Страница 45 из 83
Я уверенно покачала головой.
— Нет, Оуэн Тюдор. Мое детство полно печали и слез. В «Отеле де Сен-Поль»… Вы даже не можете себе представить! Эти холодные, продуваемые насквозь комнаты… Гиймот могла бы порассказать об этом. Она пришла к нам служить как раз в те годы. Смотрела за нами — несчастными, полуголодными, дрожащими от стужи детьми… Почему мы там оказались? Нас отправила туда наша собственная мать, живя в это же время в довольстве и роскоши со своим любовником и тратя столько денег на роскошные наряды, ароматические жидкости и домашних животных, что их почти не оставалось на ее детей. Да она и не думала о них, пока они не стали ей нужны для осуществления ее планов… А еще… Еще преследовал нас постоянный страх перед безумным человеком… моим отцом. Его часто приковывали к постели в комнате, которая…
Я резко прервала рассказ, удивленная своим взрывом откровенности. Королеве не следует так разговаривать со своим подданным.
— Забудьте все, о чем я сейчас говорила, — сказала я. — Сама не знаю, что на меня накатило… Это все ваши слова о родном доме. У меня никогда не было настоящего дома, Оуэн Тюдор, хотя я родилась в семье короля… Здесь, в Виндзоре, возле моего сына… сейчас… Здесь мой самый лучший, самый настоящий дом…
После этих слов я поднялась и вышла, слишком взволнованная, чтобы продолжать разговор. Сидя в одиночестве у себя в покоях, я недоумевала: зачем раскрыла душу нараспашку перед простым придворным, хранителем королевского гардероба?
Мне хотелось поведать моей Гиймот о случившемся, но почему-то я не смогла… Не сумела… Сама не понимаю — почему…
Интерес к Оуэну у меня возрастал, мне хотелось узнать больше о нем и его семье. Я много расспрашивала, и он довольно охотно отвечал, а я с наслаждением вслушивалась в звуки его мелодичного голоса.
— …Мой родитель, миледи, — рассказывал он, — носил имя Мередидд. Он жил на Англси — это небольшой остров у самой оконечности нашего девственного Уэльса. Отец был тем, кого у нас называют «исчйтор», и умоляю вас не спрашивать меня, что это такое и в чем заключались его обязанности, ибо ничего толкового я вам сказать не смогу. Знаю только, это связано с имуществом для государственной казны. Зато позднее он занял пост скутифера в замке епископа Бангорского, и это означало, о чем могу сообщить вам вполне достоверно, он был чем-то вроде главного дворецкого или управляющего… Тогда он и женился на моей матери, которую звали Маргарет, она была дочерью человека по имени Дафидд Фичан эп Дафидд Ллвид, и это означало, что его собственный отец, а мой прадед звался двумя последними именами.
Я не могла не рассмеяться, на что он, видно, и рассчитывал, и, поскольку он замолк, я попросила продолжить повествование.
— Мой отец Мередидд обладал свирепым нравом, — снова заговорил Оуэн Тюдор. — Стоило кому-нибудь сказать что-то ему не нравящееся, как он тут же хватался за меч. И, конечно, мало кто удивился, когда стало известно, что отец убил человека. Так просто, почти ни за что.
— О Боже!
— Увы, миледи, это произошло, но еще до моего появления на свет. После этого он бежал вместе с матерью на север Уэльса, и там, в тени нашей великой горы Сноудон я родился.
— А когда выросли, то покинули Уэльс и пошли на службу к королю Англии? — спросила я.
— Да, судьба сложилась именно так, и я благодарен ей, миледи. Вы знаете, как часто бывает — вы знакомы с одним человеком, тот знаком с другим… Через них, как по ступенькам, поднимаешься к самому приятному для тебя делу… а то и к славе… Моя бабка по отцу связана родством с великим Оуэном Глендовером, который в свое время принес много пользы Англии. Его сын вступил в армию короля Генриха, куда привел и меня.
— И с тех пор вы служили королю?
Он посмотрел на меня и честно сказал:
— Да, и до сих пор считаю, мне крайне повезло в жизни, и горжусь своей близостью к королю Генриху. О лучшей доле я не мог мечтать.
— Приятно слышать, — заметила я. — Но мне кажется, такой бывалый воин, как вы, не может все время не стремиться на поле боя. А вы сейчас здесь… — Я понимала, что повторяюсь, но мне так хотелось, чтобы он признался, что здесь он потому, что я ему не безразлична. О, эти невинные женские уловки, как далеко они могут нас завести.
— Миледи, — сказал он очень серьезно, — мне нравится здесь больше, чем где бы то ни было в целом свете! Я имел честь говорить вам об этом.
Это могло показаться грубой лестью, если бы я уже немного не знала Оуэна. Кроме того, он ведь валлиец с романтической душой, видимо, свойственной этому народу, а выбор слов у поэтов и романтиков не всегда продиктован смыслом и во многом зависит просто от красоты сочетания звуков, от их музыкальности.
Я продолжала радоваться каждой нашей встрече, предвкушая их. Они уводили мои мысли прочь от гнетущего страха потерять сына.
Снова со мной Маргарет, вдова герцога Кларенса, одного из братьев Генриха. Так приятно видеть эту милую женщину, а также ее дочь от первого брака, Джейн.
В этот раз Маргарет показалась мне куда спокойней и умиротворенней, чем в первый, когда носила траур по своему погибшему супругу. Она уже свыклась со своей вдовьей судьбой, все ее мысли обратились к дочери.
Мне бывало хорошо в их обществе, я чувствовала, что тоже излечиваюсь от потрясения, причиненного смертью Генриха, и по ночам молилась, прося Господа исцелить меня быстро и надежно.
Появился в Виндзоре и еще один гость. Хотя не знаю, правильно ли так называть человека, ставшего на долгие годы узником.
Я говорю о Джеймсе I, короле Шотландии. Он продолжал быть пленником Англии, а шотландцы по-прежнему отказывались платить выкуп за его освобождение из этой почетной ссылки.
Джеймс оказался отменным собеседником, с ним я чувствовала себя легко и просто. Почти как с Оуэном Тюдором.
Шотландец понравился мне еще два года назад, с первой минуты, как я его узнала. По мере того как у меня появилась возможность видеть его чаще, ибо он находился рядом со мной и Генрихом во время нашего торжественного въезда в Париж, я стала питать к нему самые добрые чувства. Мой супруг взял его тогда с собой во Францию в надежде, что тот сумеет убедить шотландцев, вступивших во французскую армию, выйти из нее и перейти на сторону англичан или вообще не воевать. Насколько я знаю, эта миссия Джеймса не оказалась успешной, но сам он принял участие в нескольких битвах, сражаясь бок о бок с Генрихом, совершенно забыв о старинной вражде между шотландцами и англичанами. Да и немудрено: он ведь находился в Англии к тому времени около девятнадцати лет, с девятилетнего возраста. К нему относились как к королю. Только свобода его была ограничена. Не мог он и вернуться в Шотландию. Хотя, по правде говоря, у меня создалось впечатление, что он и не очень хочет этого. Положение на границе между обеими странами оставалось почти все годы напряженным; с Джеймсом здесь хорошо обращались, свою родную страну он почти забыл, тоски по ней не ощущал; как его там встретят — не знал… К чему ему стремиться туда?
Да и в детстве, насколько я узнала из его рассказов, он воспитывался у графа Нортумберлендского, где изучал вместе с его внуком, известным впоследствии под кличкой Генри Горячая Голова, некоторые науки, и главным образом военное искусство.
Как Джеймс стал английским пленником? Он охотно поведал мне об этом.
Его старый больной отец оказался уже не в состоянии управлять Шотландией, и десятилетнему Джеймсу предстояло стать королем, а вернее, пешкой в игре сторонников различных партий. Чтобы избавить ребенка от возможных последствий междуусобной борьбы, отец решил отправить его во Францию, где тот мог находиться в сравнительной безопасности. Но корабль, на котором плыл наследник шотландского престола, захватили англичане и препроводили судно в английскую гавань. Так Джеймс стал пленником, если его можно таковым назвать, и с тех пор — уже около двадцати лет — все ожидает, что Шотландия даст за него выкуп. Но она не торопится, а сам Джеймс не спешит возвращаться в страну, которую почти не помнит и которой он вряд ли будет нужен.