Тайный брак

— Что ж, может быть…

— Мы уже просили о том же и вашу мать, — продолжал Бофорт. Он оказался весьма многоречив. — Мы готовы на все… буквально на все, чтобы предотвратить надвигающуюся угрозу. Напишите немедленно, миледи. Я возьму ваше письмо и прослежу, чтобы его отправили со специальным посланником. Сделайте это во имя благополучия вашего сына, короля Англии…

Написать письмо моей сестре Мишель оказалось для меня непростым делом: оно всколыхнуло воспоминания о нашем несчастливом детстве. Перед моими глазами вновь возникла бледная полуголодная девочка, переносившая хуже всех нас тяжкие условия жизни и полное отсутствие родительской заботы. По-моему, она всегда мерзла сильнее, чем мы, и есть хотела больше, и горевала острее остальных детей.

Я с трудом представляла ее сейчас в облике великой герцогини, возлюбленной супруги Филиппа Бургундского, который не проникся к ней недоверием и не отправил в изгнание даже после того, как наш с ней родной брат оказался замешанным в убийстве отца Филиппа.

Составляя письмо, я пыталась изгнать из мыслей образ тщедушной, дрожащей от холода и страха девочки и представить ее женщиной в расцвете красоты и молодости, той, слову которой повинуется любящий муж.

Я писала:

«Дорогая Мишель, ты сейчас герцогиня Бургундская, я — королева Англии, но мы по-прежнему помнящие друг друга родные сестры… Ты знаешь, что у меня маленький сын и что я потеряла мужа. Сделай все, чтобы тебя не постигла такая же участь — чтобы ты не лишилась своего дорогого супруга. Попытайся остановить безрассудный поединок. Убеди Филиппа, что это ничему не поможет. Умоли его не ставить на карту свою жизнь. Ты не должна остаться вдовой, как это случилось со мной…»

Я продолжала в том же духе о делах нынешних, но мне оказалось не под силу вытравить из памяти былое — наши дни в «Отеле де Сен-Поль», потом в Пуасси… Сестра Мари, всегда смиренная, всегда обращенная только к Богу… Наши братья, двух из которых давно уже нет… Несчастный безумный отец, заброшенные дети… мать, утопающая в довольстве и роскоши, беспрерывно меняющая любовников…

Интересно, что может она сказать или написать Мишель? Та, как и я, боялась ее и ненавидела. Возможно, ненависть — слишком сильное слово в отношении матери, но и капли любви мы к ней не испытывали. Нет ее и сейчас.

Я закончила письмо. Епископ остался вполне доволен, он любезно поблагодарил меня, взял послание и, не задерживаясь долее, отбыл из замка.

Какое-то время спустя Гиймот сообщила:

— Вы слышали? Герцог Глостер вернулся в Англию.

— Неужели? Что же тогда с поединком?

— Некоторые говорят, он прибыл, чтобы подготовиться к нему. Но другие утверждают — наоборот, он мечтает, чтобы ничего такого не произошло. Он-то полагал, земли сами упадут ему в руки, а произошла большая стычка, и он увидел: с бургундцами ему в одиночку не совладать… А еще ходят слухи, будто он сказал, пускай Жаклин Баварская остается там и сама разбирается со своими родичами, если ей надо, а у него, мол, другие дела.

— Но ведь это нечестно! — воскликнула я. — Он дал ей обещание.

— Разве герцог задумывается об этом? Люди говорят, Жаклин ему уже надоела и он влюбился в одну из тех женщин, кто сопровождал ее отсюда во Францию.

— Зачем ты обращаешь внимание на всякую болтовню, Гиймот?

— А как бы мы с вами знали, что происходит на белом свете, если б не слухи? Из них только и узнаем — что, где и как. Больше, чем из разных других сообщений, или как они там называются. А кроме того, в них больше правды. Если, по слухам, объявленная победа вовсе не победа, а поражение, то оно так и есть, уж будьте уверены… без них нам никак не обойтись.

— Хорошо, хорошо, Гиймот, — с улыбкой сказала я, выслушав похвальное слово в их адрес. — Так что же говорят о новой подружке герцога?

— Соблазнительно-лакомый кусочек, все это признают. Как раз по вкусу таким распутникам, как герцог… Бедняжка Жаклин, так скоро кончилось ее счастье!

— Но кто та женщина? Как ее имя?

— Леди Элинор Кобэм.

— Я слышала о ней.

— И, нет сомнения, услышите еще! Герцог совсем потерял из-за нее голову, ему уже не нужна провинция Эно, а также Зеландия… Но это опять слухи, миледи.

Милая Гиймот! Язычок ее с возрастом становится острее, ум — тоже. Она стала замечать многое, на что раньше не обращала внимания, и делать собственные выводы.

— Да, — сказала я, — Жаклин можно только пожалеть.

— Зато она отделается от герцога. Это уже неплохо.

— Что же станет с ней дальше? — спросила я.

Об этом у Гиймот тут же нашлось свое суждение.

— Герцог Бургундский, — сказала она, — несомненно, вернет себе земли, из-за которых разгорелся спор, если уже не вернул. Тогда Жаклин станет его пленницей и он отправит ее обратно к законному мужу, Брабанту.

— Ну а с этим злосчастным поединком?

Гиймот отвечала с легким презрением:

— Он никому теперь не нужен.

Я кивнула в знак согласия.

— Ты совершенно права… Но, Боже, как бы я хотела, чтобы Глостер оставался там. В Эно, Голландии, Зеландии — где угодно, только чтобы его нога не ступала на берег Англии! Однако, увы, он уже здесь…

Гиймот с пониманием посмотрела на меня и глубоко вздохнула.

Вскоре я получила ответ от Мишель. Она сообщала, что очень обрадовалась моему письму и тоже надолго погрузилась в воспоминания о нашем детстве.

«…Но как изменилась наша с тобой жизнь теперь, — писала сестра. — Как непохожа на ту, что вели мы в том злосчастном «Отеле» или в тихом и мирном монастыре… С тех пор, как я вышла замуж, у меня все переменилось к лучшему. Я воистину счастлива. Знаю, и ты была счастлива с супругом, так безвременно ушедшим от тебя… Я разговаривала с герцогом, моим мужем, о том, о чем ты просила. Умоляла оставить мысль о поединке. Обычно он прислушивается ко мне. Как всегда, ласково он успокоил меня и обещал подумать над моими словами. Тщу себя надеждой, что поединок не состоится. Молюсь об этом… Тем более что войско Глостера покинуло уже захваченные земли…»

Я тоже согласилась с моей Гиймот: единоборства не будет. Глостеру это стало ненужным, он постарается уладить все миром, но чтобы при этом, разумеется, не страдала его честь. Чтобы никому не могло прийти в голову, будто он испугался. Он хотел во что бы то ни стало сохранить свой образ безрассудно-смелого повесы и гуляки, распутного, но неотразимо-очаровательного, которого люди любят именно за эти его качества, считая их отличительными чертами всякой незаурядной благородной натуры.

И народ действительно любил его, закрывал глаза на многие проделки, радостно приветствовал на улицах, явно отдавал предпочтение задиристому хвастливому герцогу перед серьезным положительным епископом Винчестерским Генри Бофортом.

Кстати, последний снова оказал мне честь своим посещением.

— Рад сообщить вам, миледи, — сказал он после церемонии приветствия, — что наши усилия не пропали. И ваше письмо, и просьба вашей матери, а также запрещение, наложенное папой римским, сыграли свою роль. Но, как мне стало известно, решающее значение возымели мольбы вашей сестры. Они и заставили герцога Бургундского отказаться от поединка и забрать вызов.

— Значит, отношения между Бургундией и Англией по-прежнему крепки? — спросила я.

— Они, к сожалению, значительно ослабли, но герцог Бедфорд постарается вновь вернуть утраченное. Он весьма тонкий политик.

— А герцог Глостер сейчас в Англии? — Я решила проверить и уточнить слухи, которые мне сообщила Гиймот.

— Да, и сомневаюсь, чтобы снова вознамерился отправиться в Эно или Зеландию.

— Но ведь его жене необходима помощь? Он обещал.

Епископ с презрительной улыбкой пожал плечами.

Он остался доволен таким исходом, однако о себе я этого сказать не могла. Теперь, когда я окончательно убедилась, что Глостер в Англии, новая волна беспокойства охватила меня.

Я боялась, что, потерпев фиаско в провинции Эно, правителем которой он чуть было не стал, Глостер обратит все свое внимание на Англию, на то, чтобы усилить здесь свое влияние и добиться большей, если не единоличной, власти.