Страница 75 из 118
Костяк шарахнулся так, словно на белом свете или во тьме и в самом деле имелось нечто такое, чего ему стоило бы бояться. И бочком-бочком, распластавшись по стеночке обошёл стоявшего парня. А когда со скрипом и хрустом он уковылял в противоположную сторону, Ридд мог бы поклясться, что до него донеслось что-то весьма похожее на вздох облегчения.
Ага, боится! Не всё ж мне при виде их трястись осиновым листочком, — прокомментировала злокозненная и весьма довольная дриада.
Парень лишь хмыкнул и направил свои стопы к спуску на второй уровень — тому самому, через который когда-то провёл восторженно-испуганную эльфийку. Странно — сейчас, когда сердце уже отболело первым и самым невыносимым страданием, воспоминание о Меане всего лишь обернуло дымкой печали. Или то оказали своё воздействие могучие стены гномьей крепости, защищавшие даже и от таких напастей? Сладкие и грустные воспоминания уже не терзали раскалённым щипцами палача, но лишь напоили лёгкой грустью. Шевельнулись сами собою губы и уронили во тьму неожиданную, горьковатую улыбку.
Рука с зажатой в ней тростью поднялась и повела указующим полукругом, словно замерший над ступенями человек сам себе показывал эту картину былого величия, обернувшуюся ныне чуть горьковатым великолепием упадка. И под этим взглядом незримая волна пробежала по величественной лестнице и её обрамлению. Как будто кто-то незримый протёр смоченной в перегнанном вине тряпицей старую, запылённую и потемневшую от времени картину кисти хорошего мастера.
Первыми ожили вмурованные в стены изваяния драконьих голов. Седые струйки пыли осыпались вниз, когда каменные бестии недоумённо преглянулись и предстали во всём своём великолепии — вплоть до малейшей чешуйки, изваянной прихотливыми руками подгорного народа. И всё же, пробудившая их сила не была злой и беспощадной. Да и мерещилось в ней что-то знакомое, серебряное и похожее на них самих. Мутно-белесые шары в их пастях, до дрожи напоминавшие бельма какого-нибудь доживающего свой век старика, постепенно прояснились, обрели глубину и объём.
И постепенно в них зажглись огоньки. Десятки их неуверенно, робко проклюнулись в глубине прозрачного как слеза камня — и всё же, робко моргнув, погасли опять.
— Что за диво? — поинтересовался Ридд, когда убедился, что шевеление в левом внутреннем кармане ему не почудилось.
Что-то там определённо затрепыхалось. И когда рука парня полезла туда, назад она извлекла в ладони эльфийский светлячок — внутри стеклянного пузырька билась и металась махонькая цветочная феечка.
— Ох, ничего себе! — зачарованно шепнул парень, когда приметил в сиянии малявки сверкнувшее чистым золотом крохотное ведёрко. — А ты здесь откуда — и зачем?
Чуть подумав, он ногтем поддел пробку и выковырял её из горлышка светилки. Малявка вынырнула наружу… ну, неприличному её жесту Ридд ничуть не удивился — как он приметил уже давно, ко всяким любовным делам создания природы относились вовсе без присущего людям ханжества или стыдливости. А феечка изящным огоньком метнулась в растерянно застывшим светильникам у стен…
Как красиво!
Да, это было красиво. Крохотная феечка силой своей крохотной немудрёной магии пробуждала к жизни хрустальные шары. И вслед за её продвижением, позади разгоралось могучее сияние, подпитанное человеческой волей. Дюжина ударов сердца, и лестница оказалась освещена как днём, под весёлым и столь желанным сиянием полуденного солнца.
Упавшая статуя воина с двуручным топором зашевелилась. Древний гном неуверенно поднялся в скрипе ожившего камня и клубах пыли, и под насмешливым взглядом парня виновато пожал плечами да и стал на своё место в колыхнувшийся строй. И теперь две шеренги стражей по бокам лестницы уже лишь с виду казались просто изваяниями. На самом деле они, словно хорошо вымуштрованные солдаты, замерли в ожидании приказа того, кто имел право его отдать.
— Ну-ну, — с сомнением заметил Ридд.
Повинуясь одному лишь невыказанному желанию, вихрь быстро выдул отсюда пыль и сор. Со стуком убрались прочь редкие кости, и даже полуобвалившиеся каменные колонны приняли свой прежний вид. Заблистали, словно только вчера вышли из-под ревнивых рук мастеров, а потом ещё женщины и дети напитали их горным воском до почти зеркального блеска.
И спустя совсем малое время от всего этого зрелища вдруг повеяло теплом. Нет, не тем, который дарит солнце или огонь. А тем, который присущ только жилищу. Устоявшимся, многолетним и таким уютным. Казалось, сейчас лопнет мыльным пузырём эта обманчивая и хрупкая тишина. Спустится сверху отряд усталых бородатых воинов, вернувшихся с дежурства или вылазки — а навстречу им снизу выбежит шумная орава непоседливых малышей. И облепив отцов-дядек-братьев, примется обнимать и требовать рассказов о диковинном верхнем мире. А следом чуть более степенно с виду появятся матери, сёстры и возлюбленные, чтобы не скрывая блеска счастливых глаз дождаться своих — домой.
Домой, какое же это сладкое слово! А потом… да нет, не будет никакого потом. И уже прозвеневший было над лестницей смех угас, едва родившись. Лишь эхо печально затихло где-то вдали.
— А жаль, — вздохнул расчувствовавшийся отчего-то Ридд и утёр со щеки неожиданную слезу. Наверное, просто пылинка попала…
Повинуясь одному лишь взгляду, светильники чуть пригасли. Они уже не слепили глаза блеском парадного великолепия, но всего лишь освещали путь. И вот по этому пути вниз, по безукоризненному убранству лестниц спускался одинокий человек с дорожными сумами на одном плече, а вокруг весело порхала цветочная феечка и придирчиво бросалась устранять малейшие недочёты или незамеченные ошибки.
— Недрёманое око ты наше, — усмехнулся Ридд, когда на развилке малышка капризно потребовала уделить внимание полуосыпавшейся и едва видной картине, выписанной прямо во всю каменную стену.
Как он то проделывал, оставалось загадкой и требовало в дальнейшем пристальнейшего разбирательства и изучения, но одного прикосновения ладони с щедро выплеснувшейся из неё силы хватило, чтобы написанное минеральными красками творение древних гномьих живописцев обрело свою вторую жизнь. Заиграли потемневшие или выцветшие оттенки, не в такт сполохам беспокойной феечки качнулись тени в глубине картины — и через мгновение парень удовлетворённо кивнул. И даже отошёл на несколько шагов назад, чтобы полюбоваться отрядом гномов, который на залитом солнцем холме озирался на окрестные поля и рощи.
— То ли в поход пошли, то ли просто погулять по опасным местам, — усмехнулся Ридд, сообразив, что бородачи поднимались наверх наверняка с тем же чувством опасности, с которым люди опускались сюда, в полные неясной угрозы подземелья.
Слушай, а может быть! — судя по серебристому звону, дриаде эта мысль тоже показалась здравой…
Спуск вниз затянулся — парень вкалывал как проклятый и не позволял лениться ни себе, ни крылатой малышке. Мало того, своей вновь обретённой силой он восстанавливал кое-где разбитые на углах каменные вазы, насыпал туда несколько пригоршен сдобренного костяной мукой мусора и ронял одно семечко из подаренного дриадой-хранительницей пакетика.
Это была моя идея, — с затаённой гордостью заметила Флора, и парень ничуть не удивился бы, если б та от удовольствия покраснела. Когда после нескольких капель плеснутой сверху воды и мягкого поглаживания натруженных ладоней из праха впервые проклюнулся росток, он улыбнулся — да так, что в глазах снова предательски защипало. Надо же, велика сила жизни… это ничего, что он выглядит тщедушным — уж мы ему не дадим зачахнуть. А там окрепнет, и в старой гномьей цитадели под волшебным светом вырастут любимые растения эльфов. Где они, там не бывать смерти. А быть жизни и только жизни.
Так, Ридд, так! И… ты молодец, я тебя сейчас почти люблю!
Смущённая улыбка парня и его молчание оказались лучшей наградой тоже старавшейся дриаде. И когда вся эта увлечённо трудившаяся компания добралась до второго уровня, её уже изрядно пошатывало.