Страница 19 из 44
— Ага. Я ведь страшно устал.
— Когда будем репетировать? Премьера через неделю.
— Знаю.
— Везде афиши налепили. Твоя фамилия большими буквами.
— Пошли они все к черту!
Яша сказал, что хорошо бы помыться, и Магда принялась греть на кухне воду. Она намыливала его в деревянной ванне, окатывала водой, растирала. Как всякой женщине, ей хотелось ребенка. От Яши Магда готова была родить даже внебрачного. Но он и тут ее обездолил, сам предпочитая оставаться ребенком. Магда купала его, целовала, голубила. Яша доставлял ей больше огорчений, чем самый худший недоброжелатель, но даже при недолгом с ним общении получалось, что он от нее зависит, и чувства Магды тотчас вспыхивали с новой силой.
Он вдруг спросил:
— Летнее платье у тебя есть?
В ее глазах появились слезы:
— Вспомнил когда!
— Почему не сказала? Я же забывчивый.
— А я не из тех, кто напоминает. Это твоя барыня тебе все припомнит… И про меня тоже…
— Я куплю тебе, чего захочешь. Я же сказал: ты навсегда в моем сердце. Что бы ни случилось, ты жди.
— Да… буду ждать…
— Давай мыться вместе. Раздевайся.
Магда и слышать о таком не хотела, но он ее притянул и быстро раздел. Она не столько стеснялась своей наготы, сколько худобы: выпиравших ребер, плоской груди, острых коленок, тощих как палки рук. Прыщики перекинулись с лица на спину. Она стояла перед ним точно стесняющийся скелет. Яша из ванны вылез, а ее туда посадил. Он намыливал ее, ласкал, мыл, щекотал, пока она не рассмеялась. Потом понес на руках в альков, задернул занавески и оставался с ней так долго, что она устрашилась. Не иначе он был колдун, и силу ему сообщал дьявол.
Последнее время они мало разговаривали. Разве что о самом неотложном. Бывало, за целый день она даже не слыхала его голоса. Но сегодня все было как прежде. Он расспрашивал ее о деревне, и Магда вспоминала разные обряды Дожинок. [11]Еще рассказывала про маленьких старушечек, хоронящихся в жите и уворачивающихся от серпа, а потом на молотьбе от цепов. Про соломенную куклу, которую парни топили в пруду, про дерево, к которому старые крестьяне ходили молить дождь, хотя ксендз им это запретил, про деревянного петуха, спрятанного на чердаке у солтыса [12]и в засуху поливаемого водой, чтобы тоже приманить дождь. Яша слушал, расспрашивал.
— Ты веришь в Бога? — спросил он.
— Ну да.
— Зачем он все сотворил?.. Кстати, в кармане брюк лежит десять рублей. Возьми и сходи к портнихе.
— Я не лазаю по чужим карманам.
— Бери, пока есть…
Она ушла за деньгами в комнату, где висели брюки, а когда вернулась, Яша снова спал. Магда хотела поцеловать его в лоб, но побоялась разбудить. Она стояла в дверях, глядела и думала, что, сколько бы она с ним ни прожила, ей все равно его не понять. Душой и телом Яша был и оставался ее спасением, потому, наверно, она так и тряслась над ним. Магда стала прибираться после мытья. На другой лестнице жила портниха. Магда, поплевав на ассигнацию, сунула ее в кофточку. День совсем неожиданно оказался счастливым…
Он же весь этот летний день проспал. Пошел дождь, потом распогодилось. Яша открыл глаза. В алькове было темно. С кухни доносился запах еды. Магда жарила котлеты, собираясь подать их с картошкой и квашеной капустой. Яша, кроме овсянки, с утра ничего не ел и проснулся голодный. Потом быстро оделся, вышел в кухню. Поцеловав Магду, он съел, что было готово: хлеб с селедочными молоками. Потом взял со сковородки полусырую котлету. Магда, добродушно ворча, сказала:
— Вот бы всегда, как сегодня…
Но тут за дверью кто-то заскребся и шевельнулась ручка. Яша отворил и увидел маленькую девочку в большой шали. Она, как видно, Яшу знала, потому что сказала:
— Господин Яша, какая-то паненка ждет вас у подворотни.
— Что за паненка?
— Ее зовут Зевтл…
— Спасибо. Скажи, сейчас спущусь.
И дал девочке два гроша.
Не успел Яша закрыть за ней дверь, как Магда схватила его за руки:
— Ты никуда не пойдешь! Ужин стынет.
— Нельзя же, чтоб человек ждал.
— Я знаю, кто это!.. Потаскуха из Песков!
Магда вцепилась с такой силой, что пришлось вырываться. Лицо ее вмиг стало злобным, волосы растрепались, глаза позеленели и засверкали, как у кошки. Яша, вырываясь, оттолкнул ее, и Магда чуть не угодила в лохань с водой. Так с ним бывало всегда: стоило обойтись с кем-то по-доброму, и Яшу сразу пытались прибрать к рукам. Захлопывая за собой дверь, он услыхал, что Магда плачет, шипя и что-то крича. Ему было жаль ее, но заставить Зевтл стоять на улице он тоже не мог. Спускаясь, Яша ощущал запахи, доносившиеся из других квартир. Там плакали дети, кряхтели больные, девицы пели о любви. Где-то на крыше мяукали кошки. Яша на мгновение замер в лестничной темноте, раздумывая, как быть. «Дам ей что-нибудь, и до свидания! — решил он. — У меня и так мороки хватает». Вдруг он вспомнил, что сегодня свидание с Эмилией. Она звала его на обед. Вчера ночью, когда Яша вылезал в окно, это были ее последние слова. «Как я мог забыть? — удивился он. — Всё забываю! Обещал написать Эстер сразу, как приеду в Варшаву. Она там с ума сходит. Что со мной? Заболел я, что ли?» Яша прислонился к перилам, словно решил здесь и сейчас подвести итог собственной жизни. Он потерял целый день, проспав, продремав и видя сны. Будто перескочил через значительный отрезок времени. Ему столько надо было сделать и обдумать, что разум его ни на чем не мог остановиться. Вот-вот премьера, а он не приступал к репетициям. Непрерывно размышляя об Эмилии, он ни до чего не додумывался. «Я не способен принять решение, вот в чем беда», — снова сказал себе Яша. Вчерашняя — в последний момент — перемена в Эмилии потрясла его. Эмилия не поддалась Яшиной гипнотической силе. Когда он уходил, она поцеловала его и шепнула, что любит, однако в ее словах звучали победные нотки. «И правильно, что забыл! — подумал он. — Чтоб не воображала, что я за ней бегаю». В голове мелькнуло: «Может, это вообще конец? Вдруг она меня вчера разлюбила? Вдруг теперь она мне враг?..» Ему приходили в голову разные дикие мысли, точь-в-точь как в игре в догадки и предположения, когда он был еще в хедере и загадывал, не черт ли его собственный отец, не демон ли меламед, не вурдалак ли воспитатель, а всё, что вокруг, — не мираж ли, не вымысел? Между прочим, тогдашние повадки и страхи тоже никуда от него не делись. Если поблизости никого не было, он спускался по лестнице вприпрыжку, чертя ногтем указательного пальца по штукатурке. Кстати, он, который на пари провел ночь на кладбище, боялся темноты. Из теней возникали жуткие обличья — кудлатые видения с длинными клювами и провалами вместо глаз. Яша никогда не мог отделаться от ощущения, что всего лишь тоненькая преграда отделяет его от незримых этих, обступающих и наседающих существ, то вдруг пособников, то пакостников, а то и подстраивающих хитроумные каверзы. Яше постоянно приходилось воевать с ними, иначе недолго было сорваться с каната, стать косноязычным, заболеть, перестать быть мужчиной…
Он вышел на улицу и увидел Зевтл. Завернувшись в шаль, она стояла под фонарем у подворотни. Фонарь отбрасывал отсвет на ее лицо. Она выглядела такой, какой была на самом деле: провинциалкой, только что приехавшей в Варшаву. Вероятно, чтобы казаться моложе, Зевтл заколола с боков волосы в два пучка. В ней чувствовалась перемена, всегдашняя у тех, кто оторвался от корней и сам себе стал чужим.
— Это ты? — подал голос Яша.
Зевтл вздрогнула:
— Я уж думала, не дождусь.
Она потянулась расцеловаться, но этого не получилось: мимо, кряхтя и что-то ворча, прошла с ведром воды из крана какая-то баба. Она столкнулась с Зевтл и плеснула водой на ее высокие ботинки с пуговками.
— Чтоб она сдохла! — сказала Зевтл и по очереди вытерла ботинки краем шали.
— Когда ты приехала?
11
Дожинки — сельский праздник урожая ( польск).
12
Солтыс — деревенский староста ( польск.).