Страница 20 из 51
— Такому дегенерату еще возвращать кольцо! Да это было бы просто стыдно, стыдно! После всех его гнусностей!
Сюзанна и Жозеф не осмеливались ни поднять на нее глаза, ни вымолвить слово. Она мучилась, оттого что взяла кольцо и не отдала. Расстаться с кольцом было уже явно выше ее сил. Она повторяла, как слабоумная, одно и то же, глядя в пол, не зная, куда деваться от стыда. Смотреть на нее было тяжело. Да что же с ней такое произошло, когда Сюзанна показала ей кольцо? Какие переживания молодости, какие давние, загнанные внутрь страсти воскресил в ней брильянт, что за тайное вожделение он в ней пробудил? Она уже в ту минуту решила им завладеть.
Взрыв произошел, когда Сюзанна встала из-за стола. Мать наконец поднялась. И, бросившись на Сюзанну, начала бить ее кулаками, вкладывая в удары всю силу, какая у нее еще оставалась. Она утверждала свою правоту, не переставая в ней сомневаться. Избивая дочь, она кричала что-то о плотинах, о банке, о своей болезни, о кровле, об уроках музыки, о земельном ведомстве, о своей старости, усталости, о смерти. Жозеф не вмешивался и не останавливал ее.
Это длилось больше двух часов. Мать вскакивала, кидалась на Сюзанну и снова падала в кресло, одурев от усталости и на время притихнув. Потом опять вскакивала и опять кидалась на дочь.
— Сознайся, только сознайся, и я оставлю тебя в покое!
— Я не спала с ним, он мне подарил его просто так.
Мать снова бросалась бить ее, словно что-то внутри не давало ей остановиться. Сюзанна, полуголая, в разорванном платье, рыдала у ее ног на полу. Когда она пыталась встать, мать ногой опрокидывала ее навзничь и кричала:
— Да сознайся же, господи, и я тебя отпущу!
Почему-то она не могла вынести, чтобы Сюзанна встала. При малейшей попытке подняться она била ее. Поэтому Сюзанна перестала сопротивляться и только терпеливо защищалась от ударов, прикрывая руками голову. Она даже как бы забыла, что эта обрушившаяся на нее сила исходит от ее матери, и вела себя так, как если бы это была сила ветра, волн, какой-то неодушевленной стихии. И только когда мать падала в кресло, ей снова делалось страшно при виде ее лица, ставшего бессмысленным от напряжения.
— Сознайся, — твердила мать, причем временами даже почти спокойно.
Сюзанна не отвечала. Мать уставала, забывалась. Время от времени она зевала, глаза у нее вдруг закрывались, голова падала на плечо. Но при малейшем движении Сюзанны или просто проснувшись от непроизвольного падения головы, мать открывала глаза и, видя ее на полу у своих ног, срывалась с места и била снова. Жозеф листал «Голливудское кино», единственную книгу, которая имелась в доме и за все шесть лет не успела ему надоесть.
Когда мать колотила Сюзанну, он переставал листать альбом. В конце концов он вдруг не выдержал и крикнул:
— Черт побери, ты ведь прекрасно знаешь, что она с ним не спала. Не понимаю, чего ты к ней пристала?
— А если я хочу ее убить? Может, мне угодно ее убить?
Наверняка Жозеф не уходил потому, что не хотел оставлять ее наедине с обезумевшей матерью. Может быть даже, он считал, что это небезопасно. После его слов она все еще продолжала бить Сюзанну, но уже не так сильно и не так подолгу. Жозеф каждый раз снова орал на нее.
— Да даже если она с ним и переспала, тебе-то разве не наплевать?
Она била теперь не так уверенно. Она уже два года как не била Жозефа. Когда-то она его тоже колотила почем зря, но однажды он схватил ее за руку и осторожно удержал. Она была ошеломлена, но в конце концов рассмеялась вместе с ним, радуясь в глубине души, что он стал такой сильный. С тех пор она больше не поднимала на него руку, не потому, конечно, что боялась, а потому что он сказал, что больше этого не потерпит. Жозеф считал, что детей бить, конечно, надо, особенно девчонок, но соблюдая меру и только в крайних случаях. Однако с тех пор, как рухнули плотины и она перестала бить Жозефа, она стала гораздо чаще избивать Сюзанну. «Когда ей некого будет больше лупить, — говорил Жозеф, — она себе самой раскроит череп».
Жозеф не намерен был выходить из комнаты, пока мать не пойдет спать. Сюзанна была спокойна.
— Да если она и переспала с ним из-за кольца, подумаешь, какое дело!
Да, спокойна и счастлива. Пусть мать дубасит ее сколько угодно! Кольцо лежит здесь, в доме. Двадцать тысяч франков. Это главное. Мать, наверное, уже решила, как она с ним поступит. Невозможно, конечно, спросить у нее сейчас, но завтра они все обсудят. О том, чтобы вернуть кольцо, не могло быть и речи. Обычно Сюзанна бунтовала против побоев, но сегодня ей казалось, что так даже лучше, чем если бы мать, взяв брильянт, села за стол, как будто ничего не произошло?
— В сущности, что такое кольцо? Бывают случаи, когда человек просто должен оставить кольцо у себя.
— Еще как должен! — отозвался Жозеф.
Разве это не очевидно? Наверно, они купят новую машину и восстановят часть плотин. А может быть, это кольцо поможет им разбогатеть, и это богатство будет принадлежать им, а не мсье Чжо. Пусть мать орет на здоровье!
Это был великий день. Они сумели вытянуть из мсье Чжо брильянт, и теперь он где-то здесь, в доме, и никакая сила в мире уже не может его у них отнять. Этот день так долго не наступал, и вот наконец настал. Сколько лет их замыслы рушились один за другим, а они все ждали и ждали! Это их первый успех. Не просто везение, а успех. Потому что за годы ожидания они заслужили — уже одним тем, что столько ждали, — заслужили это кольцо. Это было бесконечно долго, но вот — свершилось, кольцо здесь, у них, по эту сторону мира. Они его получили. Ради того, чтобы побыть с ней рядом, просто еще немного побыть с ней рядом под мостом, он согласился расстаться с ним. Но эту победу, которую не перечеркнешь никакими побоями, она не могла разделить ни с кем, даже с Жозефом.
— Кольцо — это пустяк. Отказаться от него в моем положении было бы преступлением!
Разве это не очевидно? Есть ли на свете хоть один человек, для которого это не очевидно? Не пожелать его взять, когда вам его дарят, было бы просто немыслимо.
Сколько этих колец бессмысленно лежит в шкатулках, когда мир так нуждается в них! То кольцо, что попало к ним, отныне вступило на свободный путь и вот-вот начнет приносить пользу. Впервые с тех пор, как окровавленные руки безвестного негра извлекли алмаз из каменистого русла одной из кошмарных рек Катанги, он вырвался наконец-то на свободу из алчных и бесчеловечных рук своих тюремщиков.
Мать перестала бить Сюзанну. Рассеянная, вся ушедшая в свои мысли, она, видимо, задумалась о том, что станет делать с кольцом.
— Может, купим новую машину? — осторожно предложила Сюзанна.
Жозеф оторвался от «Голливудского кино» и отложил его в сторону. Он тоже задумался. Но мать взглянула на дочь и снова принялась кричать:
— Никакой машины! Мы заплатим долг в банк, в «Земельный Кредит», и, может быть, перекроем кровлю! Будет так, как захочу я!
Напрасно они решили, что все миновало. Надо было выждать еще.
— Конечно, заплатим в «Земельный Кредит», — сказала Сюзанна, — и перекроем кровлю.
Почему, увидев, что она улыбается, мать снова бросилась на нее с кулаками? Она встала, накинулась на нее и повалила на пол.
— Я больше не могу, мне давно пора лечь…
Сюзанна подняла голову и посмотрела на нее.
— Да, я переспала с ним, — сказала она, — и за это получила брильянт.
Мать рухнула в кресло. «Она убьет меня, — подумала Сюзанна, — и даже Жозеф ничего не сможет сделать». Мать пристально взглянула на Сюзанну, замахнулась обеими руками, словно собираясь броситься на нее, но вдруг опустила руки и спокойно сказала:
— Неправда. Ты врешь!
Жозеф встал и подошел к матери.
— Если ты еще хоть раз тронешь ее, — сказал он тихо, — еще хоть один раз, я уеду вместе с ней в Рам. Ты просто старая психопатка. Теперь я понял это совершенно точно.
Мать взглянула на Жозефа. Может быть, засмейся он, она засмеялась бы тоже. Но он не смеялся. Поэтому она так и осталась сидеть, одуревшая, неузнаваемая от горя. Сюзанна, лежа на полу неподалеку от кресла Жозефа, плакала. Почему она бросилась на нее опять? Может, она действительно ненормальная? Жизнь ужасна, и мать так же ужасна, как жизнь. Жозеф сел в кресло и теперь смотрел на Сюзанну. Если в жизни и есть какая-то нежность, то она заключена в нем, в Жозефе. Открыв эту нежность, такую сдержанную, так глубоко скрытую под грубостью и жесткостью, Сюзанна одновременно поняла, сколько нужно было боли и терпения и сколько нужно будет еще, чтобы заставить ее проявиться. И тогда она заплакала.