Время любить

— Да ту самую, уборщицу молодую с незаконченным высшим образованием, что от тебя без ума. Я ее сам на работу рекомендовал, — хитро прищурился генеральный конструктор. — Думал, привыкнет, потом молодого специалиста получим. Они тут с Мариловной всю мою тумбочку пирогами завалили, но их надолго не пускают, все-таки ПИТ.

— ПИТ? Пиво что ли?

— Кхы-хы… Пиво! Палата интенсивной терапии. Ну, типа, облегченный вариант реанимации.

— Реанимация-лайт, — прокомментировал себе Кошкин, пытаясь осмотреться.

Марченко, истосковавшийся за три дня по собеседнику, повернулся на бок и начал:

— Ну, теперь времени у нас вагон, ты мне расскажи, что же тебя к правильному решению привело? Я, помню, тоже всей этой пространственно-временной топологией в молодости увлекался. В конце сороковых читал чуть ли не подпольно работы Курта Геделя, но Эйнштейн, признавая их оригинальность, заметил походя, что на практике его идеи неприменимы. Главное, помню, что перемещение во времени по Геделю будет связано с пребыванием в условиях, где человеческий организм просто-напросто не выживет. Потом были работы Александрова, это уж в конце шестидесятых…

— Не знаком, — признался Кошкин, — хотя Геделя, конечно, в институте полистал.

— А в конце восьмидесятых, на волне перестройки, проскочили переводы Торна. Но там уж, совсем нереально. Даже на уровне теории слабовато. Норы он в пространстве рыть собирался. Влез в такую нору в настоящем, а вылез при создании особых условий в прошлом.

— Я Кита Торна читал. Кое-что из его выкладок мне пригодилось. Но путь у меня был более обыденный. Я для начала отмел все уже существующие наработки и модели. Они, как известно, требуют огромных площадей и энергии нескольких ядерных взрывов. Потом я, как и многие, увлекся летающими тарелками, уфологией. Начитался Казанцева. Добрая советская фантастика. Короче, коммунизм на Марсе. Но главное, из всех свидетельств получалось, что летательные аппараты инопланетян сравнительно небольших размеров. А это значит, что, как минимум, речь идет о топологическом типе двигателя. Летай они по-нашему, им бы пришлось, как ты знаешь, Михаил Иванович, таскать за собой заправщик размером с Луну, а то и больше. Так я понял, что задачу следует решать не в максимуме, а в минимуме, но «холодный» термоядерный синтез, как дорогостоящее удовольствие я сразу отбросил. Решение нужно было искать на квантовом уровне, но доступными средствами. Как говорится: ларчик открывается просто. Когда-то в детстве я засмотрелся на сильную грозу, меня поразило скопление энергии, прошивающее пространство. Разряд в одной точке. Мне тогда пришла мысль, что прошивает она не только пространство, но и время, потому как неразрывность их сама собой разумеется. Предположил, что в природе возникают спонтанные «машины времени», а кое-где, где удерживается должная кривизна пространства-времени, эта дыра может быть долгоиграющей. Это могут быть своеобразные выбросы хрональных зарядов. В пользу данной версии говорят также десятки необъяснимых случаев, когда люди или техника, ничего не подозревая, попадали в такие туннели. Это был второй толчок. Разумеется, параллельно я зачитывался монографиями по истории. Особенно, что касается загадок. И тут меня озарило: не было никаких древних цивилизаций! Не было! Ни гипербореев, ни Атлантиды, ни египетских пирамид, ни дошумерских сверхдостижений…

— Как не было? Стоят же пирамиды…

— Да стоят-то, стоят! Вопрос в другом: кто их ставил?! Он и у историков и у археологов этот вопрос свербит: откуда у древних современные технологии? Поэтому-то за главную рабочую гипотезу я принял следующее: древние цивилизации надо искать не в прошлом, а в будущем. Образно говоря, наши историки идут по трассе с односторонним движением, и не догадываются, что можно нарушить правила и развернуться на сто восемьдесят градусов.

— Интересно.

— Каково нынче население планеты? Шесть миллиардов. А через сто лет? Проблема перенаселения, нехватки ресурсов. Техногенные цивилизации решают такие проблемы, кроме всего прочего, способом расширения ойкумены. И если невозможно расширить ее экстенсивно, то копайте вглубь. Там, в прошлом, решение массы проблем! Навалом чистой воды, воздуха, а главное территории и экологически чистых продуктов. Заселяйся, если можешь туда попасть! Десять тысяч лет назад, двадцать, сорок! Неандертальцы сами от страха вымрут. А хочешь — селись в парк юрского периода. Ящеров можно, как бесперспективную ветвь, в целях спасения человечества, зачистить. Вот вам и древние сверхразвитые цивилизации. Вот вам и сбитые влет птеродактили! И кто знает, может линии времени таким образом закольцованы. Мы считаем, там начало, а там и закат. Такая «шамбала» получается, Михаил Иванович. Ищешь вчерашний день? Проверь в завтрашнем.

— Ух ты, — в глазах генерального конструктора полыхнуло вечное пламя неутомимого искателя. — Жаль, стар я уже. Всю жизнь ковал наперегонки с кем-нибудь оружие, а вот теперь так захотелось покопаться в твоих загадках.

— Мы считаем, что прошлое влияет на настоящее и будущее, и это верно. Тут нам и причинно-следственные связи и теория относительности подпоют. Но почему не принять хотя бы за недоказанную теорему, что и будущее влияет на прошлое? Это же так элементарно.

— Знаешь, Сереж, когда я в конце тридцатых мечтал строить ракеты, я ведь, вслед за Циолковским, надеялся покорять космические пространства. То есть тянулся к будущему. Но получилось так, что пришлось делать реактивные снаряды, чтоб они сыпались на головы фрицев. Эх, как я просился на фронт! Но кому-то надо было собирать БМ-13. «Катюши», помнишь? Совесть мою успокоил капитан Флеров. Да-да, тот самый. Он дал мне пострелять по мишени из пистолета «ТТ», и высчитал, сколько я смогу убить фрицев за месяц при самом удачном стечении обстоятельств, если меня, очкарика, не убьют в первом бою. А потом попросил меня рассчитать сколько примерно погибнет фашистов, если, скажем, полк, находящийся на позициях, попал в зону сплошного поражения наших снарядов. Даже при относительных, примерных подсчетах…

— Представляю, — присвистнул, опережая, Кошкин.

— Ага, но я отвлекся. Мысль-то какая? Вылетела! А! Ну так вот, думали мы о будущем, а пригодилось в настоящем. Тоже под твою теорию, хоть с натяжкой, но подходит. Я, правда, первых наших ракетчиков, не застал. Лангемака, Клейменова и других. В тридцать восьмом их расстреляли. За связь с Тухачевским. Эти маршалы своих подчиненных, как провинившиеся девочки в гимназии, сдавали. Но с Владимиром Андреевичем Артемьевым поработать довелось… Он, кстати, от Тухачевского был не в восторге. Зажравшийся барыга и садист был этот маршал, да и Сталина он, правда, свергнуть хотел. Другое дело, что хотел и болтал об этом, а до дела, может быть, и не дошло бы. Ну да бес с ним. Что я все о своем! Старческие излияния, понимаешь. Я ж тебя послушать хотел.

— Михаил Иванович, вы ж впервые за столько лет рассказывать начали. За вами мемуары записывать.

— Скажешь тоже… Рассказчик я не ахти какой. Да и кому оно теперь надо? Вот проблемы бразильской семьи — это актуально, размер груди какой-нибудь голливудской дивы — это интересно. А нам, Сереж, дозволительно девятого мая орденами побряцать, кто ходить может — по брусчатке мимо мавзолея прогуляться, и айда обратно — по хрущебам кефир пить. Это хорошо еще — что в России. А где-нибудь в Риге могут и в морду дать, если с советским орденом на груди выйдешь.

И Кошкин и Марченко одновременно печально вздохнули.

— Лучше говорить о топологии, вам же волноваться нельзя, — вспомнил Кошкин.

— Да уж, давай про машину времени!

— Я, конечно, не против такого названия, хотя принципиально оно неверно. Так можно любой конденсатор, где есть электромагнитное поле, назвать машиной времени. Время, как говорил, по-моему, Аристотель, мера изменения вещей. А я бы добавил, что, в первую голову, это мера изменения людей. Бог ждет от нас не строительства материи, а строительства духа! В этой мысли я еще больше укрепился после беседы с Авелем. Был ли этот разговор только в моем сознании, или — какой-нибудь запредельной реальности…