Страница 41 из 54
— Ирина Наумовна, — послышался шепоток чуть ли не в самое ухо, — садитесь, прошу вас…
Фира обернулась. Незнакомый мужчина с тонкой полоской подбритых усов над узкими губами, поводил подбородком в сторону кресел. Препираться и отказываться было неловко — и так уже кто-то оборачивался к ним с укоризной. Фира благодарно кивнула и направилась за незнакомцем. Какой-то спортивный молодой человек, по жесту мужчины, услужливо вскочил на ноги и освободил кресло. Фира села и оглянулась. Незнакомец затесался в толпе гостей. Своей внешностью он ничем не выделялся среди тех, кто какими-то путями проникает в служебные кабинеты комитета, несмотря на строгую охрану. Одни жалуются на несправедливый суд, другие на милицейское самоуправство, третьи на жестокое содержание близких в тюрьме. Однако сюда, на «Рождественские сезоны в Астробанке» посторонний человек вряд ли попадет…
Фира обводила взглядом тех, кто разместился вдоль стены зала. Примечая знакомых и незнакомых людей. Чудесные звуки скрипки погружали в спокойное, элегическое состояние. И если бы в памяти не всплывало обиженное и беззащитное лицо отца, настроение вообще было бы прекрасным. Звуки скрипки тогда еще тягостнее саднили душу. Ведь она любила отца. Какой-то жалостливой любовью любила. Возможно, еще и потому, что у нее не было своего ребенка. Ни ребенка, ни мужа. Хотя и то и другое она давно бы могла иметь. Взять того же Сашу Зальцмана. Интересный молодой человек. Из прекрасной семьи. Умница. С замечательной перспективой. И как мужчина на высоте, а она в этом уже кое-что соображала… Верен ей столько лет, как пес. Квартиру пробивает явно с надеждой… Она не понимала себя! Вероятно, живость натуры не позволяла смирять свои, часто необъяснимые, поступки. Как бывает у людей, которые не могут долго наслаждаться изумительным пейзажем. Пока не окажутся перед пропастью… Верно говорится: у кого есть ум, тому нужен еще больший ум, чтобы управлять тем умом. Как она, бывало, ненавидела себя. И судила себя гораздо строже, чем судили ее другие, да и тот же отец…
Фира вглядывалась в приглашенных. Откуда они?! Невероятно, чтобы в таком усталом, полуголодном городе, измученном, как и вся страна, сменой власти, появились такие люди. Изысканно одетые женщины, элегантные мужчины, с добрыми, умными лицами. Точно белоснежные гривы на поверхности черного штормового океана. Конечно, подобных типажей она встречала и на работе, и на улицах, и в филармонии, куда повадилась ходить с Зальцманом. И некоторым из них она знала цену — мерзавцы, каких еще поискать. Но сейчас, в этом зале, украшенном изысканным декором — мрамором с позолотой в старинном дворцовом стиле, — под мелодию Массне эти люди представлялись особым братством избранных. Тем самым «пилотным отрядом» деятелей новой формации, о каких самозабвенно рассуждали взявшие власть демократы. Люди, которые должны увлечь за собой других, тех, кто еще барахтается в обломках прошлого общества. Россия достойна жить своей жизнью. Какой?! Русской, но приближенной к Западу. Россия выстрадала эту жизнь. И возникшие «сезоны» были задуманы как пробный камень, запущенный нетерпеливой властью новых демократов. Такую идею вынашивало не только руководство города, а и некоторые молодые предприниматели, среди них и банкир Кирилл Смирнов. А то с чего бы ему выкладывать огромные деньжищи «Астробанка» на подобные ту совки! Приглашать знаменитых артистов — своих и зарубежных, множество гостей. Накрывать длиннющие столы, под приглядом лучших поваров. Фира предвидела, какие вкусности ждут ее в банкетном зале после концерта. Тут Кирилл особенно не скупился…
Когда он появлялся в Смольном, то исторические коридоры каким-то образом сужались из-за внешности банкира. Подобного толстяка Фире раньше не доводилось видеть. Наверняка он весил более ста пятидесяти килограмм. Зальцман, знакомя Фиру с Кириллом, сказал: «Ирина Наумовна, вот будущее России!» Фира тогда со значением оглядела фигуру толстяка. И Кирилл расхохотался, у него было чувство юмора… К своим тридцати пяти годам, физик по образованию, Кирилл Смирнов успел поучиться в Лондонской школе бизнеса — куда, в результате тестирования, его и тридцать одаренных россиян пригласили англичане.
Из единомышленников мэра Кирилл особо выделял Зальцмана. Да и тот относился с уважением к банкиру. Считал его «утопическим реалистом». А затею с «сезонами» пустой тратой средств, которым можно найти лучшее применение. В этом вопросе Зальцман расходился и с мэром. Тому по душе были подобные празднества. Держаться исключительно рационального пути было скучно. К тому же новоявленные руководители разных уровней всего лишь сменили свои комсомольские кабинеты. Они знали толк в праздниках с застольями. И, в пылу обсуждений, приводили в пример праздники на площадях Парижа времен Французской революции! «Правда, потом, — бурчал Зальцман, — на тех же площадях рубили головы друг другу». И к экспериментам «поверить алгебру гармонией» в России девяностых годов относился сдержанно. Хотя в банкетный зал после концерта хаживал не без удовольствия. Чем его и подковыривала Фира…
Когда раздался чарующий голос Любови Казарновской, Фира поднялась с места. Ей хотелось посмотреть, в чем была одета певица. В прошлый раз, на каком-то приеме, на Казарновской было открытое платье из серебристой парчи и соболья накидка. Но увидеть певицу не удалось — толпа оживленно загомонила и развернулась к широченным дверям…
Мэр города — Анатолий Собчак — входил в зал, как всегда, вдохновенно.
Высокий, стройный, в элегантном костюме. Гладкая темно-русая шевелюра венчала открытое лобастое лицо. Чуть косящие серо-голубые глаза и слегка вздернутый короткий нос в сочетании с изящным рисунком губ небольшого рта придавали облику мэра особый аристократический шарм. В прошлом юрист, профессор университета, он мастерски умел вызвать к себе симпатию не только эрудицией и ораторским искусством, а и особой привлекательностью порой несвоевременных идей. Не последнюю роль в этом обаянии играла и внешность мэра. Впервые за долгие годы во главе города находился человек, чей вид не оскорблял эстетический вкус петербуржцев. Особый ореол мужественности обрел образ мэра в драматические дни августа прошлого года. В дни государственного переворота. Именно тогда Сашка Зальцман и привлек внимание мэра. Как и кое-кто из тех молодых людей, что сопровождали сейчас мэра…
Тут был и высокий, сутуловатый финансовый начальник Алеша Кудрин. И его приятель-единомышленник Миша Маневич — черноволосый и усатый, точно цыган, он ведал сложнейшим комитетом по управлению городским имуществом (КУГИ). Был и Володя Путин, невысокого роста, молчаливый крепыш, с цепкими серыми глазами, смещенными к удлиненному носу — правая рука мэра. Он ведал внешними связями мэрии. Сорокалетний Володя был постарше большинства своих коллег, товарищей из «гнезда Собчакова», те пребывали в районе тридцати лет, в самом созидательном возрасте…
Когда Фире, в служебном порядке, приходилось обращаться к кому-нибудь из этих ребят по имени-отчеству, у нее словно деревенел язык. Особенно, к Александру Борисовичу Зальцману. Хотя многие знали об их отношениях…
Появление мэра со своей дружиной удачно совпало с паузой между романсами Казарновской. В услужливую воронку в плотном ряду гостей устремился мэр. А следом и дружина, которую замыкали Дима Мезенцев, глава Комитета по печати, и помощник мэра Зальцман. Глазастый Дима заметил Фиру и шепнул своему спутнику.
— Ирина Наумовна! — Зальцман шагнул к Фире, протянул руку и повлек ее за собой.
Узким проходом между стульями, они направлялись к первым, зарезервированным рядам. Мило бормоча извинении и приветствуя знакомых, мэр шел на встречу хозяину праздника, толстяку-банкиру, придерживая за локти статного пожилого мужчину и моложавую особу в темном платье и с крупными бусами на шее. Кирилл Смирнов с мягкой улыбкой покачал головой. Мол, понимаю, понимаю, государственные заботы…
— Но тем не менее половина вас уже здесь, — проговорил банкир, кивая в сторону семейства мэра — супруги и дочери.