Рейвэн

- Моя мать была медсестрой, – бесстрастно ответил он. Это поразило меня Странно было думать, что у этого беспризорного, преступающего законы мальчишки могла быть мама – что у него вообще кто-то мог быть. Я взглянула на него.

- Развяжи меня, – попросил Тэк тихим, убедительным тоном. – Я помогу тебе.

- Размечтался, – ответила я.

Какая-то часть меня – довольно большая/значительная – надеется, что Лина не объявится. Что она застряла где-то у границ, или ее поймала охрана. Она также могла заблудиться или опоздать. И тогда нам с Тэком не придется участвовать во всей этой заварушке.

Но мы хорошо обучили ее. И через пару минут я замечаю ее, направляющуюся вверх по улице, пригнувшуюся от дождя, который теперь превращается в мелкую морось. На ней незнакомая одежда, за исключением ветровки, которую она, вероятно, нашла в Убежище – штабе первой группы Сопротивления. Ее походка все так же узнаваема: как легко она касается земли, слегка подпрыгивая при ходьбе, будто готовясь в любую секунду сорваться на бег.

Тэк видит ее в тот же миг, что и я, поэтому слегка сползает вниз по сиденью, словно боится, что Лина заметит нас. Но она слишком сосредоточена. Она слегка задерживается у входа в клинику, а затем проскальзывает внутрь.

В любой момент. Воздух в фургоне стоит влажный, и я чувствую, как моя кожа становится липкой. Окна запотели от нашего дыхания. Я едва успеваю подавить новый приступ тошноты: на это нет времени.

Спустя пару минут Тэк вздыхает и тянется за пиджаком, лежащим свернутым между нашими сиденьями. Он расправляет его и с трудом просовывает руки в рукава. Он так забавно смотрится в нем, как медведь, наряженный в цирковой костюм. Но об этом я умалчиваю.

- Готова?

- Не забудь вот это, – я протягиваю Тэку маленькое ламинированное удостоверение. Оно старое, покрытое пятнами, и фотография на нем практически неразличима – что, в общем-то, нам на руку, потому как его настоящий владелец, доктор Говард Риверс, был на двадцать фунтов тяжелее и десять лет старше, чем Тэк.

Опять же, Говард Риверс на самом деле был не Говардом Риверсом, а Эдвардом Кауффманом, уважаемым доктором из Мэйна, работавшим над тем, чтобы уберечь от делирии наши дома и школы. У доктора были связи в аппарате губернатора, который финансировал медицинские центры в самых бедных частях города. Тем не менее, в тайне он являлся противоречивой личностью и крайне радикальным членом сопротивления и был известен тем, что подпольно делал аборты неисцеленным, которые забеременели и отчаянно пытались это скрыть.

Он годами создавал фальшивые удостоверения для ненастоящих докторов, помогая таким образом увеличить поставку медикаментов и антибиотиков в Дебри.

Настоящий Эдвард Кауффман мертв – уже два года. Он был пойман полицейскими во время оперативного эксперимента и казнен через две недели. Но большинство из его фальшивых имен и удостоверений личности уцелело. И они до сих пор в обиходе.

Тэк крепит ламинированную карточку к пиджаку: – Как я выгляжу?

- Как врач, – отзываюсь я.

Он смотрится в зеркало заднего вида и безуспешно пытается пригладить свои волосы.

- Не забудь, – напоминает мне Тэк. – Парковка на Двадцать четвертой улице. Я буду ждать вас там.

- Хорошо, – я стараюсь игнорировать странное ощущение у себя в животе: большее, чем тошнота. Это нервное. Ненавижу нервничать, это проявление слабости. Это напоминает мне о прошлом, о звенящей тишине моего старого дома и назревающей, растущей буре отцовского гнева.

Каждый раз, убивая кого-либо, я представляю себе его лицо.

- Будь осторожна, Рэй. – На секунду я вижу перед собой Майкла, мальчика, которого больше никто не может видеть. Лицо открытое, как у ребенка. Испуганное. – Лучше бы ты предоставила всю трудную работу мне.

- А мне тогда какое удовольствие? – приложив ладонь к губам, я кладу ее на грудь Тэка. Это наш знак. Ни один из нас не отличается сентиментальностью, да и к тому же, это слишком рискованно – целоваться здесь, в Зомбилэнде. – Увидимся на той стороне.

- На той стороне, – эхом откликается он и, выскользнув из фургона, быстрым шагом пересекает улицу.

Я отсчитываю шестьдесят секунд, привожу в порядок свою одежду, повернув зеркало, осматриваю зубы. Нащупываю спрятанный в кармане куртки пистолет и проверяю карманы джинсов. Все в порядке. Все на месте. Отсчитываю еще шестьдесят секунд, что помогает мне справиться с нервами. Бояться нечего.

Я знаю, что я делаю. Мы все знаем. И очень хорошо.

Иногда я представляю, как я и Тэк рушим весь план – проигрываем войну, всю эту борьбу, противостояние. Говорим «прощай», «увидимся нескоро». Мы отправляемся на север и там сооружаем свой хоумстид, вдали от всех и вся. Мы умеем выживать. Мы смогли бы. Ставили бы ловушки и силки для дичи, удили рыбу, выращивали овощи. Обзавелись бы целой кучей детишек и представляли бы, что другого мира не существует. Пусть он хоть взорвется, мне все равно.

Мечты.

Прошло уже больше двух минут. Я открываю дверь фургона и спрыгиваю на обочину тротуара. От дождя не осталось и следа – теперь на улице стоит туман, а по водостоку по-прежнему хлещет вода, унося с собой смятые кофейные стаканчики, окурки, рекламные листовки.

Когда я толкаю входную дверь клиники, то словно попадаю в другой мир: плотный зеленый ковер, начищенная до блеска фурнитура, огромные настенные часы, отсчитывающие время. Не самое худшее место, чтобы умереть, как по мне.

Тэк стоит у стойки ресепшен, постукивая по ней пальцами. Он вскользь оглядывает меня, когда я вхожу в помещение.

- Прошу прощения, доктор, – лаборантка, сидящая за столом, яростно жмет на кнопки телефона. Ее толстые пальцы унизаны тяжелыми кольцами, глубоко врезающимися ей в кожу. – Проверка сегодня? Должно быть, какая-то ошибка…

- Это запланированное мероприятие, – произносит Тэк голосом старого располневшего исцеленного. – Все клиники подлежат ежегодной контрольной…

- Извините! – подойдя к стойке, я громко прерываю его. Я немного изменяю походку, просто для забавы. Мы с Тэком позже посмеемся над этим. – Извините, – повторяю я чуть громче. Слишком громко для открытого пространства.

- Подождите минутку, – просит меня лаборантка. Она поднимает трубку и придерживает ее подбородком. Затем незамедлительно оборачивается к стоящему рядом Тэку. – Прошу прощения, вы и представить не можете, насколько мне стыдно за…

- Не стоит извинений, – отвечает тот. – Просто позовите кого-нибудь, кто мог бы мне помочь.

- Эй, – я опираюсь на стойку обеими руками. – Послушайте, я к вам обращаюсь.

- Мэм? – лаборантка теряется от страха. Уверена, она думает, что клинику закроют лишь из-за того, что она перепутала даты плановой проверки. – Я немного занята. Если у вас назначена встреча, распишитесь и присядьте…

- Нет, мне не назначено! – я явно преувеличиваю, практически кричу на нее. Тэк весьма правдоподобно смотрит на меня с отвращением. – Я не собираюсь ждать! У меня эта жуткая сыпь, зудит все тело!

Я расстегиваю пояс и начинаю стаскивать с себя штаны, словно собираясь показать ей свой голый зад. Тэк отпрыгивает назад, слегка вскрикнув от омерзения, и тогда лаборантка практически отшвыривает телефон от себя и бросается из-за стола.

- Сюда, мэм, пожалуйста, – она цепко хватает меня за руку. Я чувствую запах ее пота, перемешавшийся с ароматом духов. Она быстро уводит меня прочь от ресепшена – подальше от доктора Говарда Риверса с его проверкой – чтобы я не могла никоим образом навредить или помешать работе клиники. Мы проходим через несколько двойных дверей и, наконец, оказываемся в длинном белом коридоре. Я ощущаю всплеск возбуждения, легкий скачок адреналина, как и каждый раз, когда все идет по плану. Свободной рукой я нащупываю у себя в правом кармане кусок тряпки и маленькую бутылочку и откупориваю ее большим пальцем. Содержимое выливается на ткань, пропитывая ее. Ацетон, отбеливатель, и тепло.

Не так хорош, как хлороформ, но тем не менее.