Страница 65 из 67
Бестужев замялся, вопрос был чрезвычайно неприятным.
– Я предвижу в этом вопросе определенные сложности. Не все европейские дворы рады чрезмерному усилению России.
– Ваше сиятельство, усиление России не может быть чрезмерным. Нет предела ее могуществу, и мы сделали лишь еще один шаг на дороге, проложенной великим Петром.
– Но даже венский двор, я уже не говорю о Версале и Сент-Джеймском дворце, против этого. Если приобретение Восточной Пруссии они еще готовы признать, то Померанию надлежит вернуть обратно Прусскому королевству.
– А заодно и Силезию? – ядовито поинтересовался Александр Иванович.
Бестужев покраснел:
– Ну, об этом не может быть и речи. Ведь Австрия вела войну единственно ради возвращения утраченных провинций.
– Точно так же не может идти речь о возвращении российских территорий бывшему врагу. Вообще, почему Австрию беспокоит ситуация на берегах Балтийского моря?
– Я уже сказал, что Вену беспокоит усиление России.
– Вот вы, как канцлер империи, и должны отстоять завоевания русского оружия, а не рассказывать о причинах, по которым сделать этого нельзя.
Бестужев уже побагровел.
– Вы должны понимать, что мы обязаны аккуратно сохранять европейское равновесие.
– Особенно если на чашу весов брошена гирька в двадцать тысяч талеров, – невинно заметил Шувалов.
– Я вас не понимаю, граф! – нервно воскликнул Бестужев.
– А что же тут непонятного? Два дня назад у вас был австрийский министр фон Колленбах, который пообещал вам означенную сумму за соблюдение интересов Австрии при заключении мирного договора. Вы согласились. Причем более того, пообещали подкупить меня, чтобы я не препятствовал вам на переговорах.
Бестужев потерял дар речи, он лишь молча разевал рот и пучил глаза, как рыба, вытащенная на берег. Потом опомнился:
– Это гнусная клевета, граф!
– Ничуть. Мои офицеры видели и слышали, как вы договаривались с фон Колленбахом. Более того, они проследили, как австрийские посыльные доставили вам деньги. Показать, где вы их прячете, граф? Вы забываете, что Тайная канцелярия для того и поставлена, чтобы следить за всякими изменными делами. Она не дремлет!
Бестужев наконец опомнился:
– И что же вы хотите? Я готов отдать вам половину этой суммы.
Шувалов брезгливо поморщился:
– Вы можете оставить все деньги себе. И никто не собирается препятствовать Австрии забрать себе Силезию обратно. – Он хитро прищурился: – Более того, по здравому рассуждению мы решили вознаградить и другого нашего союзника – Саксонию. Полагаю, что можно передать ей архиепископство Магдебургское, как граничащее с владениями курфюрста Августа.
– Но это превратит короля Августа в смертельного врага Фридриха! – флейтой возопил канцлер.
– Нам только это и нужно.
– Да, правильно говорят, что вы, граф, истинный змей, – покачал головой Бестужев. – Но что будет, если я откажусь следовать вашим советам? Ну, платил мне венский двор субсидию, что из того? Не от короля же Фридриха эти деньги были?
Шувалов сочувственно покивал.
– Да, не от врага. Но и не от друга. Вы пытались австрийские интересы оплатить кровью русских солдат, у меня же сохранились ордеры Конференции за вашей подписью, в которых вы настойчиво требуете идти в Силезию. А что России до Силезии? Пусть Мария-Терезия с Фридрихом разбираются, кому она принадлежит. Ну да ладно, есть у меня еще одно дело, касающееся до Августа, которого вы тут королем поименовали.
– Так он король и есть!
– Король польский в войне не участвовал! Воевал только курфюрст саксонский, хотя лучше бы он этого не делал. Так вот, по здравому размышлению мы решили, что лучше пожалование покойной императрицы Анны отменить и вернуть герцогство Курляндское его бывшему повелителю Эрнсту Бирону, отобрав у Карла Саксонца.
Бестужев снова онемел, лишь спустя долгое время он кое-как выдавил:
– Но ведь Бирон в ссылке, императрица Елизавета ни за что не согласится вернуть его.
– Когда я обскажу ей обстоятельства дела, согласится. А вы уговорите саксонцев пойти на такой обмен, потому что иначе им Магдебурга не видать. А это кусочек очень даже лакомый.
– Но что тогда останется от Пруссии?
– Как что? А Бранденбург? Фридрих спокойно может вернуться к наследному титулу курфюрста Бранденбургского. Никто даже не помышляет лишить его сей княжеской короны.
– А если я откажусь содействовать вам в сем безумном предприятии? – оскалился Бестужев.
Граф Шувалов приятно улыбнулся:
– Я уже говорил, что Тайная канцелярия денно и нощно бдит, следя за врагами внешними и внутренними. Вот, например, после сражения под Кунерсдорфом был убит бежавший из России подручник цесаревича некий фон Брокдорф. Убит, кстати, вашими дурными мальчишками. Не знаю, чем уж он им так досадил. Но вот беда, портфель с бумагами Брокдорфа пропал бесследно. А ведь еще в Петербурге ходили слухи, что оный Брокдорф интригует против вас и через наследника цесаревича пытается не только сместить вас с кресла канцлерского, но даже вообще на плаху отправить. И что-де помянутый голштинец собрал для этого бумаги преужасные. Вообще, интересно, почему голштинец не в свое герцогство бежал, а поспешил прямо ко двору короля Фридриха? Как вы полагаете, граф?
Бледный Бестужев трясущимися губами едва сумел промолвить:
– Эти бумаги у вас?
Бестужев неопределенно пожал плечами.
– Знаете, милейший Алексей Петрович, я полагаю, что есть конверты, которым лучше оставаться нераспечатанными, и бумаги, которым лучше оставаться непрочитанными. А иначе многие тяжкие последствия проистечь могут, не так ли?
Но Бестужев был искушенным волком, поэтому он сразу понял, что ему предлагают выход.
– Я переговорю и с фон Колленбахом, и с фон Фричем, но далее по нездоровью вряд ли сумею участвовать в работе мирной конференции. Полагаю, граф Петр Иванович знаком со всеми обстоятельствами и проявит надлежащую деликатность при решении запутанных проблем.
Шувалов лишь восхитился изворотливостью канцлера. Предупрежденный, он постарается провести переговоры так, чтобы теперь не было никаких свидетелей, и что он теперь насоветует австрийцам и саксонцам – один бог весть. Одновременно при этом он подставляет графа Петра Ивановича, заставив его добиваться договоров, которые сделают его личным врагом трех монархов. Ну и, разумеется, поспешит с ябедой к государыне-матушке. Ловок, что и говорить, трех зайцев одним махом убить норовит. Но делать здесь больше было нечего.
– Ну, что ж, ваше сиятельство, – поднялся Шувалов, – полагаю, мы с вами друг друга поняли, а потому позвольте откланяться, пожелав вам скорейшего выздоровления.
Бестужев ответил ему любезным поклоном, но глаза его оставались холодными и злыми. Зато Александр Иванович, выйдя от Бестужева, тяжко вздохнул, ведь теперь предстоял не менее тяжелый разговор с графом Паниным. Он ведь все время держал сторону наследника, даром что сам в Данциге родился, да и потом долгое время в заграницах обретался. Вот с тех пор, наверное, и привык пруссакам в рот смотреть. Уже и Петр Федорович помре, а Панин по-прежнему на Берлин оглядывается, тамошними порядками восторгается. Правильно про него сказали: «Иной думает для того, что он был долго в той или другой земле, то везде по политике той или другой его любимой земли все учреждать должно». Но не бывать в России прусскому маниру!
Когда граф Шувалов вошел в залу, русские офицеры поспешно вскочили, вытянулись и пруссаки, а первый министр Финкенштейн поспешил согнуться в угодливом поклоне. Одна лишь маленькая фигура в потрепанном перепачканном мундире осталась сидеть возле огромного круглого стола. Король Фридрих не счел нужным подняться, да и вряд ли он сумел бы это сделать, слишком сильно болела разбитая нога. Больше всего он напоминал сейчас Петру Ивановичу старую полинявшую ворону, вырвавшуюся из лап шального кота. Котяра изрядно помял птицу, выщипал половину перьев, едва не отгрыз лапу, но каким-то чудом ворона сумела в последний момент выскочить из жадной пасти, оставив разочарованного кота раздраженно фыркать и выплевывать противные перья. Петенька скромно стоял в углу, показывая, что он как бы и ни при чем здесь, не по чину подполковнику в дела государственные мешаться, а Северьян так и вообще со стенкой слился.