Девятый круг

Я громко постучал в дверь. Реакции не последовало. Тогда я позвал Кейси по имени. После этого, к моему облегчению, она открыла дверь. Глаза у нее были красные, в кулаке зажат обрывок бумажного носового платка, при этом она жалостно шмыгала носом.

— Что с тобой? — спросил я, охваченный смятением. — Что случилось?

— Когда я… когда я сегодня вернулась… меня уже ждали люди из службы социальных услуг и из полиции. Они нашли меня, после того как я попыталась воспользоваться своими кредитными картами… Они забрали Тоби к родителям.

И тут она разрыдалась. Я искренне ей сочувствовал, хотя в то же время у меня отлегло от сердца. Ведь это должно было произойти, рано или поздно. Кейси и сама признавала, что не может уделять брату необходимого внимания. Я крепко прижал ее к себе, а она, уткнувшись в мою грудь, плакала. Мне было очень жаль ее, но еще больше было обидно за свою неспособность сделать хоть что-нибудь.

— Я все равно собиралась отправить его обратно, — говорила она, продолжая всхлипывать. — Но я хотела подождать… дождаться, когда пройдет Рождество. Я раньше никогда не оставалась на Рождество одна. Я просто х-хотела, чтобы кто-то из моих род… родных…

В этот момент родителей Кейси я ненавидел. Да, ненавидел. Если бы мне посчастливилось сохранить свою семью, то я уверен, что никогда бы сознательно не причинил вреда никому из ее членов, не солгал бы им, не обманул бы их доверия, не вызвал бы у них ощущения бесполезности и ненужности.

— В Рождество ты не останешься одна, — сказал я мягко. — Я понимаю, что не смогу заменить тебе твоих родных, но по крайней мере одиночество тебе не грозит. Ну а вскоре у тебя появится крохотный, замечательный малыш, принадлежащий только тебе, и никто не сможет отнять его у тебя.

30 ноября

Прошлой ночью мне снилось, что я у себя дома вместе с Ники и Люком. В ванной комнате великолепного старинного здания, построенного в викторианском стиле, я купал сына, перед тем как уложить его спать. Он забавлялся игрушечными подводными лодками, шлепал ладошками вокруг себя, отчего все вокруг оказалось забрызганным мыльной водой, и я понимал, что мы получим за это выговор от Ники, когда она поднимется наверх.

Пижама Люка лежала рядом, возле раковины, но я нигде не мог найти его полотенце. Я приоткрыл дверь, высунул голову в темный коридор и крикнул: «Ник, а где полотенце Люка?»

Но никакого ответа я не услышал — в огромном старинном доме царило безмолвие. Нахмурившись, я вернулся в ванную, взглянул на белые махровые полотенца со словами «Ее» и «Его», висящие на сушилке, схватил свое и вытер им сына. Затем кое-как выполнил необходимые манипуляции с детской присыпкой и не без труда сумел облачить его в пижаму.

Взяв Люка на руки, я вышел в коридор и направился в детскую. Там на полках, висевших вдоль стен, стояли мягкие игрушки, а на обоях были изображены поезда. Я уложил Люка в постель, убрал с его лба пряди русых волос, пожелал ему спокойной ночи, включил свет в ночнике и вышел из комнаты…

Но, едва закрыв за собой дверь, я вздрогнул и остановился — откуда-то снизу донесся звон бьющегося стекла. Вероятнее всего, это Ники уронила бокал, убирая посуду после ужина, но… какое-то ужасное предчувствие охватило меня, подняло дыбом волосы на руках и не позволило окликнуть жену. Вместо этого я крадучись прошел в нашу спальню, взял там бейсбольную биту и стал осторожно спускаться по лестнице.

Дом был едва освещен, горела всего пара светильников, но я отлично знал его планировку — даже во сне он представлялся мне хорошо знакомым, — так что спуск по полутемной лестнице не вызвал у меня никаких проблем. Сойдя с последней ступеньки, я в оцепенении замер на месте, охвативший меня леденящий ужас заставил сердце учащенно, болезненно биться: в гостиной я ясно увидел темный силуэт стоящего мужчины. Комната не была освещена, если не считать лунного света, проникавшего внутрь через застекленные двери.

— Кто вы? — резко спросил я, пристально вглядываясь в него и крепче сжимая бейсбольную биту. — Как вы сюда попали?

А человек по-прежнему стоял молча, он даже не двигался. Я стал медленно приближаться к нему, понимая, что он, наверное, опасен и даже может быть вооружен. Подойдя к двери, я осторожно вошел в гостиную и щелкнул выключателем одного из висевших на стене бра. Оно хорошо осветило стоящий в углу симпатичный кабинетный рояль Ники, оставив в полумраке остальную часть комнаты — книжные шкафы, бежевый мебельный гарнитур, коробку с аккуратно уложенными игрушками Люка. И человека, стоящего посреди комнаты ко мне лицом.

Высокий, с темными, зачесанными назад волосами и бледной, воскового оттенка кожей, он был в черных сапогах, в матросских штанах и куртке с белым галстуком. Но больше всего меня поразило то, что в руке он неловко держал длинный и узкий меч. И на его клинке была кровь.

— Где моя жена? — спросил я, при этом в моем голосе уже слышалась заметная дрожь.

Незваный гость поднял на меня глаза, под ними отчетливо виднелись темные мешки — свидетельство сильной усталости.

— Вы меня не узнаете? — хрипло спросил он.

— Нет, — ответил я, всматриваясь в него. — Кто вы?

— Я Валентин.

— Валентин?

— Брат Гретхен.

— Гретхен? Вы говорите о той женщине, которая была любовницей Фауста?

— Нас убивает Мефистофель, — произнес он со стоном и выронил меч, с громким лязгом ударившийся о паркетный пол. — Когда мы будем мертвы, он примется за вас.

— Где моя жена? — снова задал я свой вопрос.

— Она наверху. В ванной.

— Послушайте, а какого черта вы вообще проникли в мой дом? — со злостью спросил я. Что-то в его неподвижной позе, в его ввалившихся глазах вызывало во мне все нарастающую тревогу. — Что с вами случилось?

— Я истекаю кровью и умираю, — ответил тихо Валентин. — Вот что со мной случилось.

В следующий момент Валентин одной рукой откинул в сторону полу куртки, и я с ужасом увидел торчащий из его груди кинжал и кровь, пропитавшую его белую рубашку и стекавшую по ноге, на паркет. Швырнув бейсбольную биту на пол, я с воплем бросился бежать вверх по лестнице, чтобы найти Ники, уже предчувствуя, что с ней могло произойти нечто ужасное. Когда я ворвался в ванную комнату, Ники уже была мертва, а с «Ее» и «Его» полотенец капала кровь. Я не мог кричать, даже не мог двигаться — я стоял там, уставившись на окровавленные полотенца, а когда кто-то внизу заиграл на рояле, я почему-то знал, что за рояль моей жены уселся Мефистофель, коротающий время в ожидании, когда я спущусь и встречусь с ним лицом к лицу.

Слава богу, я знаю, что члены моей семьи погибли в автокатастрофе, иначе этот сон меня расстроил бы еще сильнее. Конечно, он напугал меня. Но ведь ночные кошмары — это всего лишь ночные кошмары, и теперь я не намерен совершать свою обычную ошибку — придавать слишком большое значение вещам, совершенно не имеющим смысла.

15 декабря

Рождество уже здесь. Магазины, рестораны и улицы разукрашены со всей праздничной затейливостью, да и снег выпал в городе, который теперь искрится и сверкает в чистом и свежем свете зимнего солнца. На площадях и на улицах появились высокие рождественские елки и гирлянды из разноцветных лампочек, а также рождественские базары изделий художественного творчества.

На протяжении нескольких дней после того, как у Кейси отобрали Тоби, она была очень подавлена, и, пытаясь хоть как-то поднять ей настроение, я повел ее в универмаг «Люкс» на площади Воросмарти. Нарядно украшенная елка огромных размеров уже красовалась на площади, а сам универмаг был щедро убран гирляндами, лентами и световыми табло.

Чтобы отвлечь Кейси от грустных мыслей о ее родителях и о Тоби, которые будут праздновать Рождество без нее, я пытался сосредоточить ее внимание на том факте, что скоро она положит начало своей собственной семье. Пройдет несколько лет, и она будет проводить рождественские праздники вместе со своим сыном или дочкой, превращать для них эти дни в сказку и заново радоваться всему, глядя на происходящее их глазами. К моему облегчению, мне, похоже, удалось несколько приободрить ее.