Во имя Ишмаэля

«Блокбастер» вызывал отвращение.

Новые кассеты: Альмадовар, Брюс Уиллис, Эд Нортон, Николас Кейдж. Всякий раз, когда распахивалась входная дверь, из салона тянуло невыносимым жаром и доносился раздражающий голос какой-то блондинки, говорившей с экранов трех телевизоров, подвешенных к потолку. Никаких кассет.

Китайский ресторан в нижнем этаже его дома был закрыт. Уже слышен был шум поливальной машины где-то вдалеке — вероятно, она стояла за углом. Он сунул руки в карманы, поискал ключи, открыл дверь в подъезд. Потом передумал.

Он пошел пешком по эстакаде мимо управления на улице Рипамонти: огромный пустой мост над железной дорогой. Свернул направо, в темную улочку, где воняло мочой и гнилью. В конце улицы орали какие-то люди. Все они были очень молоды; однако Лопес прошел мимо, не глядя на них. Он протиснулся сквозь толпу, добрался до первого вышибалы — коренастого типа с эспаньолкой, метиса в мятом красном берете на голове, — и вошел. Это был клуб «Магадзини Дженерали», все вышибалы хорошо знали Лопеса, знали, что он — полицейский, важная шишка, — и свободно его пропускали. «Магадзини Дженерали» был одним из самых посещаемых местечек в городе. В нем устраивали концерты, вечеринки, презентации — по три миллиона за вечер. «Там полно девок», — говорили Лопесу, когда он рассказывал, что побывал в «Магадзини». Он садился у края площадки, на которой танцевали обезличенные приглушенным светом, неодушевленные тела молодых и бывших молодых людей, — возле самой стойки бара, увешанной белыми лампами, где толпились, разговаривая оживленно и лихорадочно, специалисты по рекламе и маркетингу, люди, работавшие с Интернетом и в области связей с общественностью… Лопес смотрел на них и не видел. Он сидел на высоком, узком, неустойчивом стуле со стаканом в руке — там было налито что-то вроде коктейля «Куба либре» со льдом, иногда замирал взглядом на этих самых кусочках льда, оглушенный музыкой, грохотом низких частот, звуками, которые распирали грудь изнутри. Так он проводил часа два. Почти никогда он не подцеплял тут женщину, хотя бы потому, что здесь были в основном девчонки, а не женщины; присутствовавшие женщины же почти все занимались либо рекламой, либо пиаром, а Лопесу не нравились женщины, которые занимаются рекламой и пиаром.

Иногда он принимал наркотики.

Чтобы получить наркотический эффект от грибов, делай так. Раздобудь грибы, содержащие псилоцибин: от них не бывает ни ломок, ни помутнения рассудка, они стоят дорого, их нелегко найти. Они обеспечивают путешествие не более чем на три часа и не наносят вреда мозгу. Наоборот, вещество поступает во все тело равномерно — как в кости, так и в поджелудочную железу и в мозг. Твои кости тоже подвергаются интоксикации, если ты ешь эти грибы. Грибы оказывают свое действие, а потом выводятся из организма, и ты остаешься цел и невредим. Однако высуши их сначала. Делай так: 6—10 часов подержи их в духовке на маленьком огне (шестидесяти градусов достаточно). Достань их из духовки: они должны походить на крекер, а не быть мягкими и губчатыми. Лучше запечатать их в пластиковые пакетики, удалив предварительно воздух: ни в коем случае нельзя принимать более пяти граммов за раз. Сложи пакетики в контейнер с герметичной крышкой. Затем заморозь. Не замораживай свежие грибы, не высушив их прежде: мороз превратит их в черную липкую жижу. В крайнем случае положи в овощное отделение холодильника, но не больше, чем на десять дней. Съешь их. Подожди. Через полчаса постарайся проявить твердость: грибы проявят свое действие. Это ты, и ничего другого. Ты вернешься из светлого сна пьяным и усталым — всего через три часа.

Можешь вернуться домой.

Лопес носил грибы в правом кармане куртки. Он заказал коктейль «Куба либре». Попросил не класть много льда. Ему налили «коку» с ромом и насыпали десяток кубиков. За стойкой работали семь человек: парни и девушки, ослепленные ярким светом. Они двигали руками, поворачивались, шевелили пальцами в медленном ритме, ускоряя жестикуляцию к концу приготовления каждого коктейля. В белых майках, бледные: четыре парня и три девушки. Краем глаза Лопес оглядел груди девушек: они не болтались, оставались неподвижными, не следовали за поворотами тел, занятых разливанием и взбалтыванием напитков. Все девицы улыбались фальшивыми улыбками. Все кивали головами в знак согласия. Лопес пересел с коктейлем подальше в тень.

Съел грибы, похожие на коричневые крекеры. Более трех часов силуэты этих обессиленных людей виделись ему смутно. Потом он встряхнулся и ушел. Домой вернулся пешком, одурелый. Проституток не было.

В половине третьего он был в постели, засыпал.

В шесть утра раздалось электрическое дребезжание чертова телефона. На улице Падуи кого-то убили.

Инспектор Давид Монторси

МИЛАН

27 ОКТЯБРЯ 1962 ГОДА

07:00

В преданиях о Бессмертных говорится, что хризантема очень редко дает красное семя с необычайными свойствами. Однажды какая-то девочка съела такое семечко «и вдруг улетела прочь, подхваченная ветром». Вскоре она «растворилась в синеве небесной тверди: первой — голова, последними — ноги».

Поле для игры в регби Джуриати в утренней миланской морозной слякоти: глубокий чан с грязью и опаловый туман. Пусто.

Ноги вязли в липкой грязи. Кое-где среди травы земля была покрыта коркой темного льда, которая трескалась под тяжестью шагов Монторси. Он с трудом двигался вперед. От земли к тому же шел пар. Семь утра, в конце концов. Милан, в конце концов.

Впереди Монторси плелся какой-то нескладный сержант (лет пятидесяти?), чертыхавшийся на каждом шагу: он скользил, грязь проникала сквозь подошвы ботинок и корежила кожу. Напоминает дерьмо. Оба тяжело дышали, один позади другого. Монторси, осторожно обходя островки травы, белой от инея, и масляные следы, оставленные полицейским, шедшим на два шага впереди, искал глазами опоры ворот, установленные на поле. Они выплывали из тумана, как белые вертикальные выгнутые стрелы. Кольцевая дорожка вокруг игрового поля: коричневая, вытоптанная, как будто выжженная земля.

Они добрались, потные, до кучки людей: четыре полицейских, бледная, неопрятная женщина в халате и зеленоватых сапогах, низенький коренастый мужчина в поношенной синей куртке, два медика в серых пальто и фетровых шляпах, оба с сединой в волосах, и два рабочих в белых спецовках с испачканными землей рукавами. Сержант впереди Монторси зашагал энергичнее и тяжело задышал. Все обернулись в их сторону. Монторси отчетливо увидел глаза собравшихся — и пока он пристально рассматривал их, все смущенно отводили взгляд: направо, налево, в сторону забора. На земле, у ног людей, — очень белая простыня, нелепо чистая посреди всей этой грязи. Бездыханное тело под простыней как будто шевельнулось, сведенное судорогой или охваченное дрожью.

Но это был ветер. Он сдвинул простыню, под которой угадывалось что-то короткое, угловато-округлое. Один из полицейских, белесый, плохо выбритый, посиневший от холода, шагнул вперед. Монторси рассматривал свежую грязь, покрывавшую ботинки агента. Вначале он почти не слушал. Пристально глядел на очертания предмета, прикрытого тканью, — она казалось голубоватой, светящейся.

— …около шести. Охранники стадиона Джуриати, они каждое утро ее проводят.

— Что проводят? — встряхнулся Монторси.

— Проверку, инспектор… Я уже вам сказал: охранники стадиона каждое утро, в шесть часов, начинают обходить с проверкой дорожку, саму площадку и пространство за воротами, где мы сейчас с вами находимся. Так у них заведено.

— А сегодня?

— Как я вам уже говорил, инспектор, сегодня, около шести, синьор… как вас зовут? — обратился он к коренастому мужчине в запачканной ветровке.