Страница 90 из 116
А ещё через полторы недели я её потерял. Ещё более невозможным образом, настолько невозможным, что я, в полном обалдении от происходящего, даже не смог толком расстроиться. Лена начала слегка дёргаться. Но не из-за каких-либо проблем между нами. Проблем-то как раз не было. Из-за того, что слишком много начала прогуливать учёбу и слишком много начала врать родителям. Совершенно естественный напряг для хорошей девушки, а она как раз очень хорошая и есть. Что делать? Да понятно… Одно из двух: либо врать дальше, либо учинять хотя бы частичную легализацию. Я и предложил второй путь, тем более — её мать, по рассказам, выглядела человеком вполне неплохим. Лена часок-другой поприкидывала стратегию и тактику, что матери рассказывать, а что нет, так, чтобы и результата искомого достигнуть и не напугать чрезмерно, да и поехала рассказывать.
Проходит два часа. Звонит Лена. Обалделым голосом объясняет, что мама оказалась гораздо умнее, чем она думала, — не ограничившись рассказанным, умудрилась вытрясти из неё всю подноготную… И — сказала, что не против. Проходит ещё пятнадцать минут. Звонит её мама. С ещё более обалделым голосом. Объясняет, что она давно видела, что у дочери к тому идёт. Что даже обрадовалась, что человек я оказался вполне порядочный. Что она одобрила наш роман и предложила ей схему встреч, не мешающую учёбе. И наконец — что чисто для порядку изложила ей общеупотребительные возражения супротив столь неравных романов. А Лена, к её полному изумлению, — взяла да восприняла эти соображения как руководство к действию и решила прекратить со мной все отношения. Я попросил Лену к телефону. Она подтвердила. В её голосе не было ничего, что указывало бы на применение какие-либо мер воздействия. Всё явно было честно. Только вот я — не понимал ничего. Обалдение мешалось со смехом. Я отнюдь не фетишист, но у меня до сих пор в серванте так и лежит, и будет лежать, её подарок на День святого Валентина — трогательная тростниковая флейта с пришпиленной открыткой со всего двумя фразами, а какими — не скажу.
То, каким странным образом я потерял маленькую девушку Лену, не было случайностью. Это было сигналом судьбы. И дальнейшие события, первым шагом в цепочке которых был этот разрыв, не заставили себя ждать. Через час после той серии разговоров мне позвонили с назревающей международной фотографической выставки-конкурса. Почему-то я согласился, хотя уже полгода как всякая фотографическая деятельность была отправлена в отставку, да я и ранее избегал принимать участие в конкурсах. Конкурсы — они для новичков. Мне лично моё гипертрофированное самомнение давным-давно запретило в них участвовать, дозволяя лишь соглашаться быть членом жюри или, скажем, выставлять подборку вне конкурса. Фотография должна свободно говорить со зрителем, а всякие конкурсные навороты — серьёзная тому помеха. Но что-то меня дёрнуло, и я согласился. Тут же отобрал и отправил работы к выставке. Пятнадцать отпечатков, причём исключительно те снимки, что мы делали вместе с Ленкой. Уже в тот момент я с уверенностью понимал, да так оно и получилось, что Гран-при выставки возьмёт самая последняя наша с Ленкой совместная фоторабота, которая с Тимана, с копчёными хариусами во мху. Отправил, точнее, отвёз картинки, вернулся домой, и тут же, не успел даже раздеться, — позвонила Аня. Рассказала, что у неё с Ленкой состоялся долгий разговор о фотографии и о выставках, предлогом к которому было то, что у Ани на работе оказалась халявная стопка билетов. Да-да, именно на ту выставку в Сокольниках, на которую я час назад сдал наши с Ленкой работы. В общем, несмотря на все мои сомнения, не рано ли, — Аня с полной уверенностью заявила, что нужно вытаскивать Ленку на выставку, там устраивать встречу со мной и что она это сделает. Даже помимо моего желания. Пораскинув мозгами, я понял, что, наверное, таки можно. Не настолько в лоб, конечно. А только приняв массу мер защиты против возможного шокового перегруза и всякопрочего разного в этом роде, на случай возникновения проблем — массу мер по переводу программы действий в другое русло на каждом из её этапов… Ну и кучу совсем мелочей, типа стратегии и тактики, что делать с Ленкой дальше, если вдруг всё удастся. После всего того, что было, — если не устроить всего перечисленного, велика была вероятность того, что Ленку придётся везти в психушку либо прямо оттуда, либо уже от меня. А допускать подобный финал — категорически не хотелось.
Дальше был аврал. Неделю шло согласование программы с двадцатью задействованными помощниками и помощницами, что и как они должны делать и говорить в каждом из сотни возможных вариантов разворота событий. Кто может оказать медицинскую помощь, кто устроит отвлекающий разговор над ухом и какой, или даже дебош и как… Кто диспетчеризует действия остальных, кто обеспечивает оперативную связь… Проверочные встречи с более нейтральными знакомыми, если вдруг сомнения… Анализ маршрутов передвижения по залу. Планирование дальнейших действий на случай, если Ленку удастся вытащить… Обеспечение эшелонированной защиты. Планы мгновенного провоцирования повторного налёта и схем даже не то чтобы просто обороны, а полного и тотального пресечения любых поползновений в дальнейшем. То есть — обороны глубоко эшелонированной, многослойной, активной и с обязательным захватом пленных и проведением с ними воспитательной работы. С участием ФСБ и прочих. Планы реабилитации Ленки. И так далее.
Задействованы были все, до кого удалось дотянуться. Сложнее всего было с ближним кругом наблюдения, куда, понятно, годились только девушки, причём вида, не допускающего и мысли об их принадлежности к «спецслужбе». Пришлось звонить Нике и активировать её с подругами. Жестокий я человек, оказывается. Второе «узкое место» — было в том, что, из ряда соображений, на мне по сценарию тоже должна была какая-нибудь девушка висеть достаточно убедительного вида. Дабы быть немедленно забытой при правильном ходе встречи, мишенью для ехидства при неправильном, а также центральной фигурой в трёх из прогнозировавшихся катастрофических вариантов. Совсем я жестокий человек. Александру пригласил. Единственная оказалась из свободных в тот день знакомых девушек, такая, чтобы и хорошо знающие меня люди ни на секунду не усомнились. Впрочем, учитывая то, что было когда-то, и то, что виделось неизбежным когда-нибудь, – представлять здесь было нечего и незачем. Потому как чистая правда — она же одновременно отъявленная ложь. Да и то, что пара Сашкиных фотографий всегда висела у меня на стенах, добавило бы убедительности.
Параллельно были приняты меры косметического плана. Понятно, что если Ленку вытаскиваем — то ближайший год-другой будут сплошным путешествием, так что надо было срочно расширить парк снаряжения всем, чего нам не хватало, а также заменить всё, что было на грани износа. Были куплены новые спальные мешки, жэпээс-навигатор с самой мощной картографией, уникальный сверхлёгкий водомётный лодочный мотор, новая лодка и много, много, много всего прочего.
Собственно, только в день, на который была назначена операция, я осознал наличие ещё одного знакового совпадения — что это тринадцатое марта, годовщина нашего с Ленкой первого поцелуя. Впрочем, будем последовательны. Операция провалилась с треском. Увидев карточки, Ленка пошатнулась, ухватилась за колонну и быстро шепнула Ане, что надо немедленно смываться. Но, отойдя на три шага, вернулась. Смотрела долго, много улыбалась. Потом увела Аню в кафе. Молча пила кофе и курила. Вернулась опять к карточкам. Опять в кафе. Заговорила. Говорила часа полтора. Потом Аня дала сигнал, что встреча со мной необходима, и вывела Ленку в удобный для встречи холл. Мой бог, во что Ленка превратилась! Всегда худощавая, теперь ещё вдвое тоньше. Вместо роскошных длинных волос — дурацкая короткая взбитая причёска. Кожа на лице, всегда гладкая, — вся в каких-то черноватых прыщах. Собственно, на следующий день я, наконец, и догадался, что это именно винт, просмотрев труды по наркологии как раз на предмет симптомов, связанных с изменениями кожного покрова. Впрочем, версии психогенной экземы и гормональных проблем я тоже изучил. Но отбросил.