Вверху над миром

Ей хотелось, чтобы ночь прошла как можно быстрее. По иронии судьбы, ей вспомнилась фраза из сна. Вот если бы рассвет и впрямьнаступил скоро, и не было бы ни голой комнатенки, ни долгих часов ожидания на твердой кровати перед встречей с доктором Солерой. Из-за сухого шороха ветра, по временам дувшего в соснах, минуты тянулись гораздо медленнее.

Немного спустя индианка вернулась с ведром льда, из которого торчали две бутылки пива. Он оставила на столе открывалку и ушла.

По небу плыла луна; внизу Дэй смогла различить далекие темные каньоны, которых еще недавно не было видно. Блуждая взглядом по их смутным очертаниям, она вспомнила жуткое выражение, которое застала на лице Гроува в кухне, и ей показалось, что все силы, сделавшие неизбежной нынешнюю сцену, пробудились еще тогда и что с тех пор ничего не изменилось.

Он сидел, постоянно меняя положение, хотя скамья не была такой уж неудобной. Дважды он вставал с бокалом в руке и молча вглядывался в темноту за перилами.

Семейная группа прошла гуськом через весь сад и удалилась с громким смехом и болтовней. Затем в соседней палатке прогремел мощный салют. Послышался визг, и женщины закричали:

— Ay, Dios! [51]

Наконец она сказала:

— Мне пора — замерзла по полусмерти.

Собственный голос показался ей как бы пропущенным через усилитель: нереальный, сиплый, интимный шепот.

Где-то сзади, в саду разорвалась еще одна большая шутиха. Несколько верениц меньших взвились над обрывом с треском и вспышками.

Не вставая, он перегнулся через перила и глянул вниз. Там была лишь тьма, и она знала об этом не хуже, чем он, однако неожиданно для себя уставилась в ту же точку невидимого пейзажа. На миг в саду у нее за спиной повисла такая тишина, что она расслышала слабый, далекий собачий лай.

Вскоре он сказал:

— Послушайте, Дэй.

Она ждала продолжения и, поскольку он молчал, повернулась к нему. В руке, лежавшей на бедре, он держал большой черный револьвер.

Часть шестая

32

Въехав на грузовике в ворота, Торни захотел узнать, не спит ли еще Пабло. Его осенило, что в доме вообще никого нет. Ни прислуги, ни гостей, ни хозяев — лишь ветер, шелестевший листвой во внутреннем дворе.

Над генератором горел свет, а Пабло слушал радио, сидя на земле. Торни опустился рядом с ним, скосив взгляд, тогда Пабло встал на ноги и выключил свет. Снова присев на корточки, теперь уже прямо в лунном свете, парень швырнул Торни грифу.

— Pobrecita! [53]Захотела проведать мужа в больнице?

— Да. Выруби двигатель. В доме никого нет.

Они курили до самого рассвета. Когда Торни побрел спать, в бледном утреннем свете внутренний двор показался ему запущенным; в его комнате было жарко. Где-то за шторами стрекотал сверчок. Заперев тяжелую дверь на засов, он прошагал к окну и с грохотом опустил жалюзи. Лежа на подушке, слушал, как сверчок снова и снова повторяет одну и ту же тонкую стеклянную ноту.

В два часа кто-то заколотил в дверь. Он вздохнул:

— О Господи! — встал и открыл.

Гроув стоял с термосом кофе, на листьях у него за спиной ярко сиял солнечный свет.

— Поехали, — сказал он. — Ты ведешь.

По дороге в столицу они не разговаривали. Длинные ряды безнадежных дальних трущоб розовели на закате, пока машина с откидным верхом катилась к городу.

— Сегодня утром Лючита улетела в Париж, — вдруг сказал Гроув. — Позвонила из аэропорта.

Торни закашлялся.

Они стояли на террасе квартиры Гроува и пили ледяное пиво, глядя на тускнеющий свет в западной части неба.

— Когда можно ждать перемен? — спросил Торни, хотя еще мгновение назад не знал, что вообще хоть что-нибудь скажет.

— Все уладится. А пока у тебя есть кредит. В некоторой степени.

— В размере ста тысяч, — произнес Торни без всякой интонации.

Гроув повернулся к нему.

— А не пошел бы ты домой? — обрезал он с разъяренным видом, готовый расплакаться, как мальчишка.

— Боже всемогущий! — Торни с грохотом поставил бокал на стол и вышел в sala. Гроув что-то прокричал ему вдогонку. Торни не двигался, ожидая намеков на то, что его работа была несущественной и не заслуживает оплаты.

— Я сказал: в определеннойстепени! — Гроув появился в дверях, черный и безликий на фоне угасающего неба. — Подумай. Где я их возьму, пока не получу?

Но слух Торни поразила незнакомая нотка замешательства в его голосе; он смотрел, как Гроув заходит в комнату, направляясь к нему, и решил, что настало время утвердить новый статус. Не платить за еду, возвращаться к себе домой и ложиться на действительно удобную кровать: вот и все, что пронеслось тогда у него в голове. Повернувшись, он вышел в фойе и остановился, заглядывая в голубую спальню, где ночевал, когда они вернулись из Пуэрто-Фароль. «Моя комната», — подумал он, вошел, снял куртку и обувь и рухнул на кровать. Подложив руки под голову, полежал немного, мечтательно глядя в потолок и ожидая, что будет: Гроув знал, что он все еще здесь.

Чуть позже он услышал, как Гроув вышел. Тогда он встал, потянулся, пошел и включил горячую воду в ванне. Пока та набиралась, побрел в кухню и сказал Мануэлю и Паломе, чтобы подали ему ужин в половине девятого. Медленно возвращаясь по террасе в спальню, остановился взглянуть мимоходом на бассейны и фонтаны: он никогда еще по-настоящему на них не смотрел.

В ванной он закрутил грохочущую воду, схватил большое турецкое полотенце и протер от пара огромное зеркало на стене: его широкие скошенные края причудливо искажали отражение. Он пару раз нагнул и поднял голову, наблюдая за тем, как меняется лицо. Затем послюнил грифу, закурил и наполовину разделся. Взяв из ящика изогнутые ножнички, принялся стричь ногти.

51

О Господи! (исп.).

53

Бедняжка! (исп.).