Страница 18 из 22
II Был напротив через канаву с голубыми ставнями дом, Пустовал пять лет, а нынче и ему нашелся жилец. Из Москвы Ильина—купчиха наняла за пятьсот рублей, И малиновый сад при доме, доходивший до реки. Не понравилась купчиха в околотке никому, Было гордости в ней много, не ответит и на поклон, Говорят, из Москвы бежала от суда и славы плохой, Мужа там зарезала, что ли, и любовников завела. Непонятны дела на свете, начала теперь замечать Пелагея Львовна, будто веселее Алеша стал. Подойдет вдруг, поцелует, говорит, что жить хорошо, А однажды — и вспомнить дивно! — «Очи черные» он запел, И все чаще, и все дольше пропадал, гуляя в полях. Раз обмолвилась о купчихе, а Алеша и покраснел, И сказал: «Не надо, мама, осуждать». И смутясь ушел. С той поры Пелагея Львовна стала спрашивать и следить, Не беседует ли мальчик с Ильиною — храни Господь! – И куда он исчезает, где скитается по часам. Вечер теплый был, ясный, пели жаворонки в полях, Розовело над лесом небо, будто рая горнего брег. Под забором, таясь в бурьяне и в сиреневых кустах, Пелагея Львовна тихо подглядеть за сыном шла. И увидела: Алеша у широких белых берез Под холмом остановился, озираясь по сторонам. Из глухого переулка, не скрываясь и не спеша, Вышла женщина, — Алеша ей навстречу побежал, А она его лениво потрепала по плечу, За собою в лес темный по тропинке увела, Шалью черною покрыта, и далеко, не разглядеть, Но хмельную шалую поступь и движения белых рук Пелагея Львовна знала. И с тревогой в сердце она На закат и лес глядела, будто райский огненный брег. Уж во тьме пришел Алеша, через кухню к себе прошел, Даже матери доброй ночи перед сном не пожелал, А она, сама не зная, как ей к делу приступить, Фитилек вошла поправить у «Спасителя на водах», «Поздно, мама, ты легла бы!» Покачала головой И на сына она взглянула — «Ах, Алеша, не хороши От родимой матери тайны. Ты, Алеша, это брось». Рассердилась потом и долго — уж совсем начало светать — Слезы горькие утирала о сиротской доле своей. А Алеша лежал. И молча он укоры слушал ее, Только раз вздохнул: «Мама! Ты ее не осуждай». Но когда, устав от жалоб, Пелагея Львовна ушла, На крючок закрыл он двери в свою комнату, и там Было слышно — помощи молит — «Царь Христос, прости меня! Царь Христос, меня помилуй и что делать мне, научи». И, подслушав слова такие, Пелагея Львовна совсем Успокоенная заснула, — нет, Алеша добрый сын, И ей снилось, что Алеша уже вырос, богатым стал И на площади у собора зеленную лавку открыл. III Снова к вечеру посвежело, снова мальчик гулять пошел В поле. Может быть, и в рощу, — только видела, что один. Что же — лето на исходе, отчего не погулять, Может также и знакомство благородное свести. Очень поздно. Нет Алеши. Уж десятый час пробил. И совсем стемнело. Странно, — где теперь ему пропадать. А у Ильиной напротив ставни сторож давно закрыл, Значит, дома озорница, верно, картами занята, Подглядеть в окошко можно. Пелагея Львовна пошла Через дорогу, озираясь, чтоб никто не видел ее. Залилась дворняжка, звякнул под ногой осколок стекла, Три окна широких были в сад малиновый отперты. Под стеной, на красном диване, низко голову опустив, И лишь руки перебирая, не дыша Алеша сидел, А по комнате, как тигрица, в черном платье и кружевах, Ильина ходила, будто и не глядя на него. Сбились косы, на лоб нависли, и румянец — майский цвет — Разлился — наверно, красок привезла она из Москвы. «Право, вы совсем не мужчина». Напевая, подошла И к Алеше села, руку на плечо положила ему, А рука бела, и кольца переливчатые горят. «Завтра утром я уеду, — как хотите, или здесь Оставайтесь до снегу, или…» И склонилась вдруг к нему: «Что же, любишь, любишь?» Алеша — будто это и колдовство — Улыбнулся, голову поднял и ответил тихо: «Люблю». «Ну, так завтра, на рассвете…» Но не стала таких речей Пелагея Львовна слушать, убежала к себе домой, И со злобой ждала Алешу, и заснула, не дождалась, И сквозь дрему только помнит, сын к ней в спальню ночью вошел, Еле двигаясь, и руками, как юродивый, разводя. «Что, Алеша?» А он не скоро, будто и совсем в забытьи, Подошел: «Но как же, мама, обещание мне забыть?» Пелагея Львовна даже и ответить не собралась, Лишь подумала: «Надо будет завтра батюшку позвать», А потом опять заснула беспокойным сном она И под утро слышала, будто кто-то бродит и поет Песнопения, как бывает, пред отходом души поют, И калитка скрипит, а может, это только снится ей, Иль к соседу больную внучку из Архангельска привезли. Встала утром. Нет Алеши. Дверь на улицу отперта. Рассердилась и с обедом не хотела подождать, Но Алеша не вернулся, да и к ужину не пришел. Лишь когда совсем стемнело, Пелагея Львовна вдруг Поняла, что Ильиною обольщен был мальчик вчера И с любовницей своею на машину убежал. Сразу бросилась к купчихе, чуть звонок не оторвала, И на заспанную девку накричала. — И в ответ Услыхала, что нет хозяйки, неизвестно ни где она, Ни когда вернется, — верно, не вернется она совсем. Тут и стало матери ясно, что Алеша ее обманул, И на старости одинокой на весь город осрамил. Дом со свечкою осмотрела, поискала и в саду Пелагея Львовна, после и к друзьям она пошла. «Нет, подумайте, родные, не ждала я такой беды». Кто смеялся, а кто и плакал, но никто не мог сказать, Убежала куда купчиха, — надо думать, что в Москву, А в Москве дьячков племянник частным писарем состоит, Может он найти Алешу, только город ведь большой, И почтарь, а он ученый, рассудительный человек, Говорит, американский пароход Алешу увез. Хлопотала и сердилась Пелагея Львовна, но все Время долгое умиряет, проскучала четыре дня, А потом и догадалась, что Господь ее наказал За грехи или за ропот, а Алеша вернется к ней, И знакомые навещали, убеждали слез не лить, А, постившись до Успенья, губернатору написать, Утешенье — врач искусный, — Пелагея Львовна опять Прогуляться вышла в рощу за морошкою и в грибы.