Страница 34 из 38
Он повернулся к ней:
— Тепло оделась, детка? Там наверху холодновато.
Даже если бы улицы Сан-Фелипе утопали в снегу, она и не подумала бы вернуться за пальто. Она смотрела сквозь ветровое стекло на звездное небо.
— Почему вы называете меня деткой? — спросила она. Он вздрогнул:
— Почему называю деткой? Просто я так выражаюсь — и все. А вам что, не нравится?
— Мне все равно, — сказала она задумчиво.
Он ничего не ответил. Грузовик грохотал по шоссе, пересекая сухие речные русла, мчась сквозь пустыню и кустарниковые заросли. У перевала меж двух холмов ковбой остановился и выпрыгнул, хлопнув дверцей. Как только ей удалось открыть свою, она тоже слезла. Он стоял на холоде сзади грузовика, глядя вниз на долину, которую они только что оставили позади. Заметив ее, он повернулся и начал стучать ногой по шинам.
— У меня паранойя насчет проколов, — сказал он. Далеко в долине она увидела фары машины, двигавшейся в их сторону.
— Поехали? — он сел в кабину, захлопнул дверцы и тронулся. Когда приблизились к первым кантинам на городских окраинах, он мельком глянул на нее: — Вам врач нужен? Значит, Солера.
— Да, — в нетерпении сказала она.
— Но с этой фиестой я даже не знаю. Придется идти пешком, — он сбавил скорость. В окно, перекрывая грохот мотора, доносился непрерывный треск шутих, и она расслышала два-три оркестра, игравших одновременно.
Он остановился под какими-то тамариндами близ пустынной рыночной площади. У деревьев и перед темными ларьками лежали мужчины. Они оба вылезли из кабины, и он запер дверцы.
— Пошли, — сказал он.
— Вы знаете, где он живет?
— Конечно, знаю. Впрочем, сегодня это неважно. Пока переходили площадь, грохот маримб, корнетов, фейерверков и пронзительные крики приближались: толпа стояла впереди — в конце улицы. То и дело в воздухе почти горизонтально проносились сигнальные ракеты, взрываясь прямо у них над головами.
Дэй не привыкла к таким зрелищам: несколько тысяч мужчин и женщин в масках что-то кричали друг другу в лицо. Ясно, что фейерверки были опасны: несколько ракет угодили прямо в гущу народа. Дэй постаралась чуть-чуть замедлить шаг, но продолжала идти, пока они не очутились на запруженной людьми плазе, под огнями и вымпелами, со всех сторон окруженные толпой. Они начали с боем прокладывать себе дорогу, пересекая площадь.
— Неужели нам нужно было выбираться на самую середину? — прокричала она. Он, похоже, не слышал ее и лишь подталкивал вперед. Она чувствовала, как со всех сторон напирают извивающиеся тела, видела блестящие разукрашенные маски: черепа, обезьяны, демоны, — и вдруг ее осенило, какова в действительности цель фиесты. Она устраивалась вовсе не во славу Господа или святого, в честь которого была названа. Наоборот, это ночь коллективного страха, когда все сговаривались совместно бояться. Каждый человек выходил, чтобы напугать ближнего своего, и голоса становились резче из-за взаимных опасений. К тому же, никто не знал, куда изрыгнут свое пламя сигнальные ракеты и римские свечи.
Вначале давка одурманила ее, затем показалась тягостной и неприятной. Дэй была уверена, что лица под масками недружелюбны.
В центре плазы стоял киоск, обклеенный плакатами. «REVINDICACIÓN, REDENCIÓN, REVOLUCIÓN», [44]провозглашали они. Ее оттеснили на пятачок у стены киоска, где можно было на время укрыться от надвигающейся толпы.
— Я вроде как надеюсь, что мы найдем его здесь, — сказал он ей. — Влиятельные граждане обычно сидят вместе с оркестром.
— Он и правда очень плохой врач?
— Не могу сказать.
Они постояли немного, просто наблюдая: всеобщий гвалт не способствовал разговору. Но, взглянув в очередной раз, она не увидела ковбоя, и сердце у нее замерло. Потом она стала в отчаянии рассматривать всех высоких мужчин, стоявших поблизости, размышляя: «Он не мог просто так уйти без своей сотни долларов». Убедившись, что рядом его нет, она повесила голову. Вдруг она поняла, что он выдал ее Гроуву, и неудержимо бросилась в толпу: «Я доберусь до доктора Солеры сама». Стиснув зубы, она изо всех сил продвигалась вперед.
В конце концов, ее вытолкнули из гущи толпы, и она, кружась и шатаясь, приземлилась на бетонную скамью. На спинке стояла группа молодых людей, смотревших поверх голов. Когда она ударилась им в ноги, парни уставились на нее в удивлении. Один спрыгнул вниз и встал рядом на землю. Дэй быстро начала на старательном испанском:
— Buenas noches, мне нужен отель.
Они пошли. Ее часто толкали мчавшиеся мимо люди, и парень взял ее под руку, чтоб она могла опереться. Сигнальная ракета врезалась в группу прямо перед ними, и оттуда увели рыдающую девушку, закрывавшую лицо руками.
Наконец, плаза осталась позади, и они зашагали по узким темным улочкам. Время от времени, когда ветер менялся и начинал дуть с болота, в воздухе разливался отвратительный запах — едкий жирный смрад, который медленно растекался по улицам, пока новый порыв ветра его не рассеивал. Индейцы молча сидели в пыли, жгли свечи и карбидные лампы, раскладывая на земле перед собой небольшие узоры из трав и копала; их пустые взгляды были прикованы к какой-то точке за городом.
Показалась еще одна плаза поменьше — безлюдная, если не считать пары пьяных метисов, лежавших на скамьях и под стволами деревьев. На дальней стороне, в конце ряда скромных домишек, замаячила дверь с маленькой дощечкой вверху: «PENSIÓN „FENIX“. CAMAS». [45]
Пока парень стучал, она стояла молча, прислушиваясь к далекому шуму. Возможно, просто некому было открыть дверь. Но затем появилась старуха в плотно натянутом на лицо ребосо, недружелюбно на них зыркнув. Юноша минуту поговорил с ней, и она открыла дверь шире.
— A sus órdenes, [46]— пробормотал он и, развернувшись, побежал вниз по улице. Дэй шагнула внутрь.
Небольшое патио загромождала мебель и растения. Оттуда старуха повела ее в комнату, где не было ничего, кроме медной кровати и круглого стола, на котором стояла чашка с пыльными восковыми цветами.
— Доктор Солера, — начала Дэй. — Где его дом? Я хочу с ним встретиться.
Старуха что-то проговорила. Дэй истолковала ее слова в том смысле, что до утра это невозможно. Тем не менее, она настаивала. Можно хотя бы показать дом. Но старуха решительно натянула ребосо на морщинистый лоб и что-то пробормотала, вздыхая про себя.
— No se puede, [47]— сказала она и вышла в патио.
Дэй последовала за ней.
В центре стояла высокая клетка, покрытая мелкой проволочной сеткой, где в ветвях засохшего дерева бились и прыгали птицы. Старуха постояла у клетки, наблюдая, как птицы двигаются в темноте, и ее лицо приняло выражение, которое, возможно, означало удовлетворенность.
Дэй вертелась сзади, ожидая подходящего момента, когда можно будет вновь обратиться к старухе. На плетеном столике, покрытом кружевными салфетками, лежал потрепанный фотоальбом. Дэй поднесла его к лампочке и полистала страницы. Там были собраны старые открытки с видами местного вулкана. Она отложила альбом и взяла журнал с фотографиями больших групп монахинь, стоявших рядами, и портретом Папы на всю страницу. Услыхав четыре быстрых стука в дверь, Дэй уже не сомневалась, что это Гроув: все равно, как если бы раздался его голос. Она выронила журнал и застыла, обратив взор к звездам.
Часть четвертая
28
В резком свете фар грузовика дорога казалась даже ухабистее, чем на самом деле: каждая приближавшаяся кочка резко выделялась на темном фоне. Торни ехал на предельной скорости, стараясь поддерживать рев двигателя и грохот шасси на одинаковом уровне. Изменения высоты и громкости звука ослабляли гипнотическое воздействие, от которого теперь зависел ход его рассуждений. Он вовсе не считал, что есть какой-то смысл думать, а тем более волноваться о той каше, которую заварил Гроув. Свое дело он сделал: выполнил все точь-в-точь, как ему велели, теперь снова оставалось просто ждать, правда, на сей раз в сомнении, а не с верой. Гроув всегда мог выбить почву у него из-под ног, но пока еще этого не сделал. Пытаясь представить, как бы обставил эту затею на месте Гроува, Торни пришел к выводу, что все, что сделал Гроув с самой первой ночи, было сделано неправильно.
44
Месть. Освобождение. Революция (исп.).
45
Пансион «Феникс». Спальные места (исп.).
46
К вашим услугам (исп.).
47
Нельзя (исп.).