Терапия

Я не знал, как воспринимать ее слова. На мой вопрос, верит ли она, что св. Иаков действительно похоронен в Сантьяго, она пожала плечами и сказала:

— Не знаю. Так или иначе, мы никогда не узнаем наверняка.

— А тебя не волнует, что из-за какой-то опечатки миллионы людей веками приходили сюда? — спросил я Морин, немного рисуясь сведениями, почерпнутыми в одном из путеводителей: по-видимому, изначальная связь св. Иакова с Испанией возникла из-за переписчика, который по ошибке написал, что этот апостол проповедовал в Испании, а не в Иерусалиме.

— Нет, — ответила Морин. — Мне кажется, что он где-то рядом. Если столько людей приходят в Сантьяго, чтобы почтить его, он вряд ли может быть где-то в другом месте, правда?

Но когда она говорила это, я заметил у нее некий огонек в глазах, словно это был личный выпад или поддразнивание, имевшее целью шокировать скептиков-протестантов вроде меня.

Однако в ее решении совершить паломничество не было ничего двусмысленного. Я помнил, как Беда сказал: « Это нелепо, полный абсурд», но для меня это слово несло в себе кьеркегоровский смысл, которого Беда в него не вкладывал. В средневековом городе Виллафранке есть церковь, посвященная св. Иакову, с порталом под названием Puerta del Perdфn — Порог Прощения, и, согласно традиции, если больной паломник хотя бы доходил до этой двери, он мог вернуться домой со всем почетом и благословениями, как человек, полностью совершивший паломничество. Я указал Морин на эту лазейку, когда мы прибыли в Виллафранку, и стал убеждать воспользоваться ею. Сначала она смеялась, а потом здорово рассердилась, когда я стал настаивать. После этого я больше никогда не пытался отговорить ее дойти до Сантьяго.

Думаю, я был бы разочарован, наверное, не меньше Морин, если бы она не достигла цели. Паломничество, даже в такой искаженной, моторизованной форме, начало очаровывать и меня. Я ощутил, пусть не до конца, то, что Морин переживала более глубоко и сильно во время своего длительного перехода из Ле-Пюи.

— Ты словно выпадаешь из времени. Не обращаешь внимания на новости. Картинки на экранах телевизоров в барах и кафе — политики, взрывчатка в машинах, велогонки — задерживают твой взгляд не более чем на несколько секунд. Важно только самое простое: поесть, попить, залечить мозоли, добраться до следующего пункта назначения, пока не стало слишком жарко, или слишком холодно, или сыро. Выживание. Поначалу думаешь, что сойдешь с ума от одиночества и усталости, но через какое-то время начинаешь противиться присутствию других людей, хочешь идти самостоятельно, остаться один на один со своими мыслями и болью в ногах.

— Значит, ты жалеешь о моем присутствии? — спросил я.

— Нет, что ты, я держалась уже из последних сил, когда ты появился, Пузан. Без тебя я бы никогда столько не прошла.

Я нахмурился, как Райан Гиггс, когда он забивает гол с идеальной подачи. Но Морин стерла морщины с моего лба, добавив:

— Это было как чудо. Опять святой Иаков.

Со временем она заговорила о смерти Дэмьена и о том, как это привело ее к мысли о паломничестве.

— Это ужасно, когда дети умирают раньше родителей. Это неестественно. Ты постоянно думаешь, как много он никогда не испытает — не женится, не обзаведется детьми, не станет дедом. К счастью, у Дэмьена, по-моему, была любовь. Это утешает. У него в Африке была подруга, она работала в той же самой организации. Очень симпатичная на фотографии. После его смерти она написала нам чудесное письмо. Надеюсь, что секс у них был. Думаю, они наверняка этим занимались, а?

Я сказал, что да, без сомнения.

— Когда он учился в Кембридже, то как-то раз привез домой девушку, не эту, другую, и спросил, можно ли им спать вместе в его комнате. Я сказала — нет, только не в моем доме. Но я бы разрешила, если бы знала, какой короткой окажется его жизнь.

Я сказал, что она не должна винить себя за поступок, который в тот момент был совершенно разумным.

— О, я не виню себя, — ответила Морин. — Беда винит себя, хоть и не признается. Он считает, что ему нужно было проявить больше настойчивости и убедить Дэмьена отказаться от работы для бездомных. Знаешь, после окончания Кембриджа он пошел волонтером в службу помощи другим странам. Потом собирался вернуться и получить доктора философии. Но решил остаться в Африке. Он любил тамошний народ. Любил свою работу. Он прожил полную жизнь, насыщенную, хоть и короткую. И сделал много добра. После его смерти я не устаю себе об этом напоминать. А вот Беде это не помогает. Он впал в жуткую депрессию. Вышел на пенсию и целый день слоняется по дому с пустыми глазами. Я не могла этого вынести. И решила куда-нибудь съездить одна. Об этом паломничестве я прочитала статью в журнале, и мне показалось, это именно то, что нужно. Трудное и простое, то, что займет тебя полностью — тело и душу — на два или три месяца. Я прочла книгу об истории этого паломничества и была просто поражена. По этой дороге прошли в буквальном смысле миллионы пилигримов, передвигаясь исключительно пешком или верхом на лошади. Должно быть, паломничество в Сантьяго дарило им какие-то потрясающие ощущения, сказала я себе, иначе все новые и новые люди не шли бы туда. В братстве святого Иакова я раздобыла путеводитель по маршруту, а рюкзак, спальный мешок и все остальное купила в спортивном магазине на Хай-стрит в Уимблдоне. Разумеется, мои близкие решили, что я сошла с ума, и пытались меня отговорить. Кто-то подумал, что я делаю это на деньги спонсоров для сбора средств на благотворительные цели. Но я ответила — нет, всю свою жизнь я делала что-то для других, а это — для меня. Я была сестрой, я — самаритянка, я…

— Правда? — перебил я. — Самаритянка? Беда мне об этом не сказал.

— Беда никогда этого не одобрял, — ответила Морин. — Ему казалось, что чужие несчастья просочатся в телефонную трубку и заразят меня.

— Уверен, у тебя хорошо получается, — заметил я.

— Что ж, за шесть лет я потеряла только одного клиента, — сказала она. — В смысле, только один все же покончил с собой. Не так уж и плохо. Причем, после того, как убили Дэмьена, я стала испытывать к ним меньше сочувствия. Иногда мне не хватало терпения, проблемы некоторых казались такими пустыми по сравнению смоей. Ты знаешь, какой у нас самый напряженный день в году?

— Рождество?

— Нет, Рождество на втором месте. На первом — День святого Валентина. Заставляет задуматься, не так ли?

Мы медленно, петляя, продвигались вперед по Camino, и нас часто обгоняли более молодые, крепкие или не так давно начавшие свой путь путешественники. Чем ближе мы подходили к Сантьяго, тем больше их становилось. До ежегодной кульминации паломничества, праздника в честь св. Иакова, отмечавшегося 25 июля, оставалось каких-нибудь две недели, и все горели желанием попасть туда вовремя. Иногда с какого-нибудь пригорка можно было увидеть Camino, вьющийся на мили впереди, и паломников — по одному, по двое, группами побольше, — нанизанных на него, как бусины, до самого горизонта. Та же картина, что и в Средние века.

В Себрейро мы столкнулись с британской телевизионной группой, которая снимала документальный фильм о паломничестве. Они подкарауливали паломников у маленькой церкви и расспрашивали о причинах, которые побудили их отправиться в путь. Морин категорически отказалась в этом участвовать. Режиссер, крупный блондин в шортах и футболке, пытался ее уговорить.

— Нам позарез нужна немолодая женщина, говорящая по-английски, — убеждал он. — Нам уже надоели молодые испанцы и бельгийские велосипедисты. Вы бы идеально подошли.

— Нет, спасибо, — отказалась Морин. — Я не хочу, чтобы меня показывали по телевизору.

Режиссер явно обиделся: тот, кто работает в средствах массовой информации, не в состоянии понять, что у всего остального мира совсем другие приоритеты. Тогда, за неимением лучшего, он повернулся ко мне.

— Я ненастоящий паломник, — сказал я.

— А! Да кто здесь настоящий паломник? — отозвался режиссер, загораясь.