Невесты Шерраби

— Нет, — едва слышно ответила ему мать. — Нет, Джейми, не значит. К тому же я не собираюсь обедать с мистером Себастьяном.

— Ну вот… — огорчился Джейми. — Мне нравится мистер Себастьян. Он сердился, когда я упал в озеро, но у него такая потрясная машина… и собака. И я думаю, что он сердился не по-настоящему.

— Да, — устало согласилась Оливия. — Я тоже так думаю.

И все равно она никуда не собирается ехать. Во-первых, она не принадлежит к его кругу, а во-вторых, он самый несносный человек, которого она когда-либо встречала.

И самый сексуальный, прошептал ей услужливый внутренний голос.

Ладно, пусть самый сексуальный. Это ничего не меняет.

Она поднялась по лестнице, потная, усталая, ошарашенная, и решила выбросить Саймона из головы.

Может быть, ей это и удалось бы, если бы в семь пятнадцать не прибыла Энни Кут, веселая, оживленная и готовая присмотреть на Джейми.

А почему бы и нет, подумала Оливия. Все прежние доводы внезапно показались ей несущественными. Вовсе не обязательно ездить обедать только с тем, кто тебе нравится.

— Я сейчас вернусь, — сказала она Энни и заторопилась в спальню переодеваться.

С тяжелым сердцем стоя перед старомодным шкафом, Оливия решила, что наденет узкое черное платье, которое было у нее на все случаи жизни. Проведя рукой по ткани в рубчик, напоминавший спагетти, она торопливо натянула его, не давая себе возможности передумать.

Цвет платья совершенно не подходил для жаркого вечера. Но это было ее единственное нарядное платье. А она бы скорее согласилась гореть в аду, чем показаться рядом с богатым и могущественным человеком огородным пугалом.

Оливии все еще не верилось, что она едет обедать с этим воображалой. Но… Она потрогала золотое обручальное кольцо, которое носила до сих пор. Прошло много лет с тех пор, как ее возили обедать. В этом приглашении нет ничего обидного. Ведь Саймон хочет извиниться… В следующее мгновение внутренний голос пропищал, что она ищет себе оправдания.

Оливия не обратила на него внимания.

После смерти Дэна она поклялась, что больше никогда не польстится на красивое лицо и чарующие манеры. Оливия слишком хорошо знала, как легко проходит любовь и как быстро очарование сменяется разочарованием. А потом — сожалением. Она уже прошла через все круги ада и не хотела повторения. Одного этого было достаточно, чтобы не принимать приглашения Саймона.

На улице залаяла собака. Похоже, это Риппер. Оливия потянулась за флакончиком дорогих духов, подаренных Дэном на первую годовщину их свадьбы. С тех пор она пользовалась ими очень экономно и только по особым случаям.

В последнее время их было не слишком много.

Вдохнув нежный аромат лилий, Оливия вспомнила неуловимый мужской запах, исходивший от голубоглазого Саймона. Да, она немного побаивалась этого человека, хотя знала, что Себастьян всего лишь забавляется с ней. Как он говорил? Что ему нравится заставлять свои жертвы ждать и сгорать от желания? А она ответила, что не жаждет ни того ни другого. Она не могла позволить себе снова стать жертвой.

— Оливия Нейсмит, это смешно, — сказала она своему отражению в маленьком кривоватом зеркале. — Совершенно смешно. Тебе не следует ездить с этим человеком.

— Конечно, не следует, — кивнула она самой себе и начала снимать платье. К счастью, еще оставалось время передумать…

И тут в дверь спальни громко постучали.

— Мистер Саймон здесь, мисс, — важно объявила Энни. — Он просит передать, чтобы вы пошевеливались. — Молодая женщина хихикнула, как будто считала дерзость Саймона очаровательной.

Оливия, которая не находила в этом ничего очаровательного, наконец поняла, что колебалась слишком долго. Бежать было некуда. Она попала в ловушку.

Пальцы стали неуклюжими, и она две минуты вдевала в уши серебряные сережки. Затем Оливия выпрямилась, сделала несколько глубоких вдохов, выдержала паузу в целых пять минут и вышла в комнату с низким потолком, которая служила одновременно кухней, гостиной и детской.

Она взяла себя в руки и улыбнулась Саймону, надеясь, что выглядит холодной как огурец… насколько это возможно в такую жару.

— Вы опоздали, — заявил Саймон. Его тренированное тело, облаченное в серые брюки и легкий синий блайзер, едва помещалось в маленьком цветастом кресле. Он одобрительно осмотрел ее стройную фигуру в льняном черном платье. — Но дело того стоило. Вы единственная из моих знакомых можете позволить себе в такую духоту носить черное.

Оливия вежливо улыбнулась. Если он будет и дальше продолжать в том же духе, вечер может получиться приятным.

Конечно, в том же духе он продолжать не стал. Скорее наоборот. Но она думала, что будет еще хуже.

— У вас лупится нос, — заметил Саймон, усаживая ее в "роллс". — При такой мраморной коже нужно носить зонтик от солнца.

Скажи он это другим тоном, фраза могла бы сойти за комплимент. Но комплиментом тут и не пахло. Оливия сама знала, что у нее лупится нос, и не хотела, чтобы ей напоминали об этом.

— Я думала, что вы собирались извиниться, — ответила она. — А не критиковать мой внешний вид.

— Извиниться? — "Роллс" плавно завернул за угол. — За то, что мне хотелось наорать на вас и швырнуть в озеро вместо вашего сына? Да, кажется, я был несправедлив к вам. Надо было швырнуть туда чьего-то папашу.

— Харолд тоже ни в чем не виноват. Джейми очень быстро пользуется предоставившейся ему возможностью.

Саймон покачал головой.

— Вы удивительно милосердная женщина, — сухо сказал он. — На вашем месте я вел бы себя по-другому. На свете не так уж много матерей, готовых простить мужчину, не уследившего за их сыном.

— Если я сомневаюсь в человеке, то пытаюсь видеть в нем лучшее, — решительно заявила Оливия.

Уголки губ Саймона поднялись вверх.

— А я нет? Вы правы. Моя профессия предполагает обратное.

— Поэтому вы привыкли судить о людях с первого взгляда? — так же сухо ответила она. — Но теперь, когда вы больше не ходите по лезвию ножа, можно было бы научиться анализировать факты, прежде чем выносить суждение. Я называю это терпимостью.

Саймон повернул руль.

— Будь я проклят, если стану терпимо относиться к детям, падающим в мое озеро! Каждый год по крайней мере один из них пытается утонуть в нем. То же самое было при моем отце. И при брате Мартине.

— Ох… — Оливия, раздраженная его снисходительным тоном, моментально забыла свою досаду. — Конечно. У вас был брат.

— Да. Он погиб шесть лет назад в Шотландии. Упал с лошади, — равнодушно сказал Саймон, как будто смерть ближайшего родственника его ничуть не трогала.

Оливия была потрясена. Она знала, что профессия научила Саймона тщательно скрывать свои чувства, но ведь речь шла о его родном брате…

— Вижу, вы очень тоскуете по нему, — с нескрываемым сарказмом бросила она.

Саймон не сводил глаз с дороги, лицо его окаменело.

— Да. Честно говоря, тоскую. Шерраби должно было принадлежать ему. А после него — его детям. Но у него не было детей. Для этого нужна жена.

Ох… Наверное, Саймон все-таки переживал.

— Он не был женат? — тихо спросила Оливия.

— Разведен. — Слово упало как камень, и Оливия поняла, что тема исчерпана.

— Вы любите Шерраби, верно? — неожиданно спросила она.

Разве можно не любить такое прекрасное поместье? Она снова почувствовала печаль, которая не имела ничего общего с завистью, но была продиктована страстным желанием иметь корни.

— Да, — ответил Саймон. — Кажется, да. Намного больше, чем в ту пору, когда вся ответственность за него лежала на Мартине.

— Думаю, если бы Шерраби было моим, я чувствовала бы то же самое, — промолвила Оливия.

Себастьян бросил на нее острый взгляд, и женщина забилась в дальний угол сиденья.

Вскоре машина свернула на узкий проселок под зеленой аркой каштанов; когда они снова выехали на солнечный свет, то оказались на большой поляне у реки. В центре поляны стояла старая мельница. Ее колесо давно бездействовало, однако оранжевые кирпичные стены напоминали о тихом идиллическом времени, когда жизнь была короче, но менялась мало. На берегу мельничного пруда стояли простые деревянные столы.