Страница 42 из 54
— Не половина, а две трети, — подхватил мэр и потрепал дочь по льняной головке.
Та исподлобья стрельнула глазенками на отца, коря за опоздание…
— Извиняюсь, извиняюсь, — бормотал мэр, шутливо обращаясь к дочери, — дела, понимаешь.
В зале засмеялись. Жена мэра — в нарядном розовом платье и накинутой на плечи пелерине — наклонилась к дочери и что-то сказала. Девочка еще больше надулась и локотком ткнула бок матери. Та укоризненно покачала головой.
Фире нравилась супруга мэра своим независимым, порой дерзким поведением. Необычным гардеробом и особенно шляпками. «Она прониклась духом эксперимента с „пилотным отрядом“: сбросить прошлое ханжество, — как-то заметил Зальцман. — У вас в характере много общего». Фира тогда молча согласилась и сейчас нет-нет да поглядывала на супругу мэра с заинтересованным любопытством…
Тем временем мэр, с подкупающей интеллигентной простотой, обратился к гостям праздника. Он говорил, что город, как и вся страна, переживает непростые дни — слишком тяжелое наследство оставил прежний строй. Особенно сложно с продовольствием. И сегодня на заседании правительства города было заслушано сообщение Комитета по внешним связям о достигнутом соглашении между Петербургом и рядом северных соседей о срочной поставке продовольствия. По бартеру. За лес, за нефтепродукты. А не за картины Эрмитажа, которыми торговал тот, чье имя некогда обвалилось на наш великий город. Так что голода, как пророчили коммунистические кликуши, не будет. Продовольствие начнет поступать уже на следующей неделе…
По залу прокатился вздох облегчения, словно каждый из присутствующих только вышел из Елисеевского магазина, заваленного одними банками с морской капустой…
— Когда тетя будет петь? — капризно спросила дочка мэра, пользуясь оживлением в зале.
Прославленная певица стояла у рояля, в смятении переглядываясь с концертмейстером. Она привыкла к поклонению слушателей, к восхищению ее замечательным сопрано. И вдруг, в самые минуты экстаза, ее отшвырнули, как девчонку из хора…
— Просим, просим! — выкрикнула Фира.
Зальцман с паническим порицанием взглянул на свою подругу. Но через мгновение толстяк-банкир, а следом и весь зал, поддержали Фиру в едином порыве…
— Трус! — тихо прошипела Фира, наклонясь к Зальцману. — Подхалим!
Зальцман ссутулился и втянул себя в глубину кресла.
Мэр подошел к певице, поцеловал ей руку, обнял за плечи и подвел к краю помоста. Вдвоем они смотрелись замечательно — красивая, молодая, в атласном; концертном платье знаменитость, и мэр, стройный, моложавый, в безукоризненном костюме, с ярким галстуком на белоснежной сорочке. Даже не верилось, что он чуть ли не сутки прозаседал на совещании.
Зал зааплодировал… Мэр поднял руку, попросил еще минуту внимания и предоставил слово основоположнику первого коммерческого банка Петербурга. Кирилл вышел на помост, отчего просторный помост сразу просел и сузился до размеров мышеловки. Что вызвало веселье гостей… Банкир добродушно раскинул руки, мол, ничего не поделаешь — каков есть, таков есть. И, переждав, обратился к залу… «Согласно традиции „сезонов“, — сказал он, — „Астробанк“ приглашает в Петербург представителей знаменитых в прошлом фамилий России. Вот и сегодня мы рады видеть на своем празднике княгиню Ксению Николаевну Юсупову и графа Петра Петровича Шереметева…» И Кирилл с почтением пригласил гостей на помост.
Фира переводила взгляд с элегантной улыбчивой княгини и сухопарого, по-рыцарски стройного графа на певицу. Лицо Казарновской — с красиво прочерченными бровями и вздернутым носиком — выражало обиду и смятение. Вероятно, впервые за еще короткую, но блистательную карьеру она испытывала чувство, близкое к предательству по отношению к себе.
Граф сильным голосом поблагодарил за приглашение. И заговорил просто, но с затаенной важностью. Напомнил, что он Председатель Конгресса соотечественников за рубежом. Что тысячи людей мечтают вернуться в Россию без коммунистов. Встает вопрос о работе на родине, о зарплате, квартире, о социальных гарантиях. Чувствовалось, что граф собирается серьезно поговорить…
Фиру словно подмывало. Смятение певицы импульсивно передавалось ей, Фире Бершадской. Она так сжала пальцы, что скрипнули подлокотники кресла…
— Уймись! — прошептал Зальцман ей на ухо. — Успокойся!
Граф, собираясь с мыслями, поднес ко лбу платок. Этим мгновенно воспользовалась вторая гостья.
— Петр Петрович, дорогой, — всплеснула руками Ксения Юсупова, — мне дома, в Афинах, так и не удалось попасть на концерт Любови Юрьевны… Я прямо дрожу от нетерпения…
— Да, да, — по-детски, смутился граф. — Извините…
Княгиня шагнула к певице, обняла ее и поцеловала.
Вдвоем, стоя рядом, они оказались удивительно похожими — стройностью фигур, цветом волос, прической, чертами лица. Даже как-то сгладилась разница в возрасте…
Фира окинула Зальцмана торжествующим взглядом.
— Общаться с тобой, Фирка, — буркнул Зальцман, — все равно что гулять в хорошую погоду… по минному полю.
Отделанные под мрамор стены банкетного зала, казалось, из последних сил сдерживали людское половодье. А гигантский П-образный стол виделся красочным плотом, что пытается всплыть над этим цветастым морем. Всплыть не удавалось — плот притапливали руки гостей, что тянулись к его манящему грузу, в центре которого возлежал, чуть ли не с метр, осетр. А вокруг его царственного лежбища роилось превеликое множество самой фантастической вкуснятины. От черной и красной икры до разнообразнейшей выпечки, название которой можно было восстановить лишь с помощью книженции «О вкусной и здоровой пищи» за 1953 год, с эпиграфом из самого Иосифа Сталина. И таких осетровых лежбищ Фира насчитала штук пять по периметру стола.
— Ничего себе! — сказала она Зальцману. — Только приняли решение о бартере со шведами и финнами, как уже…
Они стояли у входа в зал, примериваясь, как ловчее пристроиться к праздничному столу.
— Не надо было бегать звонить своему отцу, — Зальцман с досадой вглядывался в дальний конец зала.
Там стоял мэр в окружении гостей. И он, как советник мэра, должен бы быть поблизости.
— Не переживай, — проговорила Фира, — больше будут ценить.
Зальцман усмехнулся. Колкие слова Фиры были несправедливы. Кто, как не он, из ближайшего окружения мэра, вел себя независимо в принципиальных вопросах. Именно поэтому мэр держал его при себе, а не ставил во главе какого-нибудь комитета. С чем Зальцман, при своих способностях, наверняка бы неплохо справился. Но в данный момент он по служебному представлению обязан находиться в пределах досягаемости своего начальника, вне зависимости от обстоятельств. Еще он считал, что дерзкое поведение Фиры на людях порой выглядит неприлично. Неспроста мама говорила: «Ох, и натерпишься ты с ней, Шурик, помянешь мое слово». А отец поддерживающе помалкивал. Зальцман, признавая правоту родителей, ничего не мог с собой поделать. Еще со студенческой скамьи Фира овладела его мужской чувственностью, а это не подвластно сознанию…
Вот и сейчас. Он продирался за ней в людском месиве банкетного зала, будто влекомый магнитом: едва уловимым запахом тела, знакомого ему до мельчайших подробностей, звучанием голоса в минуты близости, так непохожим на интонации в обычном общении. Состояние, подобное властному наркотическому одурению. С того момента, когда на первом курсе «техноложки» Фира подошла к нему и спросила: «Слушай, Зальцман, наверное, ты и впрямь вундеркинд, если тебя сюда приняли?» — и он ей ответил тем же вопросом. С того момента он, долговязый очкарик и умница, оказался у нее в плену…
Фира прихватила чистую тарелку и двинулась вдоль плотной шеренги гостей, подыскивая местечко у стола. Ей повезло. Артист Илюша Олейников, ее давний знакомый, шагнул назад, увлекая за собой жену. Заметив Фиру, он забавно передернул пышными черными усами и указал на свободную брешь. Чем Фира и воспользовалась. Нашлась щель и для Зальцмана…