Невесты Шерраби

Оливия подняла голову. Лицо Саймона на фоне серого неба казалось бронзовой маской. Маской с горящими голубыми глазами, смотревшими на нее с выражением, которого она не могла понять. Оливия уперлась руками в крышку стола и с трудом встала.

— Ладно, Саймон, — прошептала она. — Ты не должен ничего говорить мне, если не хочешь. Но пожалуйста…

— Ты права, — ответил он. — Я ничего не должен тебе говорить.

Когда Оливия двинулась к нему, Саймон сложил руки на груди.

Она подошла вплотную и потянулась к его лицу.

Саймон поймал ее запястья и опустил их.

— Нет, — сказал он. — Ты очаровательное развлечение, моя милая. Но сейчас мне не до развлечений. Оливия, нам с тобой пора серьезно поговорить.

— О чем? — спросила она, глядя на него умоляющими глазами. Саймон выглядел таким суровым и неприступным, что дальнейший разговор казался невозможным. Может быть, завтра. Но не сейчас.

— О том, как устроить нашу жизнь, чтобы не причинять друг другу слишком больших неудобств.

О боже! О чем он говорит? О разводе? Теперь, когда она поняла, что любит его?

Но Саймон никогда не хотел любви. Он презирал то, что когда-то назвал мечтами и иллюзиями.

Оливия тяжело вздохнула. Если она сейчас откажется от борьбы за свою мечту, та превратится в пыль.

— Саймон, — начала она, — я…

Она не могла сказать этого. Не могла сказать "я люблю тебя" человеку, смотревшему на нее так, словно она была всего лишь ошибкой, которую он сделал по невнимательности и должен был как можно скорее исправить.

— Я верю тебе, — в конце концов пробормотала она.

Оливия собиралась сказать совсем другое. Но это была правда. Она всегда верила Саймону. Теперь она знала это так же хорошо, как то, что на улице идет дождь, и как то, что Саймон не мог отвергнуть собственного ребенка.

Она попыталась освободить руки, чтобы обнять Саймона и убедить его в том, что любит и верит ему. Однако он взял ее за локоть и вежливо, но решительно повернул к выходу.

— Нет, — сказал Саймон, открывая дверь. — Ты не веришь мне. И никогда не поверишь. Просто тебе удобно быть моей женой. — Он вывел ее в коридор. — Мы продолжим беседу, когда немного успокоимся, не так ли?

Оливия смотрела на Саймона так, словно ее призрачный мир разбился вдребезги. Он не мог сказать этого. Не мог прогнать ее.

— Это неправда! — крикнула она. — Дело не в удобствах, а в чем-то большем, намного большем!

— Не сомневаюсь, — сказал Саймон… и закрыл дверь перед ее носом.

Дверь была дубовая, с медной ручкой. За ней Саймон был так же недосягаем, как звезды.

Потрясенная Оливия прижалась к ней спиной, ощущая невыносимую боль. А вместе с болью пришел гнев. Именно гнев дал ей сил сдвинуться с места.

Голова раскалывалась. Прижав ладони к вискам, Оливия медленно брела по коридору, мечтая поскорее добраться до своей комнаты.

Но далеко она не ушла. Войдя в холл, Оливия ощутила сандаловый запах дорогого мужского одеколона. Тут же ее лицо уперлось во что-то холодное, гладкое и неподвижное. Она отшатнулась, широко открыла глаза и увидела перед собой черную кожаную куртку.

В последний раз она видела эту куртку на собственной свадьбе. В компании с мотоциклом и…

— Джералд! — ахнула Оливия. — Извините. Я не… — Она остановилась, смутно понимая, что черной кожаной куртке, хотя бы и знакомой, нечего делать в холле особняка и что извиняться перед курткой не за что.

— Вы меня не заметили, — закончила за нее куртка. — Ничего удивительного, поскольку вы вышли в коридор очень расстроенная. Что за паника? Риппер перепутал вас с дневной почтой? Или Саймон наконец-то совершил убийство?

Оливия кое-как справилась с одышкой, посмотрела снизу вверх и увидела мерцающие глаза Казановы с длинными, обольстительно опущенными ресницами. Такое лицо забыть трудно.

— Джералд, — простонала она, — что вы здесь делаете? — Она устала повторять эту фразу двоюродному брату Саймона.

— Навещаю любимого кузена, конечно, — с обворожительной улыбкой ответил Джералд. — Он дома?

— Да, — сказала Оливия, равнодушная к обворожительным улыбкам и мечтавшая только об одном: как можно скорее уйти. — Да, дома. Он у себя в кабинете.

— Отлично. — Джералд делал глазами какие-то знаки, которые, по-видимому, означали что-то сексуальное, и не двигался с места.

Оливия попыталась протиснуться мимо него.

— Саймон в кабинете, — повторила она.

Джералд поймал ее за руку.

— О, я бы с большим удовольствием поговорил с вами, — с хитрым видом заявил он.

Оливия ответила, что не понимает почему.

Теперь Джералд что-то делал бровями.

— Во-первых, вы куда симпатичнее Саймона. Мне хотелось бы узнать вас поближе. Мой благочестивый кузен отнюдь не самый легкий человек на свете, верно? Жить с ним трудно. Держу пари, вам не хватает друга, с которым можно поговорить. Человека, который действительно захочет вас понять. — Он подарил ей вкрадчивую улыбку, исполненную сочувствия.

Единственным результатом этой улыбки было то, что Оливию затошнило. У нее и так кружилась голова после разговора с Саймоном.

Она отвела руку назад, чтоб опереться о стену, которой там не было. Когда Оливия покачнулась, Джералд быстро — слишком быстро — обвил ее талию двумя черными кожаными рукавами.

Оливия закрыла глаза, и холл с портретами предков тут же перестал вращаться как волчок, у которого кончился завод.

— У меня уже есть друзья, — решительно сказала она. — И жить с Саймоном вовсе не трудно. — Конечно, нетрудно. Он вежлив, внимателен… и невыносимо далек. Но она не могла сказать, что с ним трудно жить. Вот без него — это да.

— Ах! — воскликнул Джералд. — Это слова верной маленькой женушки. Вы ведь его почти не знали, не так ли?

Нет. Не знала. И по-настоящему поняла это только сегодня. Но какая разница? Она любит Саймона, и, хотя он прогнал ее, она не может и не хочет говорить о муже с этим облаченным в кожу плейбоем, который так и норовил сделать ближнему гадость.

— Я знала достаточно, чтобы выйти за него замуж. А что, разве это имеет какое-то значение? — спросила она. — Будьте добры, отпустите меня. Я вполне способна держаться на ногах.

— Должно иметь значение, — загадочно ответил Джералд, не обращая внимания на ее просьбу.

— Что вы хотите этим сказать? — ледяным тоном спросила Оливия. Она не была сильна в понимании намеков и пошлых двусмысленностей.

Джералд кивком указал на дверь маленькой гардеробной и выдал двойную дозу улыбок.

— Давайте пойдем туда. Там нам никто не помешает.

— Нет, — резко ответила она, встревоженная его хваткой осьминога. — Я не собираюсь прятаться среди курток и сапог, пока вы будете лить грязь на моего мужа. А теперь прошу вас отпустить меня.

Джералд прищурился.

— Отлично, отлично. Значит, вы очень преданная жена. Уж не влюблены ли вы в моего почтенного родича?

— Это не ваше… — Она остановилась. Холл снова начал свое вращение. Да что с ней? Джералд не сказал ничего такого, от чего следовало падать в обморок. Так поступали только викторианские мисс в слишком туго зашнурованных корсетах.

— Ага, — сказал Джералд, видя, что она не закончила фразу. — Значит, вы действительно любите моего кузена. Но даже любовь не должна делать вас слепой к его недостаткам. Он никогда не рассказывал вам о Сильвии?

Она ненавидела его тихий насмешливый голос и то, что на какое-то мгновение ей действительно понадобилась поддержка этих цепких рук. И все же она ухитрилась вздернуть подбородок и почти спокойно ответить:

— Конечно, рассказывал.

Джералд снова улыбнулся. Она заморгала, поняв, что его губы находятся всего лишь в нескольких дюймах от ее собственных.

— Ну, — сказал он, — в таком случае вы знаете, что он далеко не святой. Так с какой стати вам хранить святость?

Ошеломленная Оливия уставилась на него во все глаза и вдруг поняла, что его губы с невероятной самонадеянностью и явным намерением приближаются к ее губам. Она снова испытала приступ тошноты. Но пока Оливия сражалась со своим вышедшим из повиновения желудком, ее тело обмякло в руках Джералда.