Страница 18 из 121
СЛУЖБА СБОРОВ *
Начальник Акцептации сердит: Нашел просчет в копейку у Орлова. Орлов уныло бровью шевелит И про себя бранится: «Ишь, бандит!» Но из себя не выпустит ни слова. Вокруг сухой, костлявый, дробный треск — Как пальцы мертвецов, бряцают счеты. Начальнической плеши строгий блеск С бычачьим лбом сливается в гротеск,— Но у Орлова любоваться нет охоты. Конторщик Кузькин бесконечно рад: Орлов на лестнице стыдил его невесту, Что Кузькин, как товарищ, — хам и гад, А как мужчина, — жаба и кастрат… Ах, может быть, Орлов лишится места! В соседнем отделении содом: Три таксировщика, увлекшись чехардою, Бодают пол. Четвертый же, с трудом Соблазн преодолев, с досадой и стыдом Им укоризненно кивает бородою. Но в коридоре тьма и тишина. Под вешалкой таинственная пара — Он руки растопырил, а Она Щемящим голосом взывает: «Я жена… И муж не вынесет подобного удара!» По лестницам красавицы снуют, Пышнее и вульгарнее гортензий. Их сослуживцы «фаворитками» зовут — Они не трудятся, не сеют — только жнут. Любимицы Начальника Претензий… В буфете чавкают, жуют, сосут, мычат. Берут пирожные в надежде на прибавку. Капуста и табак смесились в едкий чад. Конторщицы ругают шоколад И бюст буфетчицы, дрожащий на прилавке… Второй этаж. Дубовый кабинет, Гигантский стол. Начальник Службы Сборов, Поймав двух мух, покуда дела нет, Пытается определить на свет, Какого пола жертвы острых взоров. Внизу в прихожей бывший гимназист Стоит перед швейцаром без фуражки. Швейцар откормлен, груб и неречист: «Ведь грамотный, поди не трубочист! „Нет мест“ — вон на стене висит бумажка». <1909>ОКРАИНА ПЕТЕРБУРГА *
Время года неизвестно. Мгла клубится пеленой. С неба падает отвесно Мелкий бисер водяной. Фонари горят, как бельма, Липкий смрад навис кругом, За рубашку ветер-шельма Лезет острым холодком. Пьяный чуйка обнял нежно Мокрый столб — и голосит. Бесконечно, безнадежно Кислый дождик моросит… Поливает стены, крыши, Землю, дрожки, лошадей. Из ночной пивной все лише Граммофон хрипит, злодей. «Па-ца-луем дай забвенье!» Прямо за сердце берет. На панели тоже пенье: Проститутку дворник бьет. Брань и звуки заушений… И на них из всех дверей Побежали светотени Жадных к зрелищу зверей. Смех, советы, прибаутки, Хлипкий плач, свистки и вой — Мчится к бедной проститутке Постовой городовой. Увели… Темно и тихо. Лишь в ночной пивной вдали Граммофон выводит лихо: «Муки сердца утоли!» <1908>НА ОТКРЫТИИ ВЫСТАВКИ *
Дамы в шляпках кэк-уоках, Холодок публичных глаз, Лица в складках и отеках, Трэны, перья, ленты, газ. В незначительных намеках Штемпеля готовых фраз. Кисло-сладкие мужчины, Знаменитости без лиц, Строят знающие мины, С видом слушающих птиц, Шевелюры клонят ниц И исследуют причины. На стенах упорный труд — Вдохновенье и бездарность… Пусть же мудрый и верблюд Совершают строгий суд: Отрицанье, благодарность Или звонкий словоблуд… Умирающий больной. Фиолетовые свиньи. Стая галок над копной. Блюдо раков. Пьяный Ной. Бюст молочницы Аксиньи, И кобыла под сосной. Вдохновенное Nocturno [18], Рядом рыжий пиджачок, Растопыренный над урной… Дама смотрит в кулачок И рассеянным: «Недурно!» Налепляет ярлычок. Да? Недурно? Что? — Nocturno Иль яичница-пиджак? Генерал вздыхает бурно И уводит даму. Так… А сосед глядит в кулак И ругается цензурно… <1908>В РЕДАКЦИИ ТОЛСТОГО ЖУРНАЛА *
Серьезных лиц густая волосатость И двухпудовые, свинцовые слова: «Позитивизм», «идейная предвзятость», «Спецификация», «реальные права»… Жестикулируя, бурля и споря, Киты редакции не видят двух персон: Поэт принес — «Ночную песню моря», А беллетрист — «Последний детский сон». Поэт присел на самый кончик стула И кверх ногами развернул журнал, А беллетрист покорно и сутуло У подоконника на чьи-то ноги стал. Обносят чай… Поэт взял два стакана, А беллетрист не взял ни одного. В волнах серьезного табачного тумана Они уже не ищут ничего. Вдруг беллетрист, как леопард, в поэта Метнул глаза: «Прозаик или нет?» Поэт и сам давно искал ответа: «Судя по галстуку, похоже, что поэт…» Подходит некто в сером, — но по моде, И говорит поэту: «Плач земли?..» «Нет, я вам дал три „Песни о восходе“». И некто отвечает: «Не пошли!» Поэт поник. Поэт исполнен горя: Он думал из «Восходов» сшить штаны! «Вот здесь еще „Ночная песня моря“, А здесь — „Дыханье северной весны“». «Не надо, — отвечает некто в сером.— У нас лежит сто весен и морей». Душа поэта затянулась флером, И розы превратились в сельдерей. «Вам что?» И беллетрист скороговоркой: «Я год назад прислал „Ее любовь“». Ответили, пошаривши в конторке: «Затеряна. Перепишите вновь». «А вот, не надо ль? — Беллетрист запнулся,— Здесь… семь листов — „Последний детский сон“». Но некто в сером круто обернулся — В соседней комнате залаял телефон. Чрез полчаса, придя от телефона, Он, разумеется, беднягу не узнал И, проходя, лишь буркнул раздраженно: «Не принято! Ведь я уже сказал…» На улице сморкался дождь слюнявый. Смеркалось… Ветер. Тусклый, дальний гул. Поэт с «Ночною песней» взял направо. А беллетрист налево повернул. Счастливый случай скуп и черств, как Плюшкин. Два жемчуга — опять на мостовой… Ах, может быть, поэт был новый Пушкин, А беллетрист был новый Лев Толстой?! Бей, ветер, их в лицо, дуй за сорочку — Надуй им жабу, тиф и дифтерит! Пускай не продают души в рассрочку, Пускай душа их без штанов парит… <1909> вернутьсявернутьсявернутьсявернуться18
Ночное — здесь: ночной пейзаж (лат.).
вернуться