Пик Дьявола

— На самом деле я приехал к вам для того, чтобы рассказать вам кое о чем другом.

Она открыла глаза.

— Не хочу слушать дурные новости.

— Не думаю, что новость плохая. Просто я считаю, что вы имеете право ее знать. Вам известно о мстителе, которого газетчики прозвали Артемидой?

Она резко мотнула головой, отбросив волосы со лба, и сказала:

— Да. Мне бы хотелось, чтобы он пришел и убил Карлоса.

Она произнесла эту фразу со вполне понятной ненавистью.

— Дело Артемиды веду я. И я хочу использовать Карлоса для того, чтобы поймать его.

— Как?

— Нам известно, что он подбирает жертв после того, как о них напишет пресса. Об их преступлениях. Сегодня мы сообщили газетчикам массу информации о Карлосе. О том, как он… похитил Соню. О том, что он крупный наркобарон. Мы считаем, сведения привлекут убийцу с ассегаем.

— А потом?

— Вот почему еще мы так пристально следим за Карлосом.

Она ответила не сразу. Он видел по ее лицу, по прищуренным глазам, по сжавшимся губам, что она напряженно думает.

— Значит, дело не в Соне, — сказала она.

— Нет, в Соне. Есть все основания полагать, что он приведет нас к ней.

Грисселу очень хотелось говорить убедительнее, но он испытывал чувство вины. Он ведь сообщил Сангренегре, что они намерены делать. Сегодня утром в суде он посмотрел Карлосу в глаза и подкрепил свое сообщение: ты наживка. Карлос никуда не денется, потому что знает, что за ним следит полиция. Вероятность того, что колумбиец укажет местонахождение девочки, равна нулю.

— Я вам не верю.

Угадала ли она по его тону, что он лжет?

— Сегодня утром мой чернокожий напарник беседовал с психологом. Психолог сказала: такие люди, как Карлос, всегда возвращаются к… похищенным. Даю вам слово. Это правда! У нас есть шанс. Это возможно. Не могу поклясться, что так и будет, но такое вполне возможно.

Выражение ее лица изменилось; ненависть ушла. Он понял, что она сейчас расплачется.

— Это возможно, — повторил он, но его усилия оказались тщетными.

Она закрыла лицо руками и сказала:

— Оставьте его. Пусть убьет Карлоса!

Плечи ее дрогнули.

Больше он не мог этого выносить. Вина и жалость толкнули его к ней. Он положил руку ей на плечо.

— Я понимаю, — произнес он.

Она покачала головой.

— У меня тоже есть дети, — сказал он и вдохнул ее запах — духи и слабый запах пота.

Он присел на ручку кресла. Положил руку ей на плечо. Легко похлопывал ее пальцами по затылку. Он чувствовал себя по-дурацки, потому что она не отстранилась.

— Я понимаю, — повторил он.

Она шевельнулась; он почувствовал, что она обмякла. Потом она ткнулась в него головой и, обхватив за пояс, зарыдала.

37

Он много о чем передумал, пока она сидела прильнув к нему и съежившись. Впервые с тех пор, как Анна вышвырнула его из дома, он немного успокоился. Ощутил своего рода умиротворение.

Он осмотрел квартиру. Гостиная и кухня представляли собой общее пространство, разделенное белой меламиновой стойкой. Справа был коридорчик. Куда он вел? В спальни? От его взгляда не ускользнули ни огромный холодильник, ни плазменный телевизор. Все новенькое. К холодильнику магнитами были прикреплены детские рисунки — разноцветные зверюшки. Крокодил, носорог и лев. Кроме того, Гриссел заметил дорогую кофемашину, новенькую, блестящую, с многочисленными ручками и кнопками. Но стулья у стойки были старые; одно кресло в гостиной — вытертое, просевшее. Два мира в одном.

Слева от него у стены стояла большая картина: сельский пейзаж, в отдалении синяя гора и зеленая долина, вельд, поросшая высокой зеленой травой. В траве — крошечная фигурка, почти незаметная. Девочка с развевающимися за спиной длинными светлыми волосами. В четырех-пяти шагах впереди от девочки — красный воздушный шарик на веревочке. Веревочка тонкая, едва заметная на фоне горы. Девочка протягивает к ней руку. Трава клонилась вперед. Должно быть, ее приминает ветер, решил Гриссел. Ветер уносит шарик от девочки. Интересно, успеет ли она догнать его.

Неожиданно он снова возбудился.

Хорошо, что Кристина ничего не замечает — она ведь прильнула к его плечу. Ее дыхание стало спокойнее, ровнее, но он не мог видеть ее лица.

Он скрестил ноги, чтобы скрыть от нее свое состояние. Он ничего не мог с собой поделать; здесь на него оказывает влияние слишком много различных факторов. Он понимает, что секс — ее ремесло. Она красивая. И хрупкая. Сейчас ей больно и плохо. Его мужское естество откликнулось на все эти факторы. Частица мозга встрепенулась и послала телу примитивный приказ: воспользуйся случаем, время пришло. Он понимал, что именно так работает его мозг. Он — типичный представитель мужского пола. Так же примитивно все устроено и у душевнобольных, например у серийных убийц и маньяков, для которых возможность одержать сексуальную победу очень важна. Они мучают самых слабых и беззащитных. Часто проституток. Не всегда заранее планируют свои действия, не всегда заранее намечают жертву. Это инстинкт. Когда-то, в доалкогольный период, когда он еще кое-что соображал, Гриссел придумал для себя такую теорию. Он был хорошим полицейским, потому что способен был понять других с помощью самопознания. Он умел воспользоваться собственными слабостями, страхами и инстинктами, потому что он их знал. Если было нужно, он искусственно раздувал, увеличивал их, как будто увеличивал громкость; как будто он крутил ручку настройки, пока не доходил до того уровня, который заставлял других убивать, насиловать, лгать и красть. И в то же время именно из-за такой своей способности он и начал пить. Постепенно он понял, что и он — такой же, как они, что и он не лучше. Как понял он вчера ночью — или чуть раньше, когда увидел Анну и ее воображаемого молодого любовника, и в нем вспыхнула ревность, и ему захотелось стрелять. Если бы он застал их в таком положении и если бы у него был пистолет, он бы совершенно точно выстрелил любовнику между глаз.

Но это было не главной причиной его пьянства. Нет. Его уникальная способность была не единственной причиной. Были и другие. Большие и малые. Он начал осознавать это только сейчас. Он — крепкий орешек, он многогранен; ему не повезло лишь в том, что его личность так отлично вписалась в темную нишу алкоголизма.

У любой медали две стороны. Его мозг устроен особенным образом. Благодаря такому устройству он замечает больше других, видит, чувствует. Когда он осматривает место преступления, он видит то, чего не видят его сослуживцы; в нем пробуждается охотничий инстинкт. Ему приятно бежать по следу; он испытывает от этого страстное удовольствие, как от наркотика. Но то же самое устройство мозга заставляет его пить. Тем, кто любит охотиться и идти по следу, приходится часто смотреть смерти в лицо. Но как быть, если ты боишься смерти? Тогда ты начинаешь пить, потому что страх въедается в твои плоть и кровь. А если ты пьешь достаточно долго, алкоголь начинает изменять твою личность, изменять твой мозг, мысли, так сказать, сбивать настройки. И толстые линзы, через которые ты видишь себя и весь мир.

Что тут можно поделать? Что можно сделать с последствиями, с оборотной стороной медали, если она испортила тебе жизнь? Уйти из полиции, устроиться в какую-нибудь частную охранную фирму, объезжать по ночам улицы Бракенфелла на белой «тойоте-джаз», подбрасывать соседям записки в почтовые ящики… «Вы оставили окно открытым. У вас испортилась сигнализация». Или сидеть в аппаратной какого-нибудь торгового центра и целыми днями наблюдать за разодетыми дамочками, которые тратят мужнины деньги?

Тогда тебе больше не придется охотиться; постепенно внутри у тебя все отомрет.

Его сдавила тоска. Ему показалось, будто он блуждает в каком-то лабиринте. Надо срочно отвлечься — например, подумать о женщине, которая прижалась к нему и тем самым некоторым образом удовлетворила его потребность в ласке. Ему очень нужно было, чтобы кто-то к нему прижимался. Прикасался. С тех пор как его выгнали из дома, он все острее ощущал такую потребность.