Отражение

— Ти хочешь, чтобы тебя... — далее следовала густая смесь русского и азербайджанского мата, суть которой сводилась к жутчайшим последствиям, грозившим Феде и всем его родственникам по всем возможным линиям, если он не осознает, с кем в данный момент так нелюбезно разговаривает.

Тираду прервал не утерпевший молчун Юра. Он просто швырнул Юсифа вдоль торгового ряда и провел мастерскую подсечку ближайшему к нему нойону. Степану достался визгливый толстячок, вокруг которого пришлось изрядно попрыгать, прежде чем он ткнулся лицом в землю. Несмотря на свою внешнюю неповоротливость, он оказался довольно подвижным и резво махал своими жирненькими кулачками. Ситуация резко переменилась, когда один из людей Юсифа достал нож. Воспользоваться им он не успел, потому как оказавшийся рядом каратист Веня тут же сломал ему руку, в которой он был зажат. В этот момент уже вставший на ноги Юсиф трезво оценил расстановку сил и достал пистолет. Наган образца 1895 года произвел впечатление на всех, особенно на женщин, которые подняли жуткий визг. Перекрывая его, Юсиф прокричал Феде, в котором почувствовал главного:

— Ты от дяди Коли?!

— Не знаю я никакого дяди Коли! — невозмутимо ответил Старшина.

— Тем хуже для тебя, казел, сын шакала! Мы еще увыдимся! — крикнул что-то своим, и они поспешно стали откатываться в сторону выхода.

Только в этот момент к Феде подошли замшевые пиджаки. Все это время они где-то преспокойненько выжидали. Один из них уважительно протянул Феде руку:

— Роберт.

— Во блин! — вместо своего имени выпалил Федя. — Имя, как в кино.

— Я себе имя не заказывал.

— Стас, — протянул руку второй.

— Вы не братья? — вдруг спросил Федя.

— Братья, — ответил Стас.

В воскресение торговля прошла без боя. Юсиф и его кампания легли на дно, проводили рекогносцировку в гостинице «Восток». Самым неприятным для них было то, что они не представляли себе, с какой силой столкнулись.

Зато бригада позволила себе не по-спортивному попировать.

Правда пили исключительно шампанское. «Работа» всем была по душе. Теперь они действительно ощущали себя силой. Федя вполне серьезно заявил, что им понадобится оружие. «Это ж пять лет только за хранение», — впервые за несколько дней высказался Юра Сбитень. В этот вечер многие ребята пригласили в кафе своих девушек. Степан пригласил Ольгу...

5

Вова Серый с гоп-компанией появился в самый разгар веселья, когда изрядно захмелевший Федя терзал гитару, но пел не про Афган, а про любовь. На непривычно высоких для него нотах голос у него дрожал, и толпа поддерживала его аплодисментами и улюлюканьем.

— Гляжусь в тебя, как в зеркало, до умопом-рачения-ия-ия!.. И вижу в нем любовь мою, и думаю о ней!..

— Браво, браво, Старшина! Специальный концерт для зеленки даешь?

Серый сильно рисковал, с ним было всего пять человек. И в отличие от него, они довольно настороженно озирались по сторонам, прикидывая, как массово им сейчас могут накатить.

— Садись, Серый, — прервал песню Федя.

— Прокурор посадит — сяду.

— Ну присаживайся, твою мать, или пришел праздник портить?

— Да не, че я — некультурный, че ли? Забацай че-нибудь душевное, а я пока с фраерком одним тут покалякаю. — И Серый прямиком направился к столику, за которым сидели Степан, Ольга, Юра Сбитень и его Светлана.

Бармен испуганно потянулся к телефону.

— Не надо, — предупредил его Федя. — Все чисто, аккуратно, никакого шуму. Видишь, люди побеседовать пришли.

Бармен кивнул.

Серый приставил стул и неожиданно галантно поцеловал руку Ольге. Было заметно, как ее рука подрагивает в его испоганеной татуировками руке. Без приглашения налил себе шампанского, выпил и брезгливо поморщился:

— И как они эту газводу хлещут?

Братва за его спиной услужливо, но не очень громко хохотнула. Только после всей этой процедуры Серый обратил свое драгоценное внимание на Степана. Надо сказать, что все эти театральные действия не произвели на последнего никакого впечатления, он сидел с каменным лицом и в упор смотрел на играющего в крутого супермена оппонента. Юра Сбитень почему-то криво улыбался.

— Стало быть, ты у нас жених? — осведомился Серый.

Степан ответил выжидательным молчанием.

— Ну правильно, они культурные, в институтах учатся. Ты, значит, и к дяде Коле на поклон съездил? Ну-ну... — затем лицо его резко переменилось, в нем появилось выражение способного на все человека: — А один на один со мной, слабо?!

Ах, это были времена, когда даже бандиты не лишены были определенной доли благородства и подобные проблемы решались по неписаным правилам. А ведь было это незадолго до того, как беспредельщики начнут брать в заложники детей и прикрываться беременными женщинами.

— Устроим рыцарский турнир! Ась?! Че молчишь, рыбу съел?

Связь между рыбой и молчанием, конечно, прослеживалась, но Степан все же хохотнул.

— Где? Когда? — сквозь ухмылку спросил он.

— Сейчас, на ипподроме, при ней, до смерти или пока кто-нибудь не попросит пощады!

Степан задумался. Ипподром был местом, входящим в сферу деятельности Вовы Серого и его братвы.

— Ссышь?!

Но чуть в стороне Степану уже едва заметно кивал Федя.

— Давай.

Толпа оживилась и загалдела. Степан против Серого был действительно зеленым юнцом, и то, что он согласился на поединок, воспринималось всеми, как акт отваги, который всем и придется через некоторое время поддержать, чтобы не позволить Вове Серому растоптать их товарища. Ни у кого не возникало сомнений на счет массовой драки. Тем, кто знал школьный курс истории, ипподром быстро напомнил о гладиаторах. Отказывалась в этом участвовать только Ольга. Она требовала, чтобы Степан проводил ее домой.

— Ты пойми, — шепнул он ей, — лучше одним махом — одним страхом разделаться со всем этим, чем потом всю жизнь трястись. Не бойся, ребята в обиду не дадут.

Ипподром встретил их ярким светом прожекторов, будто кто-то собрался устроить здесь ночные скачки. Как и предполагал Степан, здесь людей Серого оказалось намного больше. На трибунах сидели несколько человек. Внимательно присмотревшись, Степан увидел среди одной группы знакомые замшевые пиджаки и затем самого дядю Колю. Тот в знак приветствия поднял руку.

Что-то крылось за всем этим. Но пытаться объяснить для себя смысл происходящего не было времени. Приходилось сводить все к мысли, что сейчас начнется самая немыслимая в эпоху развитого и разлагающегося социализма драка за обладание девушкой. В какой-то момент Степану подумалось: а не для брата ли он все это делает? Так или иначе — отступать было поздно.

Кроме дяди Коли на трибунах можно было различить не только ребят из бригады и братвы Серого, но и вполне респектабельных граждан в строгих костюмах. Чем-то они очень походили на секретарей горкомов и прочих начальников над общественностью и производством. Рядом с ними весело щебетали то ли жены, то ли гейши, предоставленные организаторами этого гладиаторского боя.

У Степана практически не было преимуществ перед Серым.

Два года занятий боксом позволили ему иметь неплохо поставленный удар, но в большинстве случаев ему приходилось драться по правилам, уважая достоинство противника. Оставалось только догадываться, чему обучили Серого улица и зона. Степан тщетно пытался определить в себе количество страха перед поединком, все было в каком-то тумане, и это очень ему не нравилось. Нужна была ясная голова. Пусть будет обычный мандраж в кистях и коленях, но пусть только соображает голова. Пока что все вокруг проплывало, как в замедленном кино.

— Расслабься, — рядом появился протрезвевший Федя, — помни: правил никаких нет, и он умеет этим пользоваться лучше тебя. Он, блин, тебя жалеть не будет! Это главное! Ему, что барана прирезать, что, такого как ты. Это главное! Помни — никакой жалости. Да следи, чтоб он между ног тебе не въехал — пропустишь, боксер, добьет...

Присутствие Федора добавило уверенности и спокойствия, но не ясности ума. Приятно было также наблюдать, как у выходов на ипподромное поле красиво выстроились ребята из бригады, преградив путь всякому, кто попытается вмешаться в естественный ход поединка.