Страница 25 из 51
В зоне, расположенной между белым городом и туземной окраиной, обретались белые, не составившие себе состояния и недостойные звания колонизаторов. Улицы здесь были голые, без деревьев. Лужайки исчезли. Вместо роскошных магазинов здесь красовались «соты для туземцев», — те самые, которые выросли всюду по взмаху волшебной палочки отца мсье Чжо. Улицы здесь поливали не чаще, чем раз в неделю. Они кишели детворой, играющей и пищащей, и бродячими торговцами, которые надсадно кричали, сидя в горячей пыли.
Гостиница «Централь», где остановились мать, Жозеф и Сюзанна, находилась как раз в этой части города, на втором этаже полукруглого здания, выходившего одной стороной на реку, другой — на трамвайное кольцо. Первый этаж занимали небольшие рестораны с комплексными обедами по твердым ценам, курильни опиума и китайские бакалеи.
В этой гостинице многие постояльцы жили безвыездно: несколько торговых представителей, проститутки, работавшие в одиночку, одна портниха и довольно много почтовых и таможенных служащих. Клиентами временными были уже известные нам чиновники, ждавшие возвращения в метрополию, охотники, плантаторы, морские офицеры с пароходов и, главное, шлюхи всех рас и национальностей, которые проходили здесь более или менее длительную стажировку, прежде чем получить место либо в борделе белого города, либо в одном из переполненных борделей порта, куда с регулярностью прибоя стекались экипажи всех морских линий Тихого океана.
Держала эту гостиницу старая колониальная жительница, шестидесятипятилетняя мадам Марта, перебравшаяся сюда непосредственно из портового борделя. У нее была дочь, Кармен, — она сама не знала от кого, — и, не желая, чтобы ей была уготована такая же судьба, мадам Марта за двадцать лет своих праведных трудов скопила деньги и купила у Общества колониальной гостиничной службы некоторое количество акций, достаточное, чтобы получить в аренду гостиницу.
Кармен было тридцать пять лет. Все называли ее мадемуазель Кармен, кроме завсегдатаев, которые звали ее просто по имени. Она была добрая и славная, к своей матери относилась с глубочайшим почтением и полностью освободила ее, причем без всяких помощников, от забот по сложному делу управления гостиницей «Централь». Кармен была довольно высокая, следила за собой, глаза у нее были маленькие, но ясные и ослепительно голубые. Она была бы хороша собой, если бы случайный папаша, не наградил ее, к несчастью, резко выдающейся вперед челюстью, которую отчасти скрашивали крупные красивые зубы, но она все равно так бросалась в глаза, что казалось, будто Кармен нарочно выставила ее напоказ, и это придавало ее лицу выражение плотоядное и ненасытное. Однако Кармен не была бы Кармен, неподражаемой и очаровательной хозяйкой гостиницы «Централь» если бы не ее ноги. Кармен обладала необычайно красивыми ногами. Будь ее лицо под стать ногам, она бы давно всем на радость жила в центре на содержании директора банка или богатого северного плантатора, купаясь в золоте и, главное, в скандальной славе, которую великолепно сумела бы выдержать, причем оставаясь самой собой. Но увы, Кармен могла похвастаться только ногами и, вероятно, была обречена до конца своих дней управлять гостиницей «Централь».
Большую часть времени Кармен проводила, снуя по бесконечному коридору, который упирался одним концом в столовую, другим — в открытую террасу, а вдоль него тянулись комнаты. Этот коридор, длинный полутемный туннель, куда свет проникал лишь со стороны входа и выхода, был словно специально предназначен для голых ног Кармен, и их восхитительный силуэт мелькал в нем целый день напролет. Никто из постояльцев гостиницы не мог оставить их совсем без внимания, как бы ни старался, а некоторых дразнящее видение ее ног преследовало постоянно. К тому же Кармен, видимо, желая взять реванш за несовершенство лица, нисколько, впрочем, не влиявшее на ее жизнерадостность, носила такие короткие платья, что из-под них виднелись даже колени. Колени у нее были идеально гладкие, круглые, гибкие и двигались безупречно, как на шарнирах. Таких ног было вполне достаточно, чтобы внушить любому желание спать с Кармен за одну лишь их красоту, за их умную манеру сгибаться и разгибаться, делать шаг, переступать. И охотников действительно находилось немало. Благодаря своим ногам и тому, как выразительно они двигались, Кармен имела массу любовников, и ей не было нужды самой искать их в белом городе. К тому же ее приветливость, отчасти происходившая от удовольствия обладать подобными ногами, была всегда столь искренней и притягательной, что ее любовники становились впоследствии верными клиентами гостиницы и возвращались сюда, случалось, даже после двухлетних странствий по Тихому океану. Гостиница процветала. У Кармен имелась своя жизненная философия, в которой не было горечи: она легко принимала свою судьбу и яростно противилась любой привязанности, грозившей повредить ее хорошему настроению. Она была настоящая «шлюхина дочь», привычная к приходам и уходам своих временных спутников, к тяготам заработка, одержимая неистовой жаждой независимости. Что не мешало ей иметь свои пристрастия, заводить дружбу и, разумеется, любовь, но при этом с готовностью мириться с ее непостоянством.
Кармен относилась к матери Сюзанны и Жозефа дружески и уважала ее. Когда бы мать ни приехала, она отводила ей тихую комнату с окнами на реку, а плату брала такую же, как если бы комната выходила на трамвайную линию. Однажды, года два назад, Кармен по ее просьбе лишила девственности Жозефа за что наверняка была вознаграждена. С тех пор, когда Жозеф приезжал, она проводила с ним по несколько ночей подряд. В этих случаях она из деликатности не брала с него платы за комнату, маскируя свою щедрость под видом удовольствия, которое с ним получала.
В этот раз мать, естественно, попросила Кармен помочь ей продать кольцо. Она зашла к Кармен вечером, в день приезда, и спросила, как та считает, можно ли продать брильянт кому-нибудь из постояльцев. Кармен удивилась, что у матери оказалась такая ценная вещь.
— Это кольцо подарил Сюзанне некий мсье Чжо, — с гордостью сказала мать. — Он хотел жениться на ней, но она не согласилась, потому что он не понравился Жозефу.
Кармен сразу же догадалась, что единственной целью их приезда было продать брильянт. Она поняла всю важность этой задачи и взялась помочь. Она сказала, что, как ей кажется, постояльцы гостиницы не те люди, которые могут купить кольцо, да еще такое дорогое, но она попробует им его предложить. Назавтра она, не откладывая, поговорила кое с кем из них. Кроме того, она повесила над столом в конторе, на самом видном месте, объявление: «Продается великолепный брильянт на исключительно выгодных условиях. Обращаться в контору гостиницы».
Прошло несколько дней, но никто из постояльцев не заинтересовался брильянтом. Кармен сказала, что она так и думала, но объявление пусть повисит — морские офицеры, которые селятся в гостинице на время стоянок, вполне способны совершать безумства. Однако она посоветовала матери одновременно попытаться продать кольцо какому-нибудь торговцу драгоценностями или ювелиру, причем заняться этим делом днем, а по вечерам отдавать кольцо ей, чтобы, если подвернется покупатель в гостинице, не упустить его.
Однако вся эта тонкая стратегия не принесла за три дня никаких результатов.
Положив в сумочку кольцо, завернутое все в ту же шелковистую бумагу, в которой его принес мсье Чжо, мать принялась колесить по городу, пытаясь продать кольцо за ту цену, которую назвал мсье Чжо, — за двадцать тысяч франков. Но первый же ювелир, которому она его показала, предложил ей за него всего десять тысяч. Он заявил, что у брильянта есть серьезный дефект, так называемая «паутинка», которая существенно снижает его стоимость. Сначала мать не поверила в существование паутинки. Она хотела получить свои двадцать тысяч. Но когда и второй ювелир сказал то же самое, она забеспокоилась. Мать никогда не слыхала, чтобы в брильянтах могла завестись какая-то паутинка, по той простой причине, что у нее самой никогда брильянтов не было, ни с паутинками, ни без паутинок. Когда же четвертый ювелир заговорил о паутинке, она не могла не усмотреть некоей скрытой связи между этим дефектом с таким красноречивым названием и личностью мсье Чжо. После трех дней беготни по ювелирам она начала высказывать это вслух, правда, в весьма обтекаемой форме: