матери. — Даже если с тобою они были бы в большей безопасности.

— Париж! — повторял отец. — Париж! Я всегда думал, что когда-нибудь побываю там, но, как видишь…

Новость о ее отъезде разлетелась по всему городку. Люсиль пригласила Сюзан на бридж, где Сюзан пришлось выслушать восторженные излияния ее подруг: «Какая ты смелая, Сюзи!», «И с детьми!», «Должна признаться, что я тебе завидую!», «Париж такой восхитительный, я всегда думала…», «Надеемся, что ты нам обо всем напишешь, Сюзан!»

— Что ты там будешь делать? — спросила Люсиль. Она, чем дальше, тем больше толстела. Сложив губы бантиком, она разрезала шоколадный торт, и слизнула глазурь с указательного пальца. За этим занятием она забыла о Париже. — Так, девочки! — закричала она. — Это очень вкусный торт, думаю, что мне самой и не следовало этого говорить!

Все тотчас забыли о Париже и Сюзан, и вообще обо всем, что не имело отношения к их жизни. Они восхищенно восклицали: «Ты всегда делаешь великолепные торты, Люсиль!», «Какое чудо!», «Ах, Люсиль!», «О, Люсиль!». Люсиль, зардевшись, улыбалась всем и совершенно забыла, о чем спрашивала Сюзан.

— Весь секрет в том… — начала она. — Однако, я вам ничего не скажу, иначе вы все будете так делать, а у меня потом не будет ничего такого, чем поразить вас в очередной раз!

— Ну, ты и противная! Нам совсем не хочется прикасаться к твоему торту! — кричали они.

Сюзан улыбалась. Она старалась быть одной из них, как в годы своей юности, но осталась такой же одинокой, как и во время прогулки в лесу Бродяги. Ни одна из этих женщин по-настоящему даже и не живет. Если бы ей пришлось отобразить их в камне, то могучий материал бы их полностью сокрушил, потому что по своей сути они пусты. Их нельзя было рассматривать как модели для своих работ. Если бы они знали, о чем она думает, они бы, наверняка, ее возненавидели. Но сама она к ним ненависти не испытывала.

Сюзан сидела, наблюдала и слушала, восхищаясь их красивыми платьями и холеными руками, порхающими между картами. Она часто прерывала свои утренние занятия и наблюдала за стайкой маленьких птичек, которые слетались и начинали свое изумительное чириканье. Оно не походило ни на музыку, ни на человеческую речь. Сюзан наблюдала за ними с нежностью и удовольствием. «Надо не забыть насыпать им крошек», — всегда думала она, иногда и вспоминала.

— Конечно же, я не забуду послать вам открытки, — обещала она в ответ на настойчивые просьбы. — И вы мне пишите, как растут ваши дети и что новенького в городе.

— Конечно же, обязательно, Сюзан, милочка, — обещали они. — Счастья тебе, Сюзи! Ах, Боже, мне уже надо бежать! Ларри уже наверняка дома! Господи, уже шесть?! Тони помрет с голоду! Прощай, Сюзи! Прощай, Сюзи!

— Прощайте, прощайте! — прощалась она со всеми.

Маленькая группа из четырех человек, капитаном которой была Сюзан, двинулась в путь, в Нью-Йорк. Все полагались на нее, и она направляла их; куда бы она ни шла, оглянувшись, она всегда видела сутулую фигурку верной Джейн, которая, следуя за ней, вела детей за руки.

— Я уже слишком большой, чтобы меня вели за руку, — возмущался Джон и вырывал руку.

— Я вас не отпущу, пока мы туда не доберемся, — отрезала Джейн. Джону пришлось подчиниться.

Сюзан оставила их в отеле и пошла покупать билеты на корабль.

— Закройте нас на ключ, — попросила Джейн. — Джон так здорово умеет работать языком, что может меня переубедить, а нам нужно ждать вашего возвращения здесь, даже если мне суждено рехнуться от его уговоров.

Сюзан на самом деле заперла их и ходила по городу до тех пор, пока все не уладила. Так как корабль отплывал только через несколько часов, то она отвела своих подопечных к входу в больницу Хэлфреда и немного неуверенно сказала им:

— Там, под этим большим круглым окном будут стоять мои статуи.

— О, вот это да! — сказала Джейн с отсутствующим выражением лица, рассматривая огромное пространство.

— Посмотри, мама, — крикнул Джон, — вон тот господин продает шарики!

— Где? — запищала Марсия и они оба выскочили на улицу.

— Там, там! — махнул рукой Джон.

— Я вам их куплю, — тихо сказала Сюзан. Естественно, нельзя же ожидать, что это место заинтересует их — место, где будут стоять выполненные ею статуи.

Когда они оказались на корабле, вдали от невидимого уже берега, Сюзан тщательно пересчитала деньги. Если бы она была одна, то не тратила бы на это время; но те трое во всем зависят от нее. Она пересчитала счета, проверила, там ли дорожные чеки, куда она их положила, и вышла их каюты. Джейн прогуливалась по палубе, все так же крепко сжимая руки детей.

— Я буду держать их до тех пор, пока буду на ногах, — сказала она Сюзан. — Боюсь, что когда выйдем в открытое море, мне придется основательно слечь.

— Тогда я пойду вниз и распакую вещи, — сказала Сюзан.

Она спустилась в каюту, вынула пижамы, зубные щетки и еще раз пересчитала свои наличные деньги. Это были деньги, полученные на конкурсе и половина страховки Марка, которую она сняла со счета в банке. Она предполагала, что при том, как будет вести хозяйство Джейн, денег должно хватить на год. За этот год ей необходимо заработать деньги на следующий год. Ее работа должна быть более чем искусством, более чем удовлетворением собственных страстей. Она должна быть хлебом, который насытит ее детей и предоставит им крышу, под которой они будут жить.

Она вспомнила, как в последний раз закрывала двери своего дома. В тот момент ее охватил легкий страх. Она покидала единственное пристанище, которое ей принадлежало, и уходила без особенной причины в мир, которого не знала. Но она уже не могла ни одной ночи спать в этом доме. Она хотела отправиться в путь, она должна была отправиться в путь.

«Неужели я боюсь? — спрашивала она собственное сердце. Но страха не было. — Я достаточно сильна», — отметила она с удовлетворением. Сюзан расчесывала щеткой волосы, стоя перед зеркалом. Ее лицо было загорелым, а тело крепким и полным силы. С того дня, как она решилась уехать в Париж, безволие, гнетущее ее с момента смерти Марка, сменилось своей противоположностью. Она чувствовала, что способна на все. Целый год! За целый год она обязана добиться всего, что только возможно.

Двери открылись, и в них появилась позеленевшая Джейн.

— Мы уже в открытом море, — сказала она безучастно. — Мне надо прилечь.

Она втолкнула детей в каюту.

— Вы не размечтаетесь и не забудете о них?

— Нет, — ответила Сюзан. — Не размечтаюсь.

— Вам нельзя выпускать их из рук, — сказала Джейн, продолжая крепко держать детей. Она прислонила голову к стене.

— Не выпущу, — пообещала Сюзан. Она посмотрела в иллюминатор, за которым плескались зеленые волны.

— Ну, Сюзан Гейлорд, наконец-то вы здесь!

Поезд беззвучно остановился в сером сумраке раннего парижского утра и в дверях вагона мгновенно появилась голова Дэвида Барнса.

— Штучки-дрючки, — добавил он, окинув взглядом всю компанию. — Ну, пошли. У меня есть для вас комната в пансионе, и нам надо бы поскорее найти еще одну. Я думал, что вы приедете одна. Мне и во сне не могло присниться, что вы потащите за собой этих своих щенят.

— Я должна была приехать с ними, или уж вовсе не приезжать.

Барнс не ответил. Он орал на растрепанного носильщика, чтобы тот взял чемоданы, а после мчался впереди, локтями расчищая путь в толпе людей.

— Не отставайте от меня! — требовал он.

Он довел их до выхода, вложил пальцы в рот и пронзительно свистнул, мгновенно из тумана примчалось такси.

— Влезайте, — скомандовал он и, когда все сели, втиснулся рядом с Сюзан и крикнул водителю, куда надо ехать.