Страница 17 из 27
Заразившись общим настроением, Вера надела легкое белое платье и, мимолетно взглянув на себя в зеркало, вделанное в переборку каюты, взяла детей за руки и позвала няню погулять на палубе.
— Куда мне, старухе, — отмахнулась няня. — Лучше посижу.
Она надела очки в железной оправе и стала штопать чулки. Барс высунул морду в иллюминатор.
Вера и дети вышли. На верхней палубе в полосатых шезлонгах полулежали женщины и, свернувшись калачиком, вкусно спали дети. То здесь, то там слышались смех, непринужденный говор; стали появляться парочки. Вот миловидная девушка в красном платье и молодой человек в халате, с палочкой и забинтованной головой, приткнулись к белому трапу, ведущему на капитанский мостик. Оба улыбаются. Вера прошла мимо и тоже улыбнулась.
— Мы разыщем дядю Володю, и он нам даст шезлонг, — сказала она Иринке, пробираясь к каюте штурмана.
Вдруг у правого борта кто-то громко вскрикнул. Все, кто слышал крик, бросились туда. Примерно в двухстах метрах от судна над водой появилась серая башня, а через минуту из воды выползли нос, потом корма, и вот уже всплыла вся подводная лодка. Было видно, как открылся люк на ее палубе и оттуда выскочили один за другим пять матросов, потом один офицер, другой, третий. Над мачтой лодки взвился флаг с черным пауком свастики. Орудие лодки медленно поворачивалось в сторону «Авроры».
Первое мгновение толпа на палубе «Авроры» как бы оцепенела. Было тихо, так тихо, что слышался шум винтов за кормой. Лица людей вытягивались в тревожном недоумении. Все верили в силу красного креста и незыблемых законов, которые внушались с детства, — и вдруг жерло орудия направлено на толпу раненых, женщин и детей!
Из оцепенения вывел страх, нарастающий, бурный. Как-то сразу, инстинктивно толпа отпрянула от правого борта, все пришло в движение, начались давка, крик.
В это первое мгновение, когда страх еще не совсем завладел людьми, над палубой раздался густой бас Григоренко:
— Спокойно, товарищи! Мы госпитальное судно. Нас пропустят, — сказал он в рупор.
Непоколебимая уверенность старика, его спокойная фигура, возвышающаяся на мостике, подействовали отрезвляюще. Его слова долетали до дальных углов. Страх постепенно сменился робким любопытством, снова притягивающим к правому борту.
— Мама, мне не видно, — сказала Иринка.
Вера взяла ее на руки. Девочка испугалась моря, разверзнувшегося под ней, и, обняв руками шею матери, прижалась к ней. Одной рукой Вера прижимала к себе дочь, другой держалась за перила, к которым был прикреплен гигантский красный крест, опускавшийся до самой ватерлинии. От испуга у нее похолодели пальцы и нервная дрожь потрясла тело.
— Мама, тебе холодно? — спросила Иринка.
— Нет, родная, что ты, ведь жарко, — проговорила Вера, с трудом подавляя страх и стараясь казаться непринужденной.
Иринка посмотрела на мать, не понимай, как это от жары мерзнут руки.
Усилием воли Вера уняла дрожь и продолжала смотреть на приближающуюся подводную лодку. Она уже стыдилась своего страха, думала, что поддаться панике очень легко и что ее чуть было не увлекла испуганная толпа. Но ей, жене моряка, знающей обычаи моряков, стыдно и нехорошо. «Фу, какая я трусиха», — подумала она; и ей стало неловко перед Иринкой: ей показалось, что девочка что-то поняла. Сердце ее еще не успокоилось. Она крепче стиснула Иринку и прижала к бедру Витю, привставшего на цыпочки, чтобы взглянуть через борт.
Вера знала, была уверена, что сейчас недоразумение выяснится. Ведь враги давно заметили красный крест, а теперь уже отчетливо видят раненых, женщин и детей. Они приближаются, чтобы только выполнить формальности, узнать позывные. Потом они скажут, что можно продолжать плавание. Кажется, Андрей рассказывал нечто подобное. Глупый, глупый страх…
Подводная лодка была уже совсем близко от «Авроры».
На палубе лодки стоял высокий офицер, в фуражке с низко опущенным на лоб лакированным козырьком, на котором солнце играло ослепительными бликами. Вот к офицеру подошел другой офицер, пониже ростом. Они о чем-то разговаривали. Офицер пониже ростом махнул рукой. Из боевой рубки выскочил матрос с рупором. Он приложил его ко рту и спросил, куда и зачем идет судно.
Капитан Григоренко с мостика «Авроры» ответил.
На палубе «Авроры» воцарилась мертвая тишина.
Лодка почти совсем остановилась. Вера видела все, что делалось на ее палубе. Орудийная прислуга оставила орудие. Вера улыбнулась и подумала, что так и есть: они разобрались, увидели красный крест, раненых, массу женщин и детей.
Матрос с рупором подошел к офицерам, что-то сказал. Высокий офицер усмехнулся, поднял голову, посмотрел на «Аврору», на женщин, облепивших борт, и Вере показалось, что он остановил взгляд на ней. От его взгляда ей почему-то снова сделалось не по себе.
Потом высокий сказал что-то низкому, и оба рассмеялись.
Немец-матрос с рупором стоял поодаль, вытянувшись в струнку, и ждал.
Высокий снова что-то сказал матросу; и он, отдав честь, побежал на нос, откуда было ближе к «Авроре», и, приложив рупор ко рту, крикнул:
— Фррай!
Григоренко сказал «есть», улыбнулся и вошел в рубку. Тотчас же лодка повернула и стала удаляться. Винты «Авроры» зашумели сильнее.
— Вот видишь, — сказала Вера Иринке и несколько раз поцеловала ее в щеку. — Мать твоя ужасная трусиха.
20
Вздох облегчения прошел по всей палубе. Напряженные лица людей, в тяжелом безмолвии следивших за развертывающимися событиями, разгладились, появились улыбки. Люди начали перешептываться, точно боясь, чтобы немецкая лодка не услышала их и не вернулась.
Лодка тем временем уже отошла от «Авроры» метров на триста. Немцы быстро стали спускаться в люк. Тяжелая крышка закрылась за последним из них.
Вот исчезли под водой палуба, рубка.
Море разгладилось и снова покрылось солнечными бликами. Над водой торчал лишь перископ.
— Мама, где они? — спросил Витя.
— Пропустили нас.
Пассажиры потеряли интерес к лодке и вернулись к прерванным занятиям.
Миловидная девушка в красном платье сказала своему спутнику, по-видимому раненому командиру:
— Они не такие звери, какими казались. Все же и для них есть что-то святое, общечеловеческое.
Ее спутник неопределенно пожал плечами и загадочно улыбнулся.
Вера не отходила от борта и машинально наблюдала за перископом, шедшим параллельно «Авроре». Так вот какие враги! В перчатках, вылощенные. Ей вспомнилось лицо высокого офицера: надменные, жесткие глаза.
Но все же они люди…
Иринка склонила голову на плечо матери. Вера притронулась губами к ее лбу и прошептала:
— Спишь, моя родная? Спи. Слава богу, нам ничто не угрожает…
«А вот отцу…» — подумала она и разыскала глазами перископ. «Боже! Андрей… Они ищут Андрея! — блеснула у нее мысль. — Ведь он — военный объект! Да, непременно ищут! Конечно, женщины, дети и раненые им не нужны: госпитальное судно — не военный объект…»
Встревоженная за судьбу Андрея, она мысленно перенеслась к нему. Ее разгоряченное воображение рисовало док, черный буксир, который окружили десять подводных лодок с паучьими свастиками на флагах. Андрей стоит на мостике парохода, а с серой лодки стреляют орудия, и высокий офицер с лакированным козырьком ужасно смеется…
— А… а-а… Торпеда-а-а! — мечется над пароходом душераздирающий крик.
Вера вздрагивает от этого крика и оглядывается.
Но она упустила мгновение и не заметила, как от того места, где скрылась лодка, что-то вырвалось и помчалось на «Аврору» со страшной скоростью. Чем ближе «это», скрытое водой, приближалось к судну, тем длиннее становился след. Спустя несколько мгновений появился второй.
Смятение мигом охватило толпу людей, догадавшихся, что это торпеды. Это был ужас, мгновенно охвативший всех и погнавший людей куда-то искать спасения. Толпа металась, билась, сминая все на своем пути. Крик, плач, треск дерева, стоны сотен обезумевших женщин, детей и раненых слились в один страшный вой.