Адъютант его превосходительства

Потом полковник увидел над собой два лица – полное, с поблескивающим на носу пенсне, и молодое, энергичное, с решительным взглядом. Собрав все свои силы, прошептал:

– Капитан!.. Владимир Зенонович!.. Когда вступите в Киев, разыщите… моих… Помогите сыну… в этой… жизни… – и замолчал, не в силах продолжать. На губах у него появились две белые, смертные, полоски.

Полковнику скорбно, с дрожью в голосе ответил Ковалевский:

– Все сделаем, Михаил Аристархович. Вместе с вами отыщем их!..

Лицо у Львова внезапно вытянулось, по телу пробежала дрожь… Ковалевский отвернулся, мелко крестясь… Громко и торжественно гре-

мели над Харьковом колокола.

В соборной звоннице худой человек в черном виртуозно и самозабвенно вызванивал на нескольких разнокалиберных колоколах ликующую победную ме­лодию.

На улицах толпились обыватели. Вперед выступили смокинги и котелки, они патриотически размахивали цветами.

Часов в пять пополудни в город вступили части Добровольческой армии. Проезжали под аркой из зелени. На них дождем сыпались цветы.

Из собора в торжественном облачении вышло духовенство. Архиерей Хар­лампий, весь в византийском золоте риз, преисполкенный торжественной благости, ступил навстречу Ковалевскому, но до генерала не смог дотя­нуться и осенил крестным знамением его запыленный автомобиль.

Казаки спешивались у собора, привязывали коней к железной ограде. В церковь не входили, так как хор в белоснежных одеждах выстроился на сту­пенях и архиерей стал служить торжественный молебен «по случаю чудесного избавления древнего православного города Харькова» прямо на Соборной площади, под постукивание копыт, лошадиное пофыркивание и доносившуюся издали редкую перестрелку. Совсем недалеко от собора, на Московской ули­це, деникинцы окружили броневик «Артем» и, лениво постреливая, ждали, когда у красноармейцев кончатся патроны.

Под благостные звуки молебна и ангельские голоса елейно вторящих ар­хиерею хористов четверых красноармейцев, вышедших из броневика, казаки стали полосовать шашками. Уже мертвых, лежащих на мостовой, продолжали тупо и жестоко рубить, разбрызгивая по булыжнику кровь.

Торжественно строгий Ковалевский в парадном мундире, с единственным Георгиевским крестом на груди, подошел под благословение, опустился на одно колено и склонил смиренно голову.

– Спаси и сохрани, господи, люди твоя и благослови… – неслось над площадью.

Регент раскачивался перед хором, взметая фалдами черного фрака, будто и сам собирался улететь. Умиленно смотря на коленопреклоненного команду­ющего, жадно крестились бывшие помещики, бывшие коллежские и статские советники, бывшие заводчики, бывшие предводители дворянства, бывшие… бывшие…

Их истовость была понятна. Вера в милосердие божье и в счастливую звезду Владимира Зеноновича Ковалевского была неподдельной, она явилась для них единственной надеждой.

Растекался вокруг собора загадочный запах ладана, перемешивался с тонким ароматом французских духов, острым духом сапожной ваксы и едкого лошадиного пота.

В город вошли еще не все войска, еще тянулись к нему усталые обозы, а многие здания уже украсились трехцветными Андреевскими знаменами, лавоч­ники поспешно водружали на приземистых особняках благоразумно спрятанные до поры до времени крикливые вывески: «Хлебная торговля бр. Чарушнико­вых». «Скобяные изделия – Шварц и К±», «Мясо, колбасы – цены коммерчес­кие»…

На углу Сумской и Епархиальной улиц на афишной тумбе появился приказ, набранный строгим типографским шрифтом.

«Приказом командующего Добровольческой армией генераллейтенанта Кова­левского я, полковник Щетинин Иван Митрофанович, назначен градоначальни­ком города Харькова.

Градоначальник г. Харькова полковник Щетинин».

Худощавый, интеллигентного вида, старик с седоватой бородкой выбрался из густой толпы, запрудившей улицы, внимательно прочитал этот приказ и чуть пониже приклеил свое скромное объявление:

«Продаю коллекцию старинных русских монет. Также покупаю и произвожу обмен с господами коллекционерами. Обращаться по адресу: Николаевская, 24, кв. 5. Платонов И. П.».

…Под штаб Добровольческой армии отвели здание бывшего Дворянского собрания, вместительное и удобное, расположенное к тому же в самом цент­реторода. Начальнику отдела снабжения армии генералу Дееву хлопот предс­тояло предостаточно: в кратчайший срок надо было привести в порядок за­пущенный особняк.

В конце дня Деев разыскал Кольцова и попросил его лично ознакомиться с планировкой дома, с тем чтобы выбрать наиболее удобные комнаты для ка­бинета и личных апартаментов кот май дующего.

– Я уже наметил, господин капитан, – говорил тучный Деев, шумно, ус­тало дыша, – но посмотрите и вы.

В здании, когда туда приехал Кольцов, царила суета. В вестибюль втас­кивали красного дерева тяжелую мебель, рабочие несли ведра с известкой, солдаты спешно тянули связь, где-то вверху звенели тазы, звякали ведра, сердито перекликались усталые женщины.

Торопливо, похлопывая себя кожаной перчаткой по начищенному голенищу сапога, сбежал с лестницы Осипов, на ходу коротко поздоровался с Кольцо­вым, скользнув по нему тяжелым взглядом, и скрылся за поворотом коридо­ра, ведущего из вестибюля в глубь здания.

Комнаты, которые генерал Деев хотел предназначить командующему, рас­полагались на втором этаже правого крыла здания. Кольцов быстро обошел их – все они были вместительными и к тому же смежными, что вполне соот­ветствовало их предназначению, но все же он решил осмотреть и другие по­мещения.

Убавив шаг, он двинулся по коридору, направляясь в левое крыло зда­ния. Походил по пустым, гулким комнатам и, стараясь не задеть перил лестницы, пахнущих свежей краской, спустился вниз, на первый этаж. В конце коридора за массивными стенами арки увидел небольшую дверь. Вер­нее, она даже не сразу бросилась в глаза ему. В полутемном, затхлом ту­пике он увидел останки огромного буфета из красного дерева, косо торча­щую из-под какого-то торопливо оставленного хлама доску ломберного сто­лика, диван и мысленно отметил про себя, что нужно будет отдать распоря­жение очистить, коридор. Еще дальше за грудой всевозможных ящиков и ящичков, скособоченных тумб и изъеденных старостью перегородок Кольцов и заметил эту дверь, похожую на прислоненную к стене доску, едва видневшу­юся в полумраке. Он осторожно расчистил себе путь к двери и с трудом, навалившись на нее всей тяжестью, открыл. Зажег спичку И, оглядевшись, увидел, что стоит в крошечной комнатке с тусклым запыленным окошком, за­тянутым бесконечной паутиной.

Вероятно, когда-то эта комнатка предназначалась под какието побочные службы, но истинное ее назначение было уже давно забыто, и она преврати­лась в некий склад для разной рухляди, где было в кучу свалено все: трехногие стулья, кресла без подлокотников, с торчащей во все стороны ватой, позеленевшие от недоброй старости канделябры и подсвечники, скульптуры царей, Лошадей и старые, зияющие пустотой рамы с тусклой по­золотой…

Кольцов хотел было уже уходить, как вдруг совсем близко и отчетливо слышалось:

– Шибче кистью води, а то до утра придется торчать здесь. Все равно не выпустят, пока не сработаем.

– Оно конечно, – негромко ответил второй голос. – Да только руки ло­мит – с самого свету машем.

Голоса шли откуда-то сверху, наползали один на другой, усиливаясь от этого. Кольцов втиснулся между буфетом и старой софой, снова чиркнул спичкой, поднял ее вверх. По стене тянулась едва заметная извилистая трещина. Постучав по стене, Кольцов почувствовал, что она полая – скорее всего, это был дымоход. На слух определив расположение помещений второго этажа, он понял, что голоса доносятся из большой комнаты, которую гене­рал Деев наметил для своего кабинета.

Быстро поднявшись на второй этаж, Павел отыскал это помещение. Оно было просторным, большим, с удобным расположением многочисленных комнат.

Когда Кольцов вернулся в комнату с камином – как он теперь твердо ре­шил, будущий кабинет командующего, – вдоль стены что-то вымерял пожилой офицер связи, а в дверях топтались два солдата с катушками проводов.