Люблинский штукарь

Она задумалась, словно не поняв вопроса. Дорожные тяготы, похоже, смешали ее мысли.

— Я приехала, и я тут. Думаешь, просто так брала деньги?

— Почему бы и нет?

— Пески — это кладбище, не город. Я продала все, и ворье от меня, конечно, попользовалось. Слава Богу, ноги унесла.

— Где ты остановилась?

— Сперва у посредницы. Она мне обещала подыскать место, но пока не нашла. Прислуги в Варшаве больше, чем хозяев. Я пришла посоветоваться.

— Меня ждут ужинать.

— Яшенька, пока я сюда попала, я чуть не сдохла. Никто не знал ни улицы, ни номера. Как можно увидеть номер в темноте? Я прокляла все на свете, пока не встретила девочку, которая тебя позвала. Зачем я к тебе пойду? Твоя в квартире, я знаю. Две кошки в мешке.

— Она как раз приготовила ужин и сердится. Подождешь полчасика?

— Лучше пойдем. Где тут ждать? Пьяные же привязываются. Они думают, я из этих… Мы что-нибудь купим и поедим. Я знаю, ты — варшавский фокусник, а я из местечка, но мы, как говорится, не чужие. Я всю дорогу думала про тебя. Тебе все передают привет: Кривой Мехл, Бейриш Высокер, Хаим-Лейб.

— Сердечное спасибо.

— Намажь себе штиблеты своим спасибом! Лучше — пошли. Мы разговариваем, а ты как будто не тут… Забыл все или что? А дела у меня вот какие, — Зевтл сменила тон. — Я пришла к посреднице, а она говорит: «Тебя только не хватало! Всем приспичило в прислуги, а все мадам сейчас на дачах». Я уже взялась за корзину, чтоб уйти, а она мне: «Куда ты побежала, куда?» Оказывается, посредницы одалживают девушкам деньги под процент… Одним словом, постелили мне на полу, и я смогла хоть прилечь. Рядом спали три кухарки. Одна так храпела, что я глаз не могла сомкнуть. Лежала и плакала, ведь я при Лейбуше была сама себе хозяйка. Утром я уже решила куда-нибудь перебраться, а тут заявляется какой-то мужчина при часах с цепочкой и в манжетах с запонками. По виду большой делец и держится с фасоном, хотя уже не такой молодой. «Ты кто будешь?» — спрашивает. Я рассказываю: «Так, мол, и так. Меня оставил муж. Куда уехал, не знаю». Он мне задает разные вопросы и вдруг говорит: «Я знаю, где твой муж!» — «Где?» Короче говоря, этот человек приехал из другой страны. Из Америки, что ли, но это какая-то другая Америка, и Лейбуш, оказывается, там. Когда я это услыхала, я заплакала, как в Йом Кипур. «Что ты тут наплачешь? — спрашивает он. — Жаль твоих прекрасных глаз». И так он ловко разговаривает, и такой веселый, что можно просто лопнуть. А деньгами прямо швыряет — угощает каждого халвой и шоколадом. «Поехали со мной, — говорит он, — твой муж или тебя примет, или даст развод…» Он уезжает через пару недель и может одолжить мне денег на шифскарту. [13]Но я чего-то боюсь…

Зевтл умолкла, а Яша присвистнул:

— Тот еще фрукт!

— Ты его знаешь?

— Знать его необязательно. Слыхала, что такое альфонс? Он завезет тебя Бог знает куда и отдаст в бордель.

— Ну да?! Он так приятно разговаривает…

— Этот прохвост так же видал твоего мужа, как я твою прабабушку…

Между тем они уже шли к Длугой. Зевтл теребила краешек шали.

— Что же мне делать? Если я останусь без места, я пропала. Он устроил меня ночевать у сестры. Сегодняшнюю ночь я спала там.

— У сестры? Она ему такая же сестра, как я твой прадедушка. — Яша был поражен, как быстро он перенял тон и манеру Зевтл. — Наверняка это бандерша, с которой он в доле. Он продаст тебя в Буэнос-Айрес или куда-нибудь еще. Там ты и сгниешь…

— Ой! Он называл этот город. Где это? В Америке?

— В Америке не в Америке — один черт. Эти люди приезжают сюда за живым товаром и ищут таких дур, как ты. Газеты только об этом и пишут. Где живет его сестрица?

— На Низкой.

— Тогда пошли поглядим на нее. Зачем бы ему предлагать тебе деньги на билет? Неужели не понятно, что это за птица?

Зевтл помолчала.

— Поэтому я и пришла. Когда лежишь на полу и тебя едят клопы, хватаешься за соломинку. У его сестры чисто. Там у меня кровать, постель и еда. Я хотела ей заплатить, а она говорит: «Мы успеем рассчитаться…»

— Все ясно. Беги от них, как от огня. Разве что собираешься стать шлюхой в Буэнос-Айресе.

— Ну зачем ты?.. Я была порядочной девушкой. Если бы Лейбуш меня ценил, я бы стала для него хорошей женой. Но он больше сидел, чем бывал дома. Через три недели после свадьбы его уже замели. А потом сбежал совсем. Что мне оставалось делать? У меня кровь тоже не вода. Все Пески за мной ухлестывали. Лучшие его друзья. Но я не пошла по рукам. А ты мне понравился. Я не собираюсь, Яшенька, на тебя все сваливать. У меня, как говорится, своя гордость, но ты здорово забрался в мое сердце. Я заскучала сразу, как только ты уехал. Сейчас вот иду рядом, а мне кажется — лечу. Ноги легкие-легкие. А ты даже со мной не расцеловался, — сказала Зевтл с упреком.

— Там?.. Все же в окна глядели…

— Тогда поцелуй тут. Я все та же Зевтл…

И распахнула платок.

«Этого только не хватало!» — подумал Яша. Странно, но он совершенно забыл о Зевтл и о том, что дал ей денег на дорогу до Варшавы. Она как будто испарилась из его сознания. Сейчас, удручаясь собственными неприятностями, он испытывал даже какое-то удовольствие, как если бы читал интересную книгу, где события нарастают, и с нетерпением переворачиваешь страницу. Только что он был голоден, а теперь словно бы сыт. Ночь стояла теплая, даже немного парило, однако его познабливало, как если бы он слишком рано поднялся после простуды. Ему пришлось даже унимать дрожь. Яша поискал глазами извозчика, но на Фрета пролеток не было, поэтому они с Зевтл пошли к Францисканской. «Отделаюсь от нее и, может, еще успею к Эмилии, — раздумывал Яша. — Она, наверно, не знает что и думать…» Яша впервые нарушил уговор и боялся, что этим оскорбит Эмилию. Все висело на волоске… И с Магдой вышло некрасиво… Яша вдруг понял, что очень переменился. В прежние времена у него сразу бывало полдюжины связей, и все сходило с рук. Он всех обманывал, но это мало его беспокоило. Случалось, он даже капризничал. Если считал нужным, мог даже ударить, но угрызений совести не испытывал. А сейчас терзается по поводу каждой мелочи, старается всем потрафить… «Праведником я становлюсь, что ли?» — удивился он. Ради такой, как Зевтл, явно не имело смысла ссориться с Эмилией или даже с Магдой, но какая-то частичка мозга, решавшая, чт о говорить и как себя вести, распорядилась остаться с Зевтл. К тому же ему хотелось взглянуть на типа, торговавшего женщинами и на его якобы сестрицу…

Улица Фрета была темна и узка. Францисканскую же освещали газовые фонари, и еще там было светло по причине лавок, каковые, согласно предписаниям, положено было закрывать, однако все они были открыты, одни нараспашку, другие на полдвери. Здесь шла торговля кожей, текстильным товаром, книгами, пером. В помещениях вторых этажей кипела работа. За окнами угадывались всевозможные фабрички и мастерские. Там сучили нитки, клеили пакеты, шили белье, мастерили зонтики, строчили исподнее и рубашки. По дворам, словно днем, стучали молотки, визжали пилы, гудели машины. Были тут еще и пекарни, их трубы выбрасывали искры и дым. От переполненных сточных желобов несло обычной, как в Люблине или Песках, вонью. Молодые люди с раскрутившимися пейсами и в долгополых лапсердаках шли с молитвенниками. Поблизости находились ешива и хасидские молельни. Проехало несколько пролеток, нагруженных скарбом, из-за которого было не видать пассажиров. Наконец на углу Налевок Яша заметил пустого извозчика. От шума и толчеи, от множества людей, омнибусов, повозок Зевтл стало шатать как пьяную. Усаживаясь, она зацепилась за что-то бахромой шали, а потом ухватилась за Яшин рукав. Когда пролетка сворачивала, Зевтл словно бы сворачивала вместе с ней.

— Если бы мне сказали, что сегодня я буду ехать с тобой на извозчике, я никогда бы не поверила, — сказала Зевтл.

— Я и сам такого не мог предположить.

13

Шифскарта — пароходный билет; слово, фигурировавшее среди еврейских эмигрантов того времени.