Страница 105 из 111
Кольцов встал и, стараясь умерить свое нетерпение, медленно направился в аппаратную. Там, в деловой, многоголосой сумятице, в судорожном перестуке телеграфных аппаратов, возле напряженных и нервных рук телеграфистов, легче было ждать вестей…
В пожухлой, продутой ковыльными ветрами степи два мощных паровоза неутомимо тянули тяжелый состав по холмистой равнине. Она была черна – ее давно иссушили северо-восточные ветры, которые в этой местности звали бора, и выжгло беспощадное степное солнце.
Степь упиралась прямо с разгона в горы, которые высились в голубом и зыбком мареве. Там, куда под всеми парами мчался поезд, они напоминали деревню, давно покинутую людьми, крепость с полуразрушенными дозорными башнями и острыми зубцами обветшалых, но еще крепких бойниц.
…Горы подступали все ближе. И вот уже, замедлив ход и натужно пыхтя, поезд стал втягиваться в узкие коридоры среди скалистых гребней, поросших одинокими, скрюченными деревьями и кустарниками. Ветер усилился, холодный и кинжальный, он бил в лицо часовым, стоящим на платформах, и те зябко кутались в воротники своих черных шинелей.
Кольцов находился все в том же неотступно-напряженном состоянии, следя за каждым движением людей в аппаратной, когда наконец телеграфист протянул ему ленту.
– Ваше благородие, литерный проследовал станцию Гайдук!
Кольцов, читая, протянул ленту между пальцами.
– Следующая Тоннельная?
– Так точно, ваше благородие. Она самая, Тоннельная, потом Верхне-Баканская, потом…
– У вас карты какие-нибудь есть?
– Так точно. Какая нужна? – в почтительном усердии вытянулся перед адъютантом его превосходительства невысокого роста телеграфист, и восторженные его глаза так и ели золото кольцовских погон.
«Наверное, из гимназистов? Мечтает стать офицером», – мельком подумал о нем Кольцов и небрежно бросил:
– Северо-Кавказская и Донецкая дороги!
Телеграфист тотчас отошел к шкафу и, порывшись в нем, выложил перед Кольцовым две карты.
– Вот, пожалуйте! – поспешил доложить он. – Это – Северо-Кавказская. Вот она – Тоннельная!
Кольцов склонился к карте и, уставившись в нее долгим взглядом, сидел молча и неподвижно, перебирая в уме события последних часов.
Гайдук… Тоннельная… Верхне-Баканская… Через черные точки на карте протянулась короткая и извилистая красная ветка.
– Тут, ваше благородие, такая дорога, не приведи господи. Горы… Подъемы… Спуски…
– Взгляните, ничего не передали? – вернул телеграфиста к делу Кольцов.
– Минутку! – Телеграфист шагнул к аппарату и вскоре вернулся с пучком ленты: – Все в порядке, ваше благородие! Проследовали Тоннельную!
После этого, поняв, что ему нечего делать у телеграфистов, что на судьбу поезда отсюда он никак не может повлиять, что в приемной у него, наверное, скопилось много дел, Кольцов покинул аппаратную. Медленно расхаживая по приемной, он мысленно представлял, что будет, если произойдет крушение… Падающие под откос паровозы, вагоны, платформы, танки… Пламя… Зловещий скрежет металла… Дым… Крики… Дорого бы он, ох как дорого бы заплатил, чтобы увидеть все это наяву…
Настенные часы показывали уже без четверти двенадцать. Что давным-давно должно было случиться. Нет, это уже случилось, иной мысли Кольцов не допускал.
– Скоро должно поступить сообщение с Верхне-Баканской, – устало сказал он Микки. – Сходите в аппаратную.
Когда Микки вышел, Кольцов достал из кармана портсигар и нервно закурил. На лбу его блестели студеные бисеринки пота. И опять новое волнение: Микки слишком долго не возвращается из аппаратной, что бы это значило? Наконец Кольцов услышал его шаги.
– Ну что там?
После паузы, которая Кольцову показалась бесконечной, Микки ответил:
– С Верхне-Баканской сообщений еще не поступало, Павел Андреевич.
В четверть первого Кольцов не выдержал и сам заспешил в аппаратную. Пошел для того, чтобы самому услышать, что о литерном никаких сообщений не поступало.
В аппаратной все так же бесстрастно стучали буквопечатающие аппараты, ползли ленты с новостями…
Увидев Кольцова, телеграфист привстал из-за стола, обеспокоено пожал плечами.
– Все еще никаких сообщений, господин капитан!
– Странно!
– Очень странно, ваше благородие! – громко вздохнул телеграфист.
Час дня… два часа… Казалось, время утяжелилось… Несколько раз в аппаратную ходил Кольцов. Ходил Микки. Но все было по-прежнему неопределенно, неясно.
– Не могло что-либо случиться, Павел Андреевич? – с рассеянной и беспомощной тревогой в голосе спросил Микки.
– Ну что вы, Микки! – Во взгляде Кольцова искрой промелькнула ирония и тут же исчезла за маской глубокой обеспокоенности. – Что вы такое говорите?! Там же кругом охрана! Не арбузы ведь везут!..
– Но почему же в таком случае… – заикнулся Микки, обычно ни о чем серьезно не беспокоившийся.
– Вероятно, где-то на линии повреждена связь, – с серьезнейшим видом высказал предположение Кольцов.
– Вы так думаете?
– Уверен.
Но и в три часа дня сообщений о литерном все еще не было. Кольцов, которому полагалось встревожиться, доложил об этом Ковалевскому.
Командующий, как всегда, когда нервничал, снял и опять надел пенсне.
– Что же могло случиться? – нервно вслух размышлял он.
И, явно расстроенный неизвестностью, горестно взглянул на Кольцова. Кольцов стоял у стола командующего, всем своим видом говоря, что готов выполнить любое его приказание, но ответить на этот вопрос он не в силах.
Ковалевский слабо пожевал губами и, уже по-настоящему тревожась, попросил:
– Прикажите начальнику связи немедленно связаться со всеми станциями перегона, по которым должен следовать литерный. Пусть, черт их дери, узнают наконец, в чем там дело?..
Кольцов хотел уйти, но дверь распахнулась и в кабинет вошел Щукин. Не взглянув на Кольцова, доложил:
– Ваше превосходительство, на перегоне Тоннельная – Верхне-Баканская была произведена попытка взорвать литерный. Один из покушавшихся убит…
Кольцова шатнуло. Если бы Ковалевский или же Щукин в это время посмотрели на него, они бы заметили, какое отчаяние на мгновение овладело им. «Была произведена попытка…» Значит, литерный не взорван… «Один из покушавшихся убит…» Кто? Красильников? Кособродов? Николай?
– Личность убитого пока не установлена, – глухо, как из-за стены, доносились до Кольцова размеренные слова Щукина.
– Что с поездом? – почти выкрикнул Ковалевский.
– Все в порядке, ваше превосходительство. Проследовал Екатеринодар. Движется на Ростов.
Кольцов тихо вышел из кабинета, сел за свой стол.
– Вы слышали, Павел Андреевич? – спросил Микки.
– Да-да… Я очень рад, Микки!
– Я тоже, Павел Андреевич!..
День тянулся бесконечно долго. Все, что делал потом Кольцов, он делал, как во сне. Отвечал на какие-то телефонные звонки. Приносил и уносил какие-то телеграммы. С кем-то разговаривал. Кажется, улыбался. И думал, думал…
Ах, почему он кому-то передоверил такое важное дело?! теперь? Теперь
– все! Теперь уже никакая сила не остановит этот чертов эшелон, эшелон смерти…
– Капитан!.. Павел Андреевич! Командующий просит вас, – тихо сказал Микки.
Ковалевский сидел в кресле. Голова его была взъерошена. Перед глазами залегли глубокие синие тени. Был уже вечер, но он, всей видимости, не собирался покидать кабинет. Разложив перед собой бумаги, он быстро и размашисто писал.
– Изволили звать, ваше превосходительство? – спросил Кольцов, устало переступая порог кабинета командующего.
– Павел Андреевич! – сказал Ковалевский» бодрым голосом протянул ему несколько срочных бумаг. – Отдайте зашифровать и отправить!.. Вот эту депешу генералу Кутепову, его корпус продвигается на Курск, Орел…
– Выходит, еще неделя-другая, и Орел будет наш, Владимир Юнонович? – начал издали Кольцов.
– Ну, у Орла когти крепкие, так с ходу их не обрубишь!
…– Ковалевский помедлил немного и затем с легкой тревогой спросил: