Что скрывал покойник

— Разве это не очевидно? — спросил изумленный Бювуар.

— Вовсе нет. Если она сделала это, значит, ей нравился этот стиль. И уж, конечно, она не стала бы его стыдиться. Так почему бы не пригласить их сюда? Давайте даже предположим, что все это сотворил кто-то другой, ее родители, например, еще в те времена, когда такие штуки были в…

— Мне жутко неудобно перебивать вас, но, похоже, те времена вернулись. — Бювуар совсем недавно приобрел лавовую лампу, но решил, что не станет говорить шефу об этом. Гамаш поднял руки и устало потер лицо. Опустил их, но комната, разрисованная, такое впечатление, художником, находившимся под воздействием ЛСД, не исчезла. Действительно, караул!

— Ну хорошо, давайте предположим, что ее пожилые и, вероятно, страдающие старческим слабоумием родители сделали это, а она по каким-то причинам не стала ничего менять. Причин может быть много: нехватка средств, верность родителям или что-нибудь в этом роде. В общем-то, выглядит жутковато, хотя на самом деле все не так уж плохо. В худшем случае комната сбивает с толку и вселяет растерянность, но стыдиться тут нечего. Для того чтобы не пускать друзей в сердце своего дома на протяжении многих лет, одной растерянности маловато.

Мужчины в очередной раз огляделись по сторонам. Бювуар вынужден был признать, что комната выглядела очень пропорционально и соразмерно. Но это то же самое, как сказать, что во время свидания вслепую с незнакомкой, которая оказалась уродиной, вы обнаружили, что человек она, в принципе, неплохой. Тем не менее представлять ее своим друзьям вы не станете. Бювуар прекрасно понимал, что должна была чувствовать Джейн Нил. Может быть, ему стоит вернуть лавовую лампу в магазин?

Гамаш медленно прошелся по комнате. Не было ли здесь чего-то, чего он видеть не должен? Почему Джейн Нил, женщина, которая любила своих друзей и верила им, не пускала их в эту комнату? И почему она вдруг передумала, причем за два дня до смерти? Какую тайну скрывала эта комната?

— Поднимемся наверх? — предложил Бювуар.

— После вас.

Тяжелой поступью Гамаш подошел к лестнице в задней части комнаты, которая вела наверх, и принялся внимательно ее разглядывать. Она тоже была оклеена обоями, на этот раз темно-красного цвета, придающими некую бархатистость. Сказать, что она не гармонировала с остальным цветом, значило предположить существование подходящих для этой цели обоев, каковых в природе быть просто не могло. Тем не менее она отличалась, пожалуй, самым дурным вкусом и выбором цвета из всей эклектики, присутствующей в комнате. Она стремилась вверх, как острый фарингит в горле, на второй этаж. Ступени лестницы тоже были раскрашены. Гамаш почувствовал себя плохо, у него разрывалось сердце.

На втором этаже, достаточно скромном, имелись в наличии большая ванная и две приличного размера спальни. В той, которая походила на спальню хозяйки, стены были выкрашены в темно-красный цвет. Соседняя комната была выдержана в темно-синих тонах.

Но в этом доме чего-то все-таки не хватало.

Гамаш вновь спустился вниз, осмотрел гостиную, потом вышел в кухню и прихожую.

— Мольберта нет, и красок тоже нет. Нет даже студии. Где же она творила, в конце концов?

— Как насчет подвала?

— Естественно, ступайте и осмотрите его, но я могу гарантировать, что художник никогда не станет рисовать в подвале, в котором нет ни одного окна. Хотя, если на то пошло, работа Джейн Нил и в самом деле выглядит так, словно ее делали в темноте.

— Внизу есть краски, но мольберт отсутствует, — заявил Бювуар, выныривая из подвала. — Во всяком случае, в подвале ее студия не располагалась, И еще одна вещь… — Ему нравилось подмечать то, что ускользнуло от внимания его шефа. Гамаш заинтересованно повернулся к нему. — Картины. Их нет на стенах. Нигде.

На лице старшего инспектора было написано удивление. А ведь его заместитель прав. Гамаш повернулся, осматривая стены. Нигде ничего.

— И наверху тоже?

— Наверху тоже.

— Ничего не понимаю. Все это очень странно. Обои, раскрашенные полы и комнаты, отсутствие картин. Но самое странное заключается в том, что она не пускала своих друзей в дом. Наверняка здесь скрывается что-то такое, чего она не хотела показывать никому.

Бювуар вытянулся на большом диване и огляделся по сторонам. Гамаш опустился в глубокое кожаное кресло, сложил руки на груди и погрузился в размышления. Спустя несколько минут он рывком поднялся на ноги и спустился вниз. Подвал с неоштукатуренными стенами был завален картонными коробками, здесь же стояла старая чугунная ванна и холодильник, полный бутылок с вином. Он вытащил одну. Виноградник Дунхам. По отзывам, недурное вино. Положив бутылку на место, он закрыл дверцу холодильника и огляделся по сторонам. Банки с золотисто-коричневым желе, кроваво-красные и пурпурные джемы, британские темно-зеленые пикули с укропом. Он взглянул на дату изготовления. Кое-что сделано в прошлом году, большая часть — в нынешнем. Ничего особенного. Ничего бросающегося в глаза. Ничего такого, чего он не нашел бы в подвале своей матери, когда спустился туда после ее смерти.

Он закрыл дверь и отступил на шаг. И тут, упершись спиной в шершавую стену подвала, споткнулся обо что-то. Неожиданно и сильно. Это штука была знакомой и пугающей одновременно.

— Дьявол! — вскричал он и услышал наверху топот ног, приближающихся к двери в подвал. Спустя мгновение Бювуар оказался рядом. Рука его лежала на револьвере, который, правда, по-прежнему покоился в кобуре.

— Что? Что такое? — Ему редко доводилось слышать, как его начальник ругается, так что когда это случалось, то звучало как сигнал тревоги. Гамаш показал на ногу. К его башмаку прицепилась небольшая дощечка.

— Мышь оказалась чересчур большой, — ухмыльнулся Бювуар.

Гамаш наклонился и отцепил мышеловку. Вместо приманки для мышей она была намазана ореховым маслом. Он стер его следы с ботинка и осмотрелся. На глаза ему попалось еще несколько мышеловок, выстроившихся в ряд вдоль стены.

— Смотрите-ка, а пара штук таки сработали, — заметил Бювуар, показывая на несколько перевернутых ловушек, из-под которых виднелись крошечные хвостики и лапки.

— Не думаю, что ловушки поставила Джейн. По-моему, это работа той женщины. — Гамаш наклонился и поднял с пола маленькую серую коробочку. Открыв ее, он обнаружил внутри свернувшуюся клубочком маленькую мышь-полевку. Мертвую. — Это гуманная ловушка. Она ловила их, а потом отпускала. А эта бедняжка, должно быть, попалась после того, как мисс Нил убили. И мышь умерла от голода.

— А кто же в таком случае поставил другие мышеловки? Подождите, я понял. Иоланда и Андрэ, естественно. Они ведь здесь хозяйничали в одиночестве почти целую неделю. И все-таки они могли бы, по крайней мере, проверить гуманные ловушки, — с отвращением сказал Бювуар.

Гамаш покачал головой. Его не переставала повергать в трепет насильственная, умышленная смерть, будь то человек или мышь.

— Пойдем со мной, маленькая, — обратился он к свернувшейся клубочком мыши, поднимаясь с ней наверх. Бювуар побросал остальные ловушки в пластиковый пакет и последовал за своим начальником. Двое мужчин заперли входную дверь и пошли через сад Джейн по тропинке, выходившей на деревенскую площадь. Теперь, после захода солнца, на дороге мелькали фары автомобилей. Местный час пик. Кое-где между домами сновали жители, вышедшие по своим делам или выгуливавшие собак. В вечерней тишине до Гамаша долетали невнятные и бессвязные обрывки чужих разговоров. Со стороны рю де Мулен до него донеслось: «Да писай же, писай!» Он надеялся, что слова эти адресовались собаке. Двое мужчин пересекли деревенскую площадь и подошли к ярко освещенной гостинице. Примерно на полдороги Гамаш остановился и положил мышку на траву, а Бювуар открыл пластиковый пакет и высвободил из мышеловок остальных мертвых пленников.

— Их съедят, — заметил Бювуар.

— Именно. По крайней мере, кому-то повезет. Аббат Хоффман говорил, что мы должны поедать то, что убиваем. Так и только так можно положить конец войнам.