Меченый

Потом все-таки заглянула, привычно ужаснулась и… с интересом уставилась на свое изображение.

Конечно же, за годы, прошедшие с того времени, рыжие волосы и конопушки никуда не делись. А вот щеки и плечи заметно округлились. Кроме того, бабушкино платье очень выгодно подчеркивало талию, красиво приподнимало грудь и делало меня выше, чем я есть.

Пару раз повернувшись вокруг себя, я кинула взгляд на Амату и застыла: кормилица смотрела на мои бедра и угрюмо хмурила брови. Видимо, пытаясь решить, нравится ей мой вид или нет.

– Это платье делает тебя взрослее! – проворчала она через десяток ударов сердца.

Я потупила взгляд и незаметно осенила себя знаком животворящего круга. Вернее, мне показалось, что незаметно – не успела я закончить движение, как на лице кормилицы заиграла довольная улыбка:

– Ты права, дочка! Раз Вседержитель послал тебе это платье, значит, пришло твое время…

– Спасибо, Амата!!! – воскликнула я и бросилась ей на шею. – Я тебя так люблю!!!

– Я тебя тоже, – ответила она, легонько шлепнула меня пониже спины и добавила: – Ладно, обниматься будем потом. А сейчас займемся твоей прической.

Я обрадованно метнулась к пуфику, стоящему напротив зеркала, села… и тут же вскочила на ноги: в коридоре раздался топот подкованных сапог:

– Ваша милость, вы у себя?

– Что тебе тут надо, а, Кулак? – раздраженно рыкнула Амата. И, распахнув дверь, высунулась из комнаты.

– Его милость срочно требует баронессу к себе в кабинет! – преувеличенно громко – видимо, чтобы мне было слышно каждое слово, – протараторил десятник.

Я тут же оказалась на ногах: в его голосе звучали нотки, которых я еще ни разу не слышала!

Видимо, его тон подействовал и на Амату, так как она помрачнела и коротко поинтересовалась:

– Что-то случилось?

– Только что прилетел почтовый голубь от его величества, – угрюмо буркнул Кулак. – В Авероне мятеж.

Я выдернула из волос поддерживающие их шпильки, влезла в туфельки и, торопливо посмотрев на себя в зеркало, выскочила в коридор.

В замке было шумно, как на меллорском рынке. Или, скорее, как в военных лагерях, о которых так любят рассказывать мужчины: по лестницам носились перепуганные слуги, со стороны оружейной комнаты слышался лязг железа, этажом ниже ворочали что-то тяжелое, а выше – причитали.

Причитания доносились и с улицы – через настежь распахнутое окно Восточной башни, заглушая шелест дождя, до меня доносился многоголосый женский ор. Заглавную скрипку в котором играла Инария – жена десятника Урмана по прозвищу Ворон. Голосу ее мог позавидовать даже королевский глашатай, поэтому ее душераздирающую мольбу слышал, наверное, весь лен:

– …И на кого же ты меня бросаешь, сокол мой сизокрылый? Что я без тебя делать-то буду, счастье ты мое окаянное? Иди же, обними меня напоследок, услада ночей моих…

Голоса «услады ее ночей» слышно не было. Видимо, он занимался делом и не обращал на вопли супруги никакого внимания.

Голосила Ворониха [42]недолго – когда я добежала до четвертого этажа, с улицы раздался рев отца:

– Заткни жену, Ворон! А то ее заткну я…

Я перепугалась еще сильнее: отец никогда не повышал голоса на вассалов, предпочитая словам действие. В общем, еще прибавила ходу и влетела в кабинет, не постучавшись. Чуть не расквасив себе нос об отцовскую спину, затянутую в кольчугу.

– Вы хотели меня видеть? – присев в реверансе, спросила я.

– Смирения тебе, дочка, – поздоровался он, снял со стены щит, аккуратно прислонил его к столу и повернулся ко мне. – Я уезжаю. В Аверон.

Потом оглядел меня с головы до ног и грустно улыбнулся:

– Готовилась к ужину?

Я сглотнула подступивший к горлу комок и кивнула:

– Да, отец…

Он подошел ко мне вплотную, провел пальцем по моей щеке и поцеловал в лоб:

– Ничего, вернусь – устрою пир на десятину. С музыкантами, фокусниками, акробатами… и танцами! Обещаю!

– Вседержитель с ними, с танцами! Вы, главное, возвращайтесь побыстрее, ладно?

– Я постараюсь, – вздохнул он, забросил на плечо переметную суму и поднял щит: – Значит, так: старшим остается Волод. И не сверкай глазами: в его возрасте я уже взял своего первого медведя…

– Так это вы… – еле слышно пробормотала я. – А он пока даже с Вороном не справляется…

– Ворон – боец, каких еще поискать, – усмехнулся отец. Потом снова помрачнел и с хрустом сжал кулаки: – В общем, так: с утра выставите из замка всех посторонних, включая фокусников, Бездушного и гостей брата Димитрия. По-хорошему, надо бы сделать это сейчас, да вечер и ненастье, забери их Двуликий.

Я похолодела: в замке был один из слуг Двуликого! И не только был, но и должен был остаться до рассвета!!!

Перед внутренним взором тут же возникла картинка из рассказов Аматы:

Могучий воин… Косматый, как медведь… В кожаном нагруднике с нашитыми на него металлическими пластинами, кожаных штанах и сапогах… С черным посохом, сверху донизу испещренным зарубками и клевцом или чеканом на поясе… Он поворачивается ко мне, левой рукой откидывает с лица седую прядь и смотрит мне в глаза… Взглядом, в котором живет Бездна…

– Мэй! Ты меня слышишь? – рявкнул отец. И, выждав мгновение, дернул меня за плечо.

– Да, слышу, – непослушными губами вымолвила я.

Злиться он не стал. Просто поцеловал меня в лоб и грустно улыбнулся:

– Далее, пока меня не будет, держите ворота на замке. И не отворяйте их даже отпрыскам Латирданов… Единственный человек, которого можно впускать и выпускать из замка в любое время дня и ночи, – это мэтр Давер: он обещал приехать то ли завтра, то ли послезавтра с каким-то чудодейственным лекарством для твоей матери… Запомнила?

– Д-да, отец, – кивнула я и снова присела в реверансе.

Не успели отскрипеть цепи подъемного моста, как Волод, стоявший перед входом в захаб, повернулся ко мне и хитро прищурился:

– Снежного барса видела?

– Кого? – не поняла я.

– Барса! Снежного!!! – повторил он. – Сидит в одной из клеток, которые занесли в каретный сарай. А еще там есть медвежонок, здоровенный такой волчара, орел, заморская птица фараллан.

Я закатила глаза: брат не понял, куда и зачем поехал отец! И собирался жить так, как и прежде, то есть развлекаться и проказничать!

– Волод! В королевстве – мятеж. Отец просил присмотреть за замком… и за мамой, – поплотнее запахнув полы плаща, напомнила я.

– Замок – вот он! Что с ним сделается? А мама уже спит. Кстати, Тая сказала, что сегодня отвар получился сильнее, чем обычно, и до утра она не проснется.

«Слава Вседержителю… – облегченно подумала я. – Хоть мучиться не будет…»

– А с утра фокусники уедут, – глядя в сторону каретного сарая, продолжил брат. – Значит, увидеть зверинец ты можешь только сегодня. Или сейчас, или ночью. Но ночью там темно – хоть глаз выколи. Значит, надо идти сейчас.

– Сходите, ваша милость! Это интересно, – поддакнул Ворон, оставленный отцом за начальника стражи. – Только близко к клеткам не подходите.

Я подумала и согласилась.

В каретном сарае тошнотворно воняло мокрой шерстью, нечистотами и чем-то тухлым. Я поморщилась, пошире распахнула дверь, откинула капюшон плаща и с нетерпением посмотрела на Волода, пытающегося зажечь факел.

Кресало било по кремню, высекало длинные плети искр, а огонь все не занимался. Я презрительно фыркнула, и донельзя возмущенный брат продемонстрировал мне трут:

– Отсырел и не загорается…

– Дай сюда!

– Я сам! – воскликнул он, чиркнул еще раз, и трут, наконец, вспыхнул.

Дожидаться, пока разгорится пламя, я не стала, а шагнула к ближайшей клетке и осторожно отодвинула полотнище, которым она была накрыта…

«Здоровенный волчара» – тощий, облезлый волк размерами раза в полтора мельче моего любимца Ворчуна – лежал у самой решетки и, часто-часто дыша, смотрел на меня. Взгляд у зверя был угрюмым и каким-то затравленным.

М-да, смотреть тут было не на что: этот «страшный зверь» явно доживал последние дни.