Зной

— Я знаю, — ответила Глория. — Спасибо, но я все же рискну.

— Вы можете провести опознание по фотографии.

— Мой психиатр считает, что мне необходим непосредственный контакт с трупом.

Сестра пожала плечами:

— Дело ваше.

Вюрлицер отсутствовал, однако оставил указания своему помощнику и тот ожидал ее. Ей сказали, что она должна пройти в дверь с табличкой СКЛЕП и спуститься вниз. Смрад возрастал на лестнице по экспоненте, Глории пришлось держаться за перила и останавливаться через каждые несколько ступенек, чтобы свыкнуться с ним и прокашляться. Уже в самом низу она услышала голос:

хавай пидор что найдешь не еби мне больше нервы я б таких как ты травила тухлой пидорской консервой

Глория открыла дверь, найденную ею в укромном углу «склепа». Молодой человек в смахивавших на пышки наушниках протирал, стоя вполоборота к ней, пол. Вернее, приплясывал, держа в руках швабру, в слышном только ему ритме.

—  Я тебя зарежу ниггер слушай что я говорю повторяй за мною пидор Ди-Оу-Эй! [45]— прокричал он и выбросил вверх сжатый кулак.

Глория помахала ему ладошкой.

— О…

Одним движением он сорвал и марлевую повязку с лица, и наушники с головы.

— Привет, — обморочно поздоровалась она. — Глория Мендес.

— Извините. — Молодой человек понурился. Перемена с ним случилась разительная — от перепляса к строжайшему приличию, — Глории пришлось даже подавить смешок.

Табличка на его груди сообщала: ИРВИН УИЛЬЯМС, ПОМОЩНИК КОРОНЕРА. Совсем молодой, года двадцать три, двадцать четыре. Белый, с тонкой, как бритва, козлиной бородкой, придававшей его лицу вид карандашного наброска.

— Я друг детектива Реджи Солта, — сказала Глория.

Он кивнул, еще раз извинился.

— Джерри говорил, что вы придете.

— Простите, что помешала.

Молодой человек очень старался не смотреть ей в глаза и пунцовел:

— Да нет, я… извините… пожалуйста… э-э…прошу вас, нам туда.

Он провел ее по длинному коридору, в котором толклись полицейские, беседовавшие, прижимая к носам платки, с медэкспертами. Глория пожалела, что не взяла с собой платка: невероятно, но запах стал еще хуже. Затем ее поразило новое зрелище: столы с лежавшими на них трупами. Трупов было многое множество, наполовину вскрытых, затиснутых в углы, перегораживавших двери аварийных выходов. Завернутых, будто ковры, в прозрачный пластик, завязанный с обоих концов толстым белым шпагатом. Глории начинало казаться, что она ненароком забрела на адскую колбасную фабрику.

И запах.

Ирвину, который привел ее в комнату, тесную от больничных шкафчиков и картонных коробок с резиновыми перчатками, запах, похоже, нисколько не досаждал. Наблюдая за ним, рывшимся в просвечивавших, отпечатанных под копирку документах — анализы крови, рентгеновские снимки, отчеты токсиколога, фотографии мест преступлений, — она поняла, что ошиблась: не такой уж он и белый. Какая-то смесь — и с неясными пропорциями — нескольких рас. Она читала где-то, что при определенном уровне смешанных браков слово «раса» утрачивает осмысленное значение. Однако ее опыт говорил о прямо противоположном. Глядя на Ирвина, Глория понимала, что какая бы долгая семейная хроника ни была закодирована в его генах, он предпочел быть чернокожим.

— Вы, наверное, хотите стать рэпером? — спросила она. Ей нужно было, чтобы Ирвин расслабился, — он все еще смотрел куда угодно, только не на нее, и то и дело взволнованно облизывал губы.

Ирвин усмехнулся, покивал.

— А сценический псевдоним у вас есть? — не отступала она.

Он вгляделся в ее лицо, пожевал губами и сказал:

— Ладно. Смотрите.

И закатал рукав. Верхнюю половину руки обвивала татуировка: цепочка черепов. Над нею полукругом:

— Я не такой уж и знаток, — сказала Глория. — Но мне нравится.

Он ответил ей благодарной улыбкой:

— Хотите узнать, чем я занимался, когда вы пришли? Это фристайл.

— Фристайл?

— Импровизация, — пояснил он.

— Впечатляет, — сказала Глория.

— Если вам правда понравилось, послушайте мое демо. — Ирвин поднял перед собой папку: — Вот он, наш джентльмен.

Он открыл папку, прищурился, читая первую страницу.

— Мистер Iepyina. Сдается мне, мэм, я этого персонажа помню. Он уже долгое время лежит в холодильнике. Прибыл без документов, только с копией свидетельства о рождении. — Ирвин пожал плечами. — Я запомнил его, потому что это очень — ну, вы понимаете. Необычно. Или — странно, понимаете?

Качество копии было никудышное, имена родителей в ней стерлись. Глория смогла понять лишь, что выдано свидетельство было в округе Сан-Диего 17 декабря 1946 года.

Ирвин протянул ей халат и перчатки:

— Он где-то здесь.

И они отправились на поиски трупа. Ирвин то и дело останавливался, заглядывал в карточку, которую прихватил из папки Iepyina, время от времени вскрывал наполненный гнилью мешок и говорил: «Не то». Он словно товар на витрине выбирал. Наблюдая за ним, Глория гадала, сколько же людей могло затеряться здесь. Она понимала, что рано или поздно наступает момент, когда свободного места больше не остается и самых старых жильцов приходится изгонять. Наверное, для немногих неудачников это хранилище было местом успокоения — наполовину временным, — которого они лишались, когда чья-то скука или вспышка учрежденческого невроза привлекала к ним, забытым по недосмотру, чье-либо внимание.

Пока продолжались поиски, запах стал казаться ей не таким уж и нестерпимым. Глория начала даже испытывать определенную гордость. Оказывается, она способна переваривать жуть в количествах гораздо больших, чем те, что могла предложить ей медицинская школа.

Мешок, содержавший Джозефа Геруша, оказался затиснутым в немыслимо узкую каморку, находившуюся на периферии их поисков. Ирвин произнес короткую речь о том, чего ей следует ожидать, о том, как это тяжело — увидеть любимого человека в таком состоянии, о некоторых распространенных реакциях на это зрелище и так далее.

— Ну хорошо, — торжественно произнес он, разрезая шпагат. — Приступим.

Впоследствии, вспоминая этот день, Глория поняла, что сильнее всего поразила ее в трупе Джозефа Геруша покрывавшая его плесень: заиндевевший, зеленый с белым пушок, которым порос серый ландшафт плоти. Геруша сильно походил на индейку, провалявшуюся забытой после Дня благодарения восемь недель на каком-нибудь холме. Живой, он был человеком не крупным, а постфактум еще и сократился в размерах. Все тело Джозефа Геруша претерпело усадку, от которой лицо его обрело выражение задумчивости, некой неизъяснимой мудрости, приберегаемой Природой для мертвецов.

Впрочем, первым, что она подумала тогда, было: что?

— Вы хорошо себя чувствуете, мэм? — Ирвин взял ее под локоть, положил другую ладонь ей на спину.

— Все в порядке. — Она повернулась к молодому человеку: — От чего он умер?

Ирвин заглянул в карточку.

— Официально? От печеночной недостаточности. Но если честно, от того, что просто умер.

Она подошла слишком близко, запах ударил ее, точно гарпуном. Покачнувшись, Глория отступила на шаг, в голове у нее все смешалось от смрада и окончательно запутавшей ее реальности Джозефа Геруша.

Известного ей также как Бэйк, бездомный обитатель мусорного бака.

Глава шестнадцатая

Она позвонила детективу Воскбоуну.

— Мисс Мендес, — сказал он. — А я как раз собирался звонить вам.

Они договорились о встрече на восточном конце Голливудского бульвара, в одном из ресторанчиков Маленькой Армении. Образовавшийся на Хайлэнд-авеню затор вынудил Глорию несколько минут любоваться прямоугольным шпилем церкви объединенных методистов с натянутым поперек него двадцатифутовым транспарантом, призывавшим помогать жертвам СПИДа. Вооруженные фотоаппаратами туристы осаждали «Китайский театр Граумана» и «Аллею славы» в чреватых галлюцинациями надеждах узреть какую-нибудь знаменитость и наскакивали, чтобы сфотографировать ее, командами численностью человек в сорок на какого-нибудь ошалевавшего от такого переплета бедолагу, который неизменно оказывается техником студии звукозаписи, впервые за последние три дня надумавшим погреться на солнышке. Зевающий динозавр торчал из крыши музея «Верь не верь», выбирая себе на поживу кого-нибудь из числа проституток, еще не приодевшихся для вечерней работы, и сайентологов, выбежавших на улицу, чтобы покурить, — и находя их слишком тощими, непригодными в пищу.

45

DOA —умер по прибытии (англ.).