Страница 48 из 74
Рональд не знал, что сказать,
ведь они даже не обменялись адресами.
Он почувствовал ее отчужденность, отчужденность английской аристократки, которая всегда делает только то, что должно.
Они могут обноситься до нитки, жить в нищете, но они всегда делают только то, что должно. Американскому солдату это было внове.
Но все осталось невысказанным, и все, что они сделали вчера, было просто формой траура, и не более того.
Мисс Мандерли устала, ей страшно хотелось спать,
на распухших губах блуждала вымученная улыбка,
как последнее прости иллюзорной нежной и верной дружбе.
Он никогда не забудет ее бесполой души,
печально глядевшей из ее глаз,
цвет которых стерся в его памяти,
когда он сказал: Прощай.
Прощай, мисс Мандерли, прощай.
Спустя двадцать четыре часа все экипажи эскадрильи, в которой служил мой брат, были подняты по тревоге,
и на рассвете следующего дня «Летающие крепости», несущие по пять тысяч фунтов бомб каждая, с ревом взлетели в туманное небо Суффолка.
Группа кружила над Восточной Англией, ожидая, когда соберутся все сто сорок «Б-17» и истребители сопровождения.
Бомбы, которые они несли,
предназначались для подшипниковых заводов в Швейнфурте,
в глубине Германии,
а может быть, для Регенсбурга,
где немцы строили свои боевые самолеты,
или это был Регенсфурт, или Швейнбург,
я точно не помню,
надо бы спросить у брата, но он стесняется говорить о войне, так же как и о романах своей юности.
Скромный семейный герой — сейчас ему под семьдесят, каждый день играет в теннис и гордится тремя своими взрослыми сыновьями, с которыми он любит удить рыбу; он верен своей первой жене, с которой живет уже сорок с лишним лет, порции мартини перед обедом и ритуалам Святых праздников.
Как бы то ни было, задание было смертельно опасным, так как, хотя «Летающие крепости» были снабжены дополнительными баками с горючим, у истребителей топлива должно было хватить только до Голландии, до германской границы и обратно.
Но над Германией рядом с эскадрильей появились «мессершмиты-109» с желтыми носами
и начали заходить в хвост массивным, идущим в строю бомбардировщикам.
Пушки в крыльях истребителей изрыгали огонь, обстреливая «Б-17» смертоносными очередями, открыли огонь и двуствольные турельные пулеметы бомбардировщиков,
яростно жаля метавшиеся в воздухе «мессершмиты».
В наушниках слышались крики, команды и стоны. Стрелки, светящиеся шкалы и лампочки в рации Рональда вдруг рухнули, словно сложившийся карточный домик, подсветка погасла, в наушниках наступила тишина, и в этот момент он почувствовал, как шрапнель обожгла его руку сквозь перчатку, а в фюзеляже образовалось синее, как небо, окно, цветом похожее на глаза его матери, в мгновение ока дым заполнил «Летающую крепость» и так же быстро рассеялся.
Машина резко клюнула, и Рональд, вскочив с места, бросился к пилотам.
Командир, яростно жестикулируя, показал Рональду второго пилота, который, сгорбившись, упал на штурвал. Брат вытащил убитого из кресла — голова парня почти оторвалась от туловища, бережно положил тело на пол кабины и занял место второго пилота.
Он стянул с себя летную куртку и мехом подкладки вытер кровь убитого с кислородной маски и надел ее на лицо.
После этого он вытер кровь со стекла фонаря кабины.
В фюзеляже были видны отверстия, оставленные пулеметной очередью «мессершмита».
Нос «Крепости» задрался вверх,
и командир приказал брату держать курс,
пока он будет вытирать кровь, залившую ему глаза.
Так Рональд стал вторым пилотом, впереди были видны расстроенные порядки эскадрильи «Летающих крепостей».
Пары «фокке-вульфов», сменившие «мессершмиты», заходили со стороны солнца, обрушиваясь на «Б-17»,
пролетая сквозь их строй и извергая пулеметный огонь, а потом делали боевой разворот и снова дерзко шли в атаку.
И было не важно, что то один, то другой гунн взрывался или начинал тянуться к земле, оставляя за собой дымный шлейф, казалось, все они охвачены каким-то жизнерадостным самоубийственным пафосом.
Бомбардировщики вспыхивали пламенем, кувыркались в воздухе, как опавшие листья, или вращались вокруг крыльев, или вертикально, носом вниз, летели к земле.
Следы самолетов и трассирующих пуль
пересекали небо загадочными строчками,
разделенными, как запятыми, разрывами зенитных снарядов,
пролетавшими вниз телами, парашютистами,
скользившими к земле, кусками крыльев,
обтекателями двигателей, люками,
оторванными ногами, головами в летных шлемах,
панелями управления, вертящимися пропеллерами —
всевозможными остатками машин и людей,
усеявших небо, сквозь которое
надо было лететь и лететь дальше.
Никто не смог бы сказать, сколько это продолжалось, казалось, что иной жизни просто не существует.
Наконец «фокке-вульфы» отошли, и то, что осталось от эскадрильи, не больше шестидесяти машин, подошло к цели.
Осталось преодолеть яростный заградительный огонь зенитных батарей и приниматься за работу.
С открытыми бомбовыми отсеками
«Летающие крепости» сделали боевой разворот и вышли на цель. Лежавший внизу город вспучился черно-рыжим дымом, а к реву двигателя присоединился тяжелый запоздавший гул взрыва, от которого самолет качнуло, как колыбель.
Машина подпрыгнула вверх, и Рональд услышал, как штурман прокричал:
Бомбометание закончено!
Ему показалось, что самолет испытывает поистине
человеческое торжество,
отправив жестокое послание немцам.
А теперь уматываем отсюда, сказал пилот.
Только в этот момент до них дошло,
что машина перестала слушаться штурвала,
куда бы его ни поворачивали, курс не менялся.
По плану полета, чтобы избежать встреч с люфтваффе, которые сильно потрепали эскадрилью по пути к цели, им надо было продолжать лететь к югу через Итальянские Альпы на аэродром в Северной Африке.
Но теперь не оставалось ничего иного, как лететь на запад, снова через всю Германию.
Пилот ничего не мог сделать с машиной — ни повернуть, ни снизиться, ни подняться.
Оставалось только одно — лететь прямо вперед.
Пилоту показалось, что тяги истерлись в нитку, и вот-вот оборвутся, и машина рухнет вниз.
Только не это, услышал Рональд.
Они постепенно снизились, уменьшив обороты и заглушив два двигателя.
Теперь они летели достаточно тихо,
чтобы избежать обнаружения на высоте пятисот футов
над вылизанными с какой-то извращенной тщательностью
полями, разграниченными полосами кустарника.
Маленькие стада коров
пускались в неуклюжий галоп,
завидев в небе низко летящий самолет,
старик, показывающий на них рукой,
женщина у веревки,
на которой сушилось белье,
станционный носильщик, грозящий небу кулаком, длинный товарный состав,
охрана которого целилась в «Летающую крепость» из винтовок, Рональд чувствовал,
что вся Германия ополчилась на раненое американское чудовище,
с натужным ревом ползущее над деревнями и поселками.
Но они продолжали упрямо двигаться вперед; в живых осталось три или четыре члена экипажа, без радиосвязи, в застывшем, парализованном, выжженном самолете.
Только ветер свистел в отверстиях, пробитых в фюзеляже, и мертвые лежали, скрючившись, у своих разбитых турельных пулеметов…
Друзья, братья и сестры, как нам сделать так, чтобы наши рассказы не спотыкались, как ветераны на своих парадах?
Опыт опыта непередаваем, дети пожимают плечами: что было, то было, и история учит их в конечном итоге не оказываться в неподходящем месте в неподходящее время, как это случилось с тридцатью миллионами во время Второй мировой войны, где каждый из них был сгустком смертельной боли хотя бы в течение одного, бесконечного мгновения, и вся любящая ткань их сознания сатанински съеживалась, когда мир подходил к краю пропасти.