Время любить

Он вернулся в лабораторию, когда над городом стали сгущаться сумерки. Дорохов облапил его на входе:

— Ты гений, Серега! Мариловна ворчит наверху со своими тряпками!

— Слава Богу, — тихо выдохнул Кошкин, а потом вдруг вспомнил, — а Варя?

— А она еще выше, сегодня-то я ее заметил!

— Ну что? Попробуем? — Кошкина слегка трясло.

— Ты, часом, не заболел, или у тебя мандраж? — заметил Василий.

— И то и другое, пойдем?

— Пойдем. Родина ждет!

Пока они мараковали над приборами, Мариловна озвучивала суть несанкционированных испытаний:

— Вы не шибко-то кспереминтируйте, жуткое это дело — мертвых оживлять. Вы тут бойцов оживляете, а это только Христу и великим святым дано! Простите старую, что суюсь. Я бы тоже у тебя, Сережа, можа, и попросила бы моего отца вернуть. Он даже до Сталинграда не доехал, в его вагон бомба жахнула. Мы с того даже пенсию не получали, не воевал ведь. Я бы вот тебя попросила, чтоб ты меня туда, на станцию отправил, я бы его в другой вагон уговорила сесть…

Кошкин вздрогнул. Он испугался, что Мариловна сейчас вспомнит вчерашний день.

— Да вот думаю, вместо него кто-то в этот вагон сядет, и придет похоронка в другую семью, и куплю я себе счастье через чужое горе… А уж мы с мамой и тремя братьями меру того горя до самой изнаночки знаем.

Друзья замерли.

— Я, Мариловна, не за мертвецами, я нынче за живыми, — оглянулся Кошкин.

— Дак это другое совсем дело! Я ж тебе говорила — за Леной собрался! Привет ей от меня, старой, передавай. Танцует она у тебя красиво! Прямо, как на балах, которые в фильмах про старые времена показывают. Наташа-то Ростова у Бондарчука, помнишь? Твоя-то не хуже…

— Не моя она теперь, Мариловна, — сдвинул брови Сергей Павлович.

— А это, Сережа, испытание! Не верю я, что любовь бесследно исчезает. Всякого в жизни насмотрелась, и знаю, если была любовь, то никуда она не денется. Ее, как самого Господа Бога, обмануть нельзя. Можно только самого себя обмануть, да будет потом наказание не хуже Страшного Суда! И знаешь еще что? Никакой второй любви не бывает! Она, как и душа, одна человеку дается. Первая и все! Не сберег — и все, мучайся всю жизнь. Вторая — это уже не любовь, а сожительство! Блуд!

Ох, и разгорячилась Мариловна, ох и разошлась! Но Кошкин подмигнул Дорохову и повернул одному ему понятные рукоятки. Мариловна еще ворчала, а Сергей Павлович уже стоял у здания лаборатории, любуясь нелепым выцветшим еще во времена Брежнева лозунгом на растяжке: «решения партии в жизнь».

До университета пришлось идти пешком, советского пятачка на автобус в кармане не предвиделось. Ноги сами несли Кошкина в нужном направлении, и он даже не успевал ностальгически удивляться полуголым витринам магазинов с манекенами в стандартных одеждах, пионерам, гурьбой идущим с уроков, молодым людям в самопальных джинсах и кроссовках фабрики «Кимры», автофургонам «Газ-52» с лаконичной, но теплой надписью «Хлеб», самодостаточным, но добрым милиционерам… Подумать только, страна скатывается вниз по нефтяной трубе, старческие пальцы Политбюро не способны цепко держаться даже на достигнутой высоте, несколько месяцев отделяет этих, ни о чем не подозревающих людей, от эры предательства, всего десять лет — от полного развала, и еще десять лет от времени, когда самый большой лоскут державы все же поползет вверх по той же самой трубе, ломая ногти, сдирая на ладонях и груди кожу, а вместе с ней еще что-то, какой-то иммунитет к всемирной эпидемии прогрессивного апокалипсического разрушения.

В квартале от альма-матер располагался ломбард, куда и зашел Сергей Павлович, дабы разжиться денежными знаками, не знающими инфляции и сравнения с долларом. Он респектабельно выложил на прилавок перед круглоголовым лысоватым мужчиной золотой портсигар, подаренный коллегами на день рождения. Этой ненужной роскошью Кошкин никогда в жизни не пользовался. Мужчина внимательно осмотрел «товар» и произнес заветное слово «паспорт». Кошкин начал сосредоточенно рыться в карманах и притворно тяжело вздохнул.

— Вот, ё-моё, неужели дома оставил! Все! Накрылся взнос за кооператив. Не успею…

Мужчина пожал плечами и молча положил портсигар обратно на прилавок. Кошкин с повторным вздохом медленно стал укладывать его в карман, весь его жалкий вид подсказывал: ну придумай что-нибудь, дядя. И дядя придумал, когда Сергей Павлович нарочито неуверенно потянулся к дверной ручке.

— Знаете, я могу его взять… Ну, как на свой паспорт, но, знаете ли…

— Да в полцены! — радостно выкрикнул Кошкин, одним броском вернувшийся к прилавку.

— Не ворованный? — для приличия спросил приемщик, отсчитывая свеженькие красные червонцы.

— Подарок, — успокоил инженер.

Около часа он бродил у входа в главный университетский корпус, где еще не сидели хмурые и скорые на едкий окрик охранники, и где последние двадцать лет располагались филологический факультет и факультет романо-германской филологии. Нужно было решиться и зайти внутрь, заглянуть в расписание. Номер группы Лены Сергей Павлович помнил, и узнать аудиторию, где находилась Лена не составляло труда. Но он, ностальгически очарованный, стоял у парадного крыльца, задумчиво всматриваясь в лица проходивших мимо людей.

— А я поспорить с вами готов, что сегодня мы проигрываем весь геополитический расклад! Мы должны сейчас иметь союзником Китай, а не рассчитывать на благодушное отношение Соединенных Штатов Америки и соединяемых штатов Европы. Эти нас никогда такими, какие мы есть, не примут. А такими, какие мы должны быть по их меркам, мы никогда, даже если очень стараться будем, не станем… Они же сами нам и не позволят! В этом главная стратегическая ошибка всех тех, кто наивно или ерничая, как Бендер, скандирует: заграница нам поможет!.. Россия не может оставаться Россией без мессианской идеи, она развалится, как лоскутное одеяло на однородные, но занятые собственными интересами члены, и тогда мир содрогнется…

— Да ерунда, объективный исторический процесс идеей не обманешь…

— Не обманешь, но предать можно. Это же как поцелуй Иуды! Объективно процесс остановить было уже нельзя, но для чего-то поцелуй этот был нужен!

Два преподавателя некоторое время спорили неподалеку от Кошкина, остановившись на ступенях. Задора хватило на две сигареты, и они расстались, как добрые друзья. А в 91-ом побьют, наверное, горшки на всю жизнь.

И вот, наконец, на крыльце появились студенты. Юноши торопливо и жадно закуривали, стреляли друг у друга сигареты, девушки группами шли к автобусной остановке. Последние анекдоты и курьезы, принесенные с семинаров, рассыпались взрывами хохота, шел оживленный обмен конспектами и учебниками. И во всей этой кутерьме Сергей Павлович очень боялся просмотреть Лену.

Она вышла из корпуса в числе последних в обществе худого чернявого паренька, который что-то весьма эмоционально ей декламировал. Паренек явно не вписывался в планы Кошкина. С минуту инженер стоял в растерянности, а оживленно беседующая парочка двигалась в сторону книжного магазина «Букинист». Излюбленное русское «авось», замешанное на отчаянном «будь, что будет», подтолкнуло Сергея Павловича к действию. В России алкоголь и любовь являются причиной 99 % безумных поступков. Хорошо начинать разговор, если имеешь способности удава: посмотрел на собеседника внимательно, как на любимое блюдо, и он уже никуда не денется.

— Здравствуйте, Лена, — Кошкин придал голосу тон судебного исполнителя. Никакой вкрадчивости, смущения: а у самого холодный пот на спине и всю душу обожгло зеленоглазым взглядом.

— Ой, а я вас где-то видела! — и с таким интересом посмотрела на Сергея Павловича, точно он только что с телеэкрана сошел. — Точно видела, я никогда не ошибаюсь. — Мигнул зеленый семафор из-под пушистых ресниц.

— Вопрос в другом: в прошлом или в будущем вы меня видели, — поддал интриги Кошкин. — Меня зовут Сергей Павлович, я руководитель одной научной лаборатории, которая исследует пространственно-временные взаимосвязи. Понимаете, Лена, некоторые наши эксперименты выходят за пределы обычного человеческого понимания… — начал «мести пургу», как говорят в новейшее время.