Терапия

ТВ-студия «Хартленда» в Раммидже занимает огромное новое здание, похожее снаружи на терминал аэропорта: стекло и стальные летящие опоры. Его построили три года назад на рекультивированном участке земли в заброшенной индустриальной зоне примерно в миле от центра города, между каналом и линией железной дороги. Предполагалось, что оно станет сердцем огромного Медиа-парка, с бесконечной чередой студий, галерей, типографий и рекламных агентств, но экономический спад помешал осуществлению этой затеи. Здесь ничего нет, за исключением сверкающего монолита «Хартленда» и его огромной, утопающей в зелени автомобильной стоянки. «Соседей» записывают в самой большой «Студии С» — в ней поместился бы дирижабль, — по длинной стороне уходят вверх сиденья на триста шестьдесят человек. На полу установлены обращенные к зрителям стационарные декорации — самые большие и сложные, потому что здесь все в двух экземплярах: две гостиные, две кухни, два холла с лестницами, разделенные брандмауэром. На самом деле «Брандмауэр» был изначальным рабочим названием моего сценария, и некоторые эпизоды демонстрируются на разделенном экране, чтобы показать, что они происходят одновременно в обоих домах. Этот визуальный прием и следует признать фирменным знаком нашего сериала и, положа руку на сердце, нашим единственным открытием. На потолке, на металлических балках, укреплено около миллиона лампочек, напоминающих перевернутое поле подсолнухов. Их приходится охлаждать кондиционерами, из-за которых в студии слишком холодно. На генеральные репетиции я всегда надеваю толстый свитер, даже летом. Хэл Липкин и большинство персонала щеголяет в футболках темно-синего цвета с желтой надписью курсивом на груди — «Соседи».

Воскресенье — самый длинный и тяжелый день для всех, но особенно для Хэла. Он всеми командует и за все отвечает. Когда я приехал, он на съемочной площадке разговаривал с Роном Дикином, который стоял на верхней ступеньке стремянки с дрелью «Блэк энд Деккер» в руках. Снимается сцена синхронно на двух кухнях. Папаша Дэвис вешает полки под саркастические подначивания Долли Дэвис, а через стенку Присцилла и Эдвард озабоченно говорят об Алисе под завывание дрели. В разгар беседы папаша Дэвис протыкает сверлом стену, сталкивая кастрюлю, которая чуть не падает Эдварду на голову, — непростой эпизод, который должен быть жестко выверен по секундам. Разумеется, его репетировали, но теперь все надо проделать с настоящими предметами. Шнур дрели не достает до розетки, и съемка на некоторое время застопоривается, пока электрик ходит за удлинителем. Операторы зевают и поглядывают на часы, прикидывая, сколько осталось до перерыва на кофе. Актеры прогуливаются по съемочной площадке. Феба Осборн отрабатывает перед зеркалом балетные па. Создание телевизионных программ состоит главным образом из ожидания.

Рабочий день течет неторопливо и предсказуемо. Сначала Хэл на съемочной площадке дает указания, прерывая и, если необходимо, переставляя актеров, пока не достигнет желаемого результата. Затем он удаляется в контрольную комнату, чтобы посмотреть, как это выглядит оттуда. Пять камер с разных сторон съемочной площадки наведены на отдельных персонажей или группы. Каждая камера посылает изображение на черно-белый монитор в контрольной комнате. Цветной монитор в середине блока экранов показывает, что будет записываться сегодня для контрольной копии: отбор производит ассистент режиссера, следуя подготовленному Хэлом операторскому сценарию, в котором каждый кадр пронумерован и закреплен за определенной камерой. По мере того как разворачивается действие, ассистент называет номера сидящему рядом видеоинженеру, и тот нажимает на нужные кнопки. Определить из зрительного зала, какая из камер сейчас пишет, можно по горящей на камере красной лампочке. С галереи Хэл дает команды ассистенту режиссера Изабел, она их слышит через наушники и доносит до актеров. Иногда Хэл решает, что нужно изменить кадр или ввести новый, но это происходит на удивление редко. Он уже «увидел» всю серию в голове, кадр за кадром.

Мультикамера, так называется эта техника, сейчас редко используется на телевидении. На заре телеиндустрии все снималось только ею, даже серьезные драматические спектакли, — и снималось живьем, без последующего монтажа (вообразите, какому стрессу подвергались актеры, которым нужно было успеть перебежать и занять свои места в следующей сцене). Сегодня большинство серьезных спектаклей и ситкомов снимаются одной видеокамерой с последующим монтажом. Другими словами, они делаются, как кино: каждую сцену снимают несколько раз под разными углами и с разного расстояния, шаг за шагом, чаще на натуре, а не в студии и затем монтируют в удобное для режиссера время. Режиссеры предпочитают этот метод, потому что он позволяет им чувствовать себя настоящими творцами. Те, что помоложе, фыркают по поводу мультикамеры и называют ее «наборным телевидением», но большинство из них просто не умеют с ней обращаться — попытайся они ею воспользоваться, границы их скромных дарований сразу станут ясны всем. После съемок, при монтаже, вы всегда можете скрыть свои ошибки, но мультикамера требует, чтобы к моменту съемок все было подготовлено идеально. Это вымирающее искусство, и Хэл — один из его немногих еще сохранившихся корифеев.

Олли приехал в студию позже и сел рядом со мной. На нем был костюм от Хьюго Босса — их у него, должно быть, целый шкаф. Думаю, он покупает их из-за марки. Когда он сел, широкие плечи пиджака поднялись и подперли его большие красные уши. Вместе со сломанным носом, они делают его похожим на бывшего боксера, и ходят слухи, что он в самом деле начинал свою карьеру, организуя бои в лондонском Ист-Энде.

— Мы должны поговорить, — сказал он.

— О Дебби? — спросил я.

У него сделался встревоженный вид, и он поднес палец к губам.

— Не так громко, у стен есть уши, — сказал он, хотя в нашем ряду мы сидели одни, а до ближайшей стены было футов пятьдесят.

— Ланч? Ужин? — предложил я.

— Нет, я хочу пригласить еще Хэла, да и труппа насторожится, если мы устроим междусобойчик. Ты можешь остаться выпить после записи?

Я сказал, что могу. В этот момент я с изумлением услышал, как Льюис Паркер произносит на площадке:

—  «Чтож, если она беременна, придется беременность прервать, — и Дебби отвечает:

—  Видимо, ты считаешь, что это решает все проблемы?»

Я повернулся к Олли:

— Я думал, что эти реплики вырезаны.

— Мы решили уважить художественную целостность твоей работы, Пузан, — оскалился волчьей улыбкой Олли.

Когда в перерыве я спросил об этом у Хэла, тот объяснил, что они сэкономили немного времени, вырезав часть реплик из следующей сцены, так что в конце концов жертвовать этим эпизодом не пришлось. Не часть ли это некоего заговора, чтобы задобрить меня для решения более серьезного вопроса с ролью Присциллы?

Без пяти семь. Пора занимать свое место в студии. Интересно, что у нас сегодня за зрители.

Понедельник, утро, 22 фев.Не зрители оказались, а сущий кошмар. Прежде всего среди них попался Идиотский Смех. Это всегда плохо: какой-нибудь придурок с очень громким, глупым смехом продолжает гоготать, хихикать или взвизгивать, когда все остальные уже давно замолчали, он любит вылезать в промежутке между двумя комическими сценами, когда никто больше не смеется. Он отвлекает зрителей: через какое-то время вместо того, чтобы смеяться над шоу, все начинают смеяться над Идиотским Смехом, — и это путает актерам все карты, они теряют заданный темп. Билли Барлоу, наш разогревающий, немедленно засек опасность и попытался нейтрализовать эту мадам несколькими саркастическими замечаниями, но Идиотский Смех (почему-то это всегда женщина) невосприимчив к иронии. Когда она внезапно захихикала (эта специализируется на хихиканье) в середине какого-то абсолютно нейтрального объяснения, Билли спросил:

— Я сказал что-то смешное? Должно быть, у вас извращенное восприятие, мадам. Это семейное шоу — никаких инсинуаций. Вы ведь знаете, что такое инсинуация? От итальянского слова «влезать».