Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 15 из 83



Через ее спальню прошло немало любовников. Больше других мне запомнился Луи де Босредон. Очень неприятный человек, отличавшийся крайней заносчивостью. Он, видимо, считал, что если королева делит с ним постель, то он уже некоронованный король. Впрочем, в привлекательности ему не откажешь. Простого дворянина из Оверни, Луи де Босредона, мать сделала мажордомом. Как высший придворный, он мог находиться во дворце, ближе к ней.

Луи де Босредон еще не знал, как кратковременны увлечения королевы и что она никогда не сожалеет о покинутых или исчезнувших любовниках. Даже о таком, каким был герцог Орлеанский. Смерть его она пережила легко и вскоре утешилась с другим…

Я уже упоминала, что она старалась не спускать глаз с моего брата Луи. Сын вызывал у нее беспокойство. В нем появилась решительность, и многие считали, что очень скоро он станет королем Франции. Наш отец все реже мог заниматься управлением страной, и поговаривали, он вот-вот подпишет отречение в пользу старшего сына. Придворные начали оказывать Луи гораздо больше внимания, чем раньше, заискивали перед ним, у него появилось множество приверженцев и просто подхалимов. От всего этого он рос в собственных глазах, становился строптивым по отношению к матери. Она теряла над ним влияние, а вместе с тем и власть над страной в будущем. Луи, что кость в горле, мешал ей.

Никто не знал наверняка, какую из враждующих сторон — бургундцев или арманьяков (Орлеанский дом) поддерживает королевская семья. Сама королева явного предпочтения не отдавала никому — склонялась то в одну, то в другую сторону. Но наследник престола завел теснейшую дружбу с молодым герцогом Орлеанским и стал, таким образом, лучшим другом арманьяков.

Жители Парижа, большей частью следовавшие в своих симпатиях и антипатиях за королевским двором, увидев, что наследник открыто принял сторону Орлеанского дома, также открыто переметнулись от бургундцев к арманьякам. Стало как бы дыханием времени — оставлять бургундцев, еще недавно так милых сердцу, и примыкать к их противникам… Удивительно, как все же непостоянен народ, как без видимой причины он легко меняет симпатии, легко предает того, кому вчера еще поклонялся! Неисповедимы его пути… На улицах вспыхивали схватки с немногочисленными приверженцами бургундцев, и нередко эти бои приводили к смертельному исходу.

Сердце мое полнилось скорбью за несчастную страну, за людей, которые не хотят видеть, как их вражда приносит все новые беды…

Все понимали, что вряд ли герцог Бургундский смирится с потерей власти, ведь совсем недавно парижане встречали его восторженно, как короля.

Внезапно стала известна суть его тайных переговоров с королем Англии. Возмущению моей матери не было предела.

— Вероломный негодяй! — кричала она в моем присутствии. — Вообразил, что он не кто иной, как французский король. Как он посмел? Он лишится у меня головы за это! Жан Бесстрашный! Я заставлю его почувствовать страх.

Я не могла понять, почему она так разошлась при мне, ведь я даже толком не знала, о чем идет речь. Видимо, бессильная ярость матери так велика, что застлала ей разум. Ей, наверное, безразлично, перед кем излить свой гнев. Однако последующие слова все объяснили мне.

— Знаешь, что он сделал? Отправил доверенного человека в Лондон с предложением женить короля Англии на своей дочери! Какой подлец!

В моей душе вспыхнула надежда. Я не решилась смотреть на мать, боясь, что она по моему лицу догадается, как меня обрадовала эта новость.

Неужели король согласится? О, если бы так случилось! Мне стало жаль девушку, которой выпала бы доля стать его женой, но зато какое счастье для меня!

— Предложил королю Генриху V свою дочь! — продолжала мать. — Ты слышишь меня?.. Какой выскочка!.. Никогда этому не бывать!

Мне хотелось ей возразить, напомнить, что герцог Бургундский никакой не выскочка. Он более высокого рода, чем она сама. Но я, не поднимая глаз, молчала.

— Какая наглость! — Мать все еще не могла успокоиться. — И знаешь, как зовут его дочку? Екатерина, как и тебя! — Голос ее звенел от ярости, словно в этом совпадении имен заключалось главное зло и оскорбление для нее. — Он вздумал обойти меня… обойти твоего отца и обручить свое жалкое отродье с королем Англии!

— Но что ответил король? — спросила я дрожащим голосом.

— А ты как думаешь? Он ведь уже сделал тебе предложение. Неужели он обратит свое внимание на дочь какого-то бургундского герцога?





— Она тоже королевского происхождения, — робко заметила я.

— Но не дочь короля. А Генрих — король, и ему нужна жена из королевского рода. Не бойся, он все равно женится на тебе. Только попросит за это большую цену… А герцог Бургундский просто рехнулся!..

Я-то знала: он в здравом уме, но несколько удивилась, почему ему вдруг изменила былая сметливость. Впрочем, я ему только благодарна.

Увы, вскоре мои упования на чудо рухнули. Моего отца, лишь недавно перенесшего очередной припадок, удалось все-таки вытащить на короткий совет, где ему дали на подпись бумагу, запрещавшую герцогу Бургундскому под угрозой обвинения в государственной измене и предательстве вступать в какие-либо отношения с королем Англии. В крайнем унынии, которое всегда следовало за приступом безумия, король подписывал все, что бы ему ни предлагали. Мать осталась довольна и почти успокоилась. Теперь уже с насмешкой говорила она о безумии герцога, решившегося предложить свою дочь в английские королевы.

Я поняла, что радовалась преждевременно.

Между тем все новые сведения, неутешительные для Франции, доходили до нас о короле Англии. Говорили о его популярности в народе, до которой было далеко его немощному, отягощенному болезнями отцу. Генрих V восхищает и поражает всех своей энергией и смелостью решений; он привел в движение всю нацию, дал новый толчок к развитию страны. На всех верфях кипит работа. С каждым днем государство становится сильней и уже готово к новым сражениям, если те разразятся. Впрочем, в последнем никто почти не сомневался: молодой король не считал законченной длительную войну с Францией и мечтал отличиться на поле боя.

Говорили, он стремится походить на своего прадеда Эдуарда III, считавшего Францию частью английской короны и в свое время начавшего завоевание Франции. Однако, получив титул французского короля, он не довел войну до конца, хотя англичане одержали славные победы при Слейсе, Креси, Пуатье…

Вскоре случилось то, чего так жаждала моя мать: король Генрих V направил посланников во Францию с поручением начать незамедлительные переговоры о браке.

— Конечно, ему сразу покажут твой портрет, — говорила мне мать. — Мы не напрасно нанимали художника. Картина напомнит Генриху об Изабелле, руки которой он когда-то напрасно домогался. Ты заменишь ему твою сестру.

Однако когда стали известны условия, выставленные английским королем, восторги матери поумерились.

— Нет, это уже слишком! — восклицала она. — Требовать так много! Он чересчур самоуверен, этот Генрих!.. Впрочем, молод и энергичен, — добавила она уже с улыбкой.

Моя мать оставалась неравнодушной к мужской молодости и темпераменту.

Меня же только радовали непомерные требования английского короля — они снова вселяли надежду на избавление от этого брака. Или, во всяком случае, на значительную отсрочку.

Какие же требования он выдвигал? Кажется, он хотел владеть Анжу, Нормандией, Мен и еще моим приданым в размере двух миллионов золотых крон.

— Немыслимо! — говорила мать. — Даже если мы согласимся уступить земли, то где нам взять такие деньги?..

Переговоры снова зашли в тупик, а в это время герцог Бургундский, нисколько не испугавшись грозной бумаги короля, по-прежнему пытался выдать свою дочь за Генриха V Английского, объявив своим непослушанием войну Карлу VI.

Мой старший брат Луи, поглощенный этими государственными делами, говорил только об английском короле, возмущаясь его наглостью, его непомерным аппетитом… Да как тот смеет вообще предъявлять подобные претензии?! Англичане никаких прав не имеют на земли во Франции. Когда-то, правда, они получили кое-что в результате женитьбы их короля Генриха II на Альеноре Аквитанской, но их сын, король Иоанн Безземельный, умудрился потерять все, приобретенное родителем. С тех пор прошло более двухсот лет. Земли вернулись во французское владение, и теперь уж — навсегда! Иначе не должно быть и не будет!..