Страница 47 из 74
все же, как ни странно,
днем было еще страшнее,
этот взгляд не могли поколебать даже тяжелые потери, которые они несли.
Бывали тяжелые моменты, когда, например, взрыв сбоку заставлял машину вздрагивать, словно от испуга,
или в шуме двигателя появлялся новый, воющий тон, а в кабину начинал валить дым.
Однако брат был влюблен в свое оборудование, наборные диски, игольчатые штекеры и просачивающийся сквозь щели в металлическом кожухе
надежный,
неяркий свет электронных радиоламп.
Когда бомбы сбрасывались и самолет подпрыгивал вверх,
на борту начиналось бурное веселье,
можно поворачивать домой,
и мальчики, самому старшему из которых
было не больше двадцати пяти, хвастались,
как дети, пока на рассвете
внизу не показывалось летное поле,
и они успокаивались: они опять вернулись живыми.
После двенадцати боевых вылетов мой брат получил отпуск на выходные дни, которые он провел по приглашению, переданному командиром эскадрильи — а это равносильно приказу, — в маленьком английском замке в Котсуолдсе.
Хозяином замка оказался старый генерал лорд Такой-то и Такой-то, который жил там со своей овдовевшей дочерью и несколькими старыми, с трудом передвигавшимися слугами.
Брат показал ему свои документы и свидетельство о том, что его отец сражался в Первой мировой войне.
Генерал, хрупкий, болезненный, голубоглазый герой
Великой войны, в ответ на это повел своего гостя в галерею портретов
своих предков,
весело и насмешливо представляя тех, кем должен был бы гордиться,
поколениями усатых, украшенных завитыми париками,
бородатых, увешанных медалями офицеров, от которых он происходил.
Во время завтрака генерал уронил на галстук немного яичного порошка,
после бритья на его подбородке осталась щетина.
Да, подумал мой брат, пропал мой отпуск, но в это время вошла дочь генерала,
стройная, высокая, привыкшая к свежему воздуху женщина, молодая вдова британского танкового офицера, убитого в сражении с Роммелем в Северной Африке.
Как рассказывал брат, он называл ее мисс Мандерли: у нее были широко расставленные глаза и полные яркие губы.
Темные волосы уложены а-ля мальчик-паж, скромные блузка и юбка, туфли на низком каблуке.
Рука, которую он пожал, была мягкой и теплой, а ее приветливая улыбка сказала ему без всяких слов, что она понимает его затруднительное положение.
У него было немного времени побродить по округе.
Брат не понимал, как эти люди могут жить в таком готическом замке из желтого котсуолдского камня, не понимая, что он вот-вот рухнет, развалившись изнутри и снаружи.
Дом стоял как неприкаянный, — ни окруженный поместьем, ни прочно стоящий на фундаменте.
Было такое впечатление, что он просто брошен
на голую землю без деревьев,
только с мертвыми кустами в вазонах
да с парой каменных изваяний ленивых геральдических
животных, призванных подчеркнуть отличие поместья
от других таких же.
Позади замка половина акра была отведена
под викторианский парк, а за ним полого поднималась
к небу возвышенность, на которую указала рукой
мисс Мандерли, выйдя из дома с корзиной для пикника и
с тяжелым портативным радиоприемником —
как и подобает образцовой хозяйке,
которой надо развлекать гостя.
Он не думал ни о каком романе, не было никаких мыслей, кроме, может быть, каких-то смутных фантазий, они просто остались вдвоем,
рассказывал мне брат, взбираясь вверх по длинной тропе, похожей на проход между рядами скамей в церкви, — она вилась между живыми изгородями, которые, как почтительные придворные, кланялись под порывами ветра.
О боже, сказала мисс Мандерли, увидев,
что небо приобрело странный зеленоватый оттенок
и с него упали первые крупные капли дождя,
а потом на них обрушился такой неанглийский ливень,
и к тому времени, когда они с мисс Мандерли
добежали до какого-то хлева
и укрылись от дождя,
на них не было ни одной сухой нитки.
Птицы, ударившиеся о стены, сильно пострадали от ветра.
Две или три из них кружили в высокой траве, не в силах подняться в воздух.
Внутри, в темноте хлева, приемник,
который брат тащил как ненужный багаж,
вдруг включился сам, и они услышали
на коротких волнах речь Гитлера,
звучавшую так, словно перевернули ящик
со слесарными инструментами, гвоздями, болтами и гайками.
Катастрофа мировой войны начисто отметала любую пастораль, и двое молодых людей, подстегнутые инстинктом,
бросились в объятия друг к другу,
пока еще сохранилась возможность любить.
Она выключила радио, он включил фонарик, согреваясь от одного взгляда на мисс Мандерли, весь пасторальный наряд которой — и верхнее и нижнее белье, промокшее насквозь, превратилось в одну пеструю, приклеившуюся к телу обертку, сквозь которую проступало совершенно незнакомое тело. Как забавно она смущена; смотрите, как странно, словно говорила она своим видом.
Она сжала губы, отчего на щеках образовались ямочки, весь вид говорил о комичной стыдливости, брови ее взлетели вверх,
а в глазах отражался свет карманного фонарика, под мокрой одеждой виднелись бретельки, оттеняющие полные розовые плечи, спина ее выгнулась, как у кошки, когда она, скрестив руки, прикрыла грудь, с таким удивлением глядя на свою ногу, поднятую его рукой,
будто раздевали вовсе не ее, а кого-то другого.
Не скажу, что брат рассказывал какие-то подробности, он очень застенчив во всем, что касается секса, но я могу расцветить его рассказ лошадиной попоной, постеленной под бутылку вина из корзины.
Вылетела пробка, и вино разлили в два бокала, но они пренебрегли сандвичами с огурцами и проклятыми, опостылевшими яйцами.
Ветер свистел в стропилах, пара лошадей в стойле,
видимо обрадованные неожиданным обществом, всхрапывали и топали копытами в знак животного одобрения. За ужином генерал в полной парадной форме сидел во главе стола, у противоположной стороны которого
сели мисс Мандерли и мой брат.
Они ели овощи с огорода, фрукты из сада и застреленных в поле птиц.
Вы же понимаете, откуда в этой стране берется вся еда. Отправляясь на покой, генерал пожелал брату всяческого благополучия и пожал ему руку.
Слуга помог старику подняться по винтовой лестнице. Рональд и мисс Мандерли пили бренди и виски с содовой и играли в крибедж [14]у камина, а когда все в доме стихло, она повела Рональда в свою спальню.
Он рассказывал мне, что был вдребезги пьян, но запомнил
ее кровать под балдахином на четырех столбах,
вырезанных в форме шахматных слонов,
и я живо представил себе,
как Рональд и мисс Мандерли,
прижавшись друг к другу ромбиком,
похожим на магнитную стрелку,
поворачивались то на восток, то на запад до тех пор,
пока бледный рассвет не забрезжил в щелях
светомаскировочных штор.
Думаю, что это увольнение,
полное прагматичных английских забав,
стало воплощенной галлюцинацией.
Мне думается, что брат вообразил,
как они после восхода идут в Котсуолдский собор,
где звонят к заутрене,
сонные монахи, зевая, предаются самобичеванию, и латинские гимны, словно обессилевшие ласточки, поднимаются в хмурое небо европейского утра.
Но время шло быстро.
Всего вам доброго, младший сержант.
Младший сержант —
этакая патриотическая насмешка
над обреченным союзником из ВВС.
Утро было влажным и серым,
мокрые пятна на грубых камнях готического замка,
старый, до блеска отполированный «бентли»
с каплями росы на дверцах
и потемневший от дождя гравий под ногами.
Вдали, на склоне холма виднелся хлев, о который калечились несомые ветром птицы. Вышколенные живые изгороди все так же стояли, невзирая на холодное застывшее утро.
14
Карточная игра.