Адъютант его превосходительства

– Я – Барятинская, – несколько надменно сказала одна из них, припод­нимая вуалетку, и неулыбчиво, высокомерно оглядела его сверху донизу. У нее было властное, холеное лицо, привыкшее, чтобы на него смотрели или восхищенно или подобострастно.

Барятинская? При каких же обстоятельствах он слышал эту фамилию? И тут же вспомнил. Несколько раз по поручению подпольной ячейки РСДРП ез­дил он из Севастополя в Ялту и всегда любовался архитектурой дворца Ба­рятинских на склонах Дарсана. От дворца шла улица Барятинская. На ней была конспиративная квартира…

– Командующий будет рад видеть вас, княгиня, – почтительно сказал Кольцов и перевел вопросительный взгляд на сидевшую рядом с княгиней мо­лодую даму…

– Не трудитесь, капитан. Это моя компаньонка, – величественно кивнув головой, княгиня отпустила Кольцова.

Следующий посетитель был высок, худ, лысоват. Недостаток расти­тельности на голове он компенсировал пышными усами. В правой руке нервно вертел перчатки, изредка похлопывая имя по свободной руке.

– Здравствуйте, капитан! Граф Бобринсквй? – слегка наклонив голову, представился один из богатейших людей Украины.

Кольцов с любопытством окинул его взглядом. Он много слышал об этом магнате, который владел едка ли не четвертой частью всех пахотных земель Украины. Его собственностью были многие шахты Донбасса и даже железная дорога.

– Его превосходительство будет рад вас видеть, граф! – с учтивым дос­тоинством поклонился графу Кольцов и двинулся дальше. – Слушаю вас!

– Князь Асланов, господин капитан! – Перед Кольцовым стоял кавказец в черкеске с газырями, капризное лицо его приобрело выражение важности. – Осетинский князь, господин капитан! По интимному делу…

– Доложу командующему! – сказал Кольцов и перешел к новому посетите­лю. – Что у вас?

Человек с брюшком и лоснящимся лицом вскочил с кресла, почему-то расстегнул и вновь застегнул сюртук.

– Ваше высокоблагородие…

– По какому делу к командующему? – сухо перебил Кольцов.

– Тарабаев, помещик. Тарабаев Иван Михайлович. У меня в имении, гос­подин капитан, на постое стояла воинская часть… – заглянул он в бумаж­ку, – господина полковника Родионова…

– Ну и что?

– Я по поводу компенсации… Сено – пятьсот пудов, овса…

– Господин Тарабаев! – не скрывая брезгливости, – сказал Кольцов. – По этому вопросу следует обратиться к начальнику снабжения армии генера­лу Дееву.

Наконец Кольцов направился к полной высокой даме, только что вошедшей в приемную. Что-то неуловимое в вей – походка ли чуть-чуть более тяже­лая, чем полагалось быть судя по комплекции, обилие ли траурности в одежде – несколько насторожило его.

– Чем могу быть полезен? – предупредительно спросил он, слегка накло­нив голову.

Дама медленно подняла густую вуалетку и, пристально глядя на Кольцо­ва, сказала:

– Я жена бывшего начальника Сызрань-Рязанской железной дороги действительного статского советника Кольцова.

Карандаш в руке Павла замер. На миг все звуки в приемной исчезли, словно он оказался внезапно в странном, беззвучном мире, состоящем из недвижной тишины, или в абсолютном вакууме. Такая тишина громче взрыва.

Времени на размышления-секунды. Те секунды, в течение которых он, склонившись к журналу, медленно водит карандашом.

Одна секунда… Две… Главное – не растеряться, не поддаться стра­ху… Думать…

У разведчика существует некое шестое чувство, которое вырабатывает в нем его сложная, опасная работа. Оно складывается из четкого, насторо­женного восприятия и немедленного сопоставления сотен деталей. Это и оп­ределяет внутреннюю линию его поведения, без которой любой разведчик об­речен на провал. Что же сейчас самое главное? Надо вновь до мельчайших деталей вспомнить, как вошла эта дама, каждый ее жест, каждый ее взгляд. Сумеет ли он разъять события этих последних секунд на мельчайшие мгнове­ния? Быстро разъять и рассмотреть каждое мгновение в отдельности. И уло­вить внутреннюю связь между ними… Сейчас важней всего психология мело­чей.

Прежде всего, может ли появиться здесь, в штабе, мать того человека, под личиной которого он находится?.. Действительный статский советник Кольцов умер в Париже, об этом ему сказал Фролов еще тогда, в Киеве… А его жена? Она ведь жива. Значит, вероятность ее прихода сюда, в приемную командующего, существует…

Как она сказала? «Я жена бывшего начальника…» Жена! Но Кольцов умер, значит, вдова. Почему же она сказала «жена»?

Не знает о смерти мужа? Нет, это невозможно!.. Три секунды… Три долгих, тяжелых удара сердца… Перехватывает дыхание так, словно всту­паешь в холодную воду…

Да, эта женщина не знает о смерти действительного статского советника Кольцова потому, что этого не знает Щукин, не знают в его отделе… Стоп… К тому же об этой женщине не было доклада, она не записана в книгу посетителей. Значит, она пришла сюда, в приемную, не обычным пу­тем, а миновав дежурного офицера, то есть через Особый отдел, через контрразведку… Похоже, что это проверка… Да, скорее всего провер­ка…

Подняв голову, Кольцов скользнул взглядом по приемной и заметил: дверь из внутреннего коридора в приемную приоткрыта и в проеме, почти в полной темноте, кто-то стоит. Кольцов напряг зрение: капитан Осипов. Словно яркая вспышка высветила напряженно-выжидательное выражение на его лице…

Четыре секунды… пять… «Осипов ждет моей реакции на появление этой женщины. И здесь я не должен сделать ошибки…»

Теперь Кольцов мог позволить себе немного расслабиться. Он медленно прошел к столу, захлопнул журнал, положил его.

Дама сделала вслед за ним несколько шагов.

– Я могу надеяться? – пробился сквозь тишину настойчивый голос.

– По какому делу мадам желает говорить с командующим? – полуобернув­шись, спросил Кольцов.

– Я… я хотела бы сообщить его превосходительству нечто очень важ­ное!..

– Мне кажется, сударыня, вы не по адресу, – с холодной неприязнью сказал Павел и резко обернулся к Микки: – Пожалуйста, проводите мадам… э… Кольцову к полковнику Щукину. – А про себя подумал: «Важно сейчас не переиграть. Все сделать без нажима. Осипов должен видеть, что я с трудом скрываю возмущение и стараюсь – именно, стараюсь! – выглядеть спокойным».

Микки с готовностью поднялся из-за стола, подошел к даме, стал сбоку и с любопытством уставился на ее еще довольно моложавое лицо.

Осипова в дверном проеме уже не было.

– Пожалуйста, мадам! – Щелкнув каблуками, Микки подчеркнуто гостепри­имным жестом указал даме на дверь.

Начался, как обычно, прием, и у Кольцова появилось время поразмыслить над случившимся. Что это было? Проверка? Какие поводы он дал для нее? Что пытались выяснить?.. Десятки вопросов возникали в голове Кольцова, и ни на один он не мог ответить.

Прошел час, другой. Утратив прежнюю скорость, утратив мгновения, вре­мя тащилось теперь медленно.

Уменьшилось число посетителей в приемной. Но из ведомства Щукина ник­то не приходил. Не пришли даже для того, чтобы, как и следовало, сооб­щить адъютанту командующего о присланной им в контрразведку даме. Это уже с несомненной ясностью свидетельствовало о проверке, предпринятой по инициативе Осипова или Щукина.

Теперь надо было решить, как вести себя дальше, вернее, как должен был бы вести себя человек, жизнью которого он живет. Скорее всего он бы крайне возмутился предпринятой проверкой и не оставил ее без пос­ледствий. Вероятно, потребовал бы от Щукина объяснения происшедшему и даже принесения-извинения за нанесенное оскорбление. Значит, и ему, Кольцову, не следует молчать – это может вызвать новые подозрения.

По окончании приема Кольцов с негодованием рассказал о случившемся генералу Ковалевскому. Командующий пообещал поговорить со Щукиным и по­лучить от него исчерпывающие объяснения.

Вечером Кольцов должен был встретиться в городском парке со Старце­вым. Однако на встречу пришла Наташа. Одетая во все новое и дорогое, в кокетливой шляпке с прозрачной вуалью, вся как бы воскрыленная, она была великолепна.