Время любить

В этот момент дверь палаты широко и довольно шумно раскрылась. На пороге сияла улыбками деловая чета Рузских-Варламовых. У каждого в руках было по огромного букету красных роз, словно они пришли к двум счастливым роженицам, а за их спинами маячил суровый Грум с двумя пакетами деликатесов (как чуть позже выяснилось). После традиционных расспросов о состоянии здоровья, обязательного уточнения деталей недавних событий (при этом Паткевич предпочел сосредоточенно смотреть в окно, а Елена Андреевна сыпать ругательными прилагательными в его сторону) разговор перешел в серьезное русло.

— Слушай, Сергей Павлович, откуда ты взял, что мне надо пройти обследование?

— Трансцендентные знания, — улыбнулся Кошкин.

— Ну не юли. Ты что — экстрасенс? Мы, вот, прорвались сюда на взятках и напоре, потому как завтра в Германию летим. Там, говорят, лейкоз в ранних стадиях хорошо лечат. Пересадка косного мозга, стволовые клетки и все такое… Клиника солидная, где Раиса Горбачева… Умерла. Колись, давай, откуда данные? Я ж у врачей лет десять не был.

— Правда, оттуда, — показал глазами на потолок Сергей Павлович.

На минуту в палате повисла тревожная тишина. Потом Владимир Юрьевич собрался с мыслями.

— Ты на машине проверял?

— Да нет… Вроде… Но врать не буду, она здесь тоже какую-то роль сыграла. Помяли мы, наверное, своими неаккуратными руками ленту времени.

— Тогда уж, может, ты мне все до конца скажешь? Какой там прогноз в небесной канцелярии на Рузского? Тебя ж оттуда не зря отпустили?

— Правда — не знаю. Мы с тобой, Владимир Юрьевич, дальше трех лет не заглядывали.

— Со мной? Странно… Я думал, мы только по кабакам… А что сам посоветуешь, инженерный гений?

— Как и себе, о душе надо помнить. О смерти. Привиделся мне нынче вещий Авель, так и он своего конца не знал.

— М-да… Ну да ладно, три года — это уже что-то. Спасибо, тебе Сергей Павлович. Завтра, кстати, Виталик прилетает. Он давно бы здесь был, но у них там из-за опасности терроризма рейсы отменили. Трое суток в аэропорту сидел. Но завтра, обещали, начнут выпускать.

Когда все уже попрощались, Рузский на минуту задержался. Подошел к кровати Кошкина и низко наклонился.

— Вот, Серега, это я в целях конспирации прикарманил, когда ты, — Владимир Юрьевич кивнул в потолок, — в лучших мирах прогуливался. Возьми, сам решай, что с этим делать. — Он вложил в руку Сергея Павловича пульт дистанционного управления. — Но мое предложение о лаборатории остается в силе. Не обязательно, кстати, время ворошить. Может, тебе еще что-нибудь в голову придет. С тобой я согласен даже кухонные комбайны выпускать. Ты гений, Серега, и настоящий мужик.

— Спасибо, — смущенно улыбнулся Кошкин.

— Ну, бывайте, ребята, как только вернемся, устроим встречу ветеранов оборонной промышленности за мой счет.

Не прошло и десяти минут после этого посещения (Михаил Иванович даже не успел толком посокрушаться, куда теперь девать столько продуктов) на пороге, будто разведчик, появился Дорохов. Сначала он по-шпионски выглянул из-за косяка, а уж потом вошел, широко улыбаясь.

— Толик не смог, — извинился за друга, — он меня, как старый боевой товарищ, прикрывает. Ведет арьергардный эротический бой с дежурной по этажу. Думаю, все может кончиться ковровой бомбардировкой постельными принадлежностями. Кстати, Палыч, она действительно ничего, — подмигнул с намеком. — Михал Иваныч, как ваш мотор?

— Поршня пора менять, — в тон ему ответил Марченко.

— Нич-че! Проч-чистят, продуют, смажут, загудит, как новенький.

— Скажешь, Василий Данилович. У меня есть один друг, моего возраста. Так вот, он недавно подошел к писсуару, посмотрел на свой отработавший прибор и философски его приговорил: ну все, теперь сливай воду…

Все трое хохотнули.

— Ой, а что там творит наш общий друг, который сейчас исполняющий обязанности! Этот доморощенный Хрущев напустил в бюро кучу бизнесменов, которые еще вчера стреляли на улице в своих сокамерников…

Тут Дорохов осекся, заметив, как сигналит ему глазами Кошкин. Между тем Марченко сел на кровати и нахмурился.

— Ну-ну, Вася, рассказывай, чего он там пакостит?

— Да ничего особенного, Михаил Иванович. Развивает коммерческую деятельность… У меня, вот, для Сергея интересное сообщение. В «криминальной хронике» показали труп молодого мужчины кавказской национальности. Нашли в канализационном колодце.

— Усман… — опередил Дорохова Сергей Павлович.

— Да. Сколько веревочке не виться…

— Что за Усман? — переключился Марченко.

— Да так, Михал Иваныч, общий знакомый. Я его еще по первой чеченской знаю, — объяснил Дорохов.

— А-а-а…

— С тех пор, как я пришел в себя, мне все время кажется, что Бекхан где-то рядом, — задумчиво сказал Кошкин.

— Да бес ему в ребро, Палыч! — вспыхнул Дорохов. — Уж в последний раз мы его точно аннигилировали. Я научно выразился?

— Научно, — в голос подтвердили Кошкин и Марченко.

Дорохова дежурная сестра вытолкала, когда принесли обед. При этом он выразил готовность, пользуясь служебным удостоверением, нести здесь круглосуточную охрану за такой же поднос и возможность неоднократно лицезреть такую распрекрасную женщину. «Вот когда я лежал в госпитале», — начал он, но продолжать пришлось уже за дверью. Количество и качество армейских комплиментов суровую медсестру не сразило. В заключении в дверном проеме все же успела обозначиться голова Китаева, который сумел за две секунды пожелать скорейшего выздоровления, и был благополучно вытолкан взашей.

* * *

Посещения друзей утомили и Марченко и Кошкина. Последнего, к тому же, еще кормили с ложечки. Сон пришел к обоим по расписанию — в тихий час. На закате, когда в окне кипела рыжая макушка солнца, настроились, было, продолжить разговор по душам, но пришла Варя. С порога начала смущенно оправдываться, что сегодня ее согласилась подменить Мариловна, и даже силой отправила в больницу, хотя сначала они спорили, кто из них пойдет, чтобы успеть в часы приема посетителей. Увидев ее смущение, Михаил Иванович сел на кровати, вдел ноги в тапочки и очень правдоподобно ударил себя по лбу:

— Чуть не забыл! У меня же сейчас реабилитационные процедуры!

Кошкин судорожно вспоминал на какой день можно вставать после обширного инфаркта, но такой информации в его оперативной памяти не было. Пока он раздумывал, как возразить старику, тот уже довольно проворно выскользнул в коридор, побурчав для острастки, о назойливых эскулапах.

Варя, между тем, села на табурет у кровати Кошкина. По ней было видно, что она обрела некую решимость, и поэтому сразу пошла на абордаж.

— Сергей Павлович, давайте я вас покормлю.

— Спасибо, Варенька, но я еще едок никудышный, меня недавно накачали бульоном и я даже вынужден был разжевать полкотлеты. Медсестра просто силой меня кормила. А я, видишь ли, — он кивнул на капельницу, — обленился, к жиденькому привык.

— А Мариловна сказала, что вы от ее пирожков не откажетесь, — смутилась Варя.

— В другой раз точно бы не отказался, а сейчас — увольте.

— Тогда, наверное, у меня и повода нет больше здесь оставаться, — опустила глаза девушка.

— Наоборот, я хотел, чтоб ты пришла. Можно, я буду на «ты»?

— Можно.

— И я буду тебе признателен, если ты будешь обращаться ко мне попроще, без величания. Ладно?

— Я попробую.

— А то начинаю чувствовать либо официальным лицом, либо пожилым человеком, который переживает за развитие пенсионной реформы.

Варя улыбнулась.

— Глядя в твои синие глаза, хочется жить, Варя. До твоего прихода жизнь казалась мне скучной, и возвращение в этот мир, по сути, не принесло особой радости. Ну не умер — и ладно.

— Это из-за любви к жене… — фраза Вари не была вопросом, но не была и утверждением.

— Не совсем так. Хотя, огромная часть моего сердца принадлежала ей. Но не той красивой, уверенной в себе женщине, которая вместе с новым мужем принесла мне сегодня букет цветов, а другой, что осталась в идеализированном мною прошлом. Ту я любил так, что мог сойти с ума, а это нарушение меры.