Страница 56 из 111
Значит, он, Щукин, что-то не предусмотрел, позволил застать себя врасплох?
Нужен был Осипов. Щукин вызывал его дважды, но капитана не могли найти. С еле сдерживаемой яростью Щукин вызвал дежурного, приказал ему немедленно найти капитана. Но Осипов вскоре явился сам. Молча выслушал начальственные замечания Щукина по поводу его беспричинного отсутствия. Дождавшись паузы, тихо сказал, что был на конспиративной квартире на Клочковской улице, куда пришел из Киева Мирон Осадчий.
– Что с Лебедевым? – нетерпеливо спросил Щукин.
– Подполковник погиб. Чекисты вышли на ювелира. Когда Лебедев с проводником пришли туда, их ждала засада. Осадчему удалось бежать, – ровным, бесстрастным голосом докладывал Осипов.
– Ю-ве-лир, – раздельно проговорил Щукин, глаза его сузились. Значит, либо его перехитрили чекисты, либо истоки провала следует искать здесь… в штабе. Похоже, что здесь.
– Кто знал о ювелире? – Это было раздумье, а не вопрос, но Осипов готовно ответил:
– Кроме нас с вами, только Лебедев и командующий. – Немного помедлив, он добавил: – Еще, может быть, ротмистр Волин.
– А связной? – пронзительно взглянул на капитана Щукин.
– Исключено. Мирон Осадчий ничего не знает. Шел, куда приказывали.
Щукин почувствовал незнакомую прежде ватную слабость во всем теле: он был постоянно готов к самым неожиданным ситуациям, только не к этому, не к встрече с лазутчиком красных вот так впрямую, в штабе! Это же катастрофа. Именно катастрофа… В последнее время Николай Николаевич уже дважды сообщал, что, по его предположениям, некоторые оперативные сводки Добровольческой становятся известными в штабе красных, Однако Щукин решительно отвергал эти предположения как не имеющие под собой почвы. Но теперь?.. Полковник вытер пот со лба. Теперь-то как? Кому верить? Кому доверять?
– В приемную командующего могли просочиться сведения о ювелире, – предположил Осипов, присвоив себе прежнюю настороженность Щукина к Кольцову.
Щукин вспомнил о своем разговоре один на один с командующим – тот, не читая и даже не поинтересовавшись фамилией ювелира, подписал письмо.
– Нет, не могли! – Полковник отошел к зашторенному окну. А ведь у меня нет другого выхода, как немедленно начать проверку офицеров штаба, – с внезапной бессильной горечью подумал он. – Проверку тщательную и строгую».
Утром следующего дня полковник Щукин стремительно про шел через приемную командующего, но прежде чем войти в кабинет, коротко бросил Кольцову:
– В ближайший час Владимир Зенонович будет занят. Никого не впускать, ни о ком не докладывать!.. Ни о ком!
Микки взглянул многозначительно: что-то случилось. Кольцов тоже отметил это про себя. Медленно, с немало стоящим ему спокойствием он собрал бумаги, разложенные на столе, не спеша направился к выходу. Поймав вопросительный взгляд Микки, сказал:
– Понадоблюсь – я у телеграфистов.
Со скучающим видом он прошел в аппаратную, спросил у дежурного офицера связи:
– Ничего срочного?
– Пока нет, Павел Андреевич, – ответил тот, не отрывая взгляда от телеграфной ленты.
– Я попозже еще загляну, – сказал Кольцов и вышел, оставив позади себя торопливый стук телеграфных аппаратов и тонкий писк морзянки. Скользнул в сумеречный тупиковый коридорчик. Затаив дыхание, несколько секунд прислушивался. На ощупь нашел знакомую дверцу и оказался в заваленной старой рухлядью комнатке. Замер.
– Ни одну из этих операций осуществить не успели, – донесся сверху, из кабинета командующего, сухой и ровный голос Щукина. – По имеющимся у меня данным, чекисты одновременно арестовали почти всех руководителей Киевского центра.
Наступила пауза, во время которой Кольцов слышал звук шаркающих шагов Ковалевского, и затем донесся его глуховатый голос:
– Продолжайте!
– Большие потери и среди личного состава Центра… – четко докладывал Щукин. – Впрочем, это уже не имеет значения – чекисты ликвидировали все склады оружия и боеприпасов. Так что в случае чего все равно вооружать людей практически нечем.
– Значит, рассчитывать на помощь Киевского центра не следует? – прозвучал издалека голос командующего. Видимо, он стоял в дальнем углу кабинета. – Так я должен понимать ваше сообщение?
– Да, Владимир Зенонович, – негромко сказал Щукин, и стул под ним заскрипел. Разговор оборвался.
Кольцов мысленно представил себе Ковалевского: он, как обычно, смотрит на карту, вобрав в себя большую седую голову, странно похожий на попавшую на свет сову. Молчание затянулось. Казалось, Ковалевский забыл о Щукине, либо Щукин уже бесшумно вышел.
– Как Николай Николаевич? – глухо спросил наконец Ковалевский.
И опять – молчание. То ли скорбное. То ли Щукин обдумывает ответ. И наконец послышался его уверенный голос:
– Цел и невредим… Он-то и сообщил о разгроме Киевского центра…
– Слава богу… Слава богу… – с некоторым облегчением вздохнул Ковалевский, прошаркал по кабинету к столу и затем снова туда, к стене, где карта. Голос его зазвучал тверже и громче: – Киев – крепкий орешек. Я надеялся раскусить его малой кровью с помощью Киевского центра. Но… без карты Киевского укрепрайона мы уложим у стен Киева всю армию. И сами сложим головы. И вы, и я…
– Вы хотите сказать, – с несвойственной ему нерешительностью начал Щукин.
– Да-да, нужна карта! – резко сказал Ковалевский, и опять Кольцов слышал только, как поскрипывал под Щукиным стул, как мягко шаркали по полу сапоги Ковалевского, а в окнах тихо позвякивали от ветра стекла.
Переступив с ноги на ногу, Кольцов обернулся к двери, упорно прислушиваясь к звукам в коридоре. Но там было по-прежнему тихо.
Казалось, все силы его, все нервы были натянуты до предела, каждый звук, каждый шорох держали его в непрестанном, напряжении. Риск был чрезвычайно велик. Если бы кто-нибудь увидел его здесь, ничего другого не оставалось, как бежать. Бежать, когда только-только с таким трудом наладил работу, только начал приносить пользу…
А там, наверху, в кабинете командующего, снова откашлявшись, заговорил полковник Щукин, заговорил убежденно, с напором, торопливо, словно боясь, что его до конца не дослушают»:
– Это слишком рискованная операция, Владимир Зенонович.
Это почти немыслимая операция!
– На войне как на войне, полковник, – возразил Ковалевский. – Я так думаю, что эта операция по плечу Николаю Николаевичу?
– Я берег Николая Николаевича на крайний случай! На самый крайний случай, Владимир Зеноновнч! – отстаивал свое полковник. Было слышно, как он поднялся со стула.
– Падение Киева может во многом повлиять на исход всей военной кампании. Победы, как известно, окрыляют. – Голос Ковалевского то удалялся, то звучал громко, отчетливо: видимо, командующий медленно ходил по кабинету. – Победы поднимают боевой дух в войсках! А нам это сейчас очень необходимо… Вот и судите теперь сами, Николай Григорьевич, крайний ли это случай.
– Хорошо, Владимир Зенонович! – сдался наконец Щукин. – Я прикажу Николаю Николаевичу достать карты Киевского укрепрайона… Но не гарантирую, что это удастся… И не гарантирую, что Николай Николаевич сумеет после этого остаться на своем посту. – И после паузы добавил: – Вы по-прежнему настаиваете на этом?
Ковалевский подумал немного, твердо ответил:
– Выбора нет!
Дольше оставаться в комнате Кольцов не решался – его могли разыскивать. Он неторопливо вышел в коридор и снова отправился к телеграфистам.
Отобрав свежие телеграммы и на ходу непринужденно, как это и полагается адъютанту его превосходительства, перечитывая их, поднялся в приемную. Одна телеграмма-с передовой от генерала Бредова – заинтересовала, его.
– Николай Григорьевич все еще там? – озабоченно спросил Павел у Микки, висящего на телефоне с очередной светской новостью.
– Да, – ничуть не отвлекаясь от разговора, беспечно бросил Микки.
Кольцов, однако, не стал ждать. Он решительно отворил дверь в кабинет командующего, поймал на себе недовольный, угрюмо-диковатый взгляд Щукина.