Праймашина

Вадим Панов

Праймашина

Все обитатели мира уверены, что великие свершения и подвигивозможны исключительно во время войн. Что лишь безжалостный огоньпостоянных сражений являет нам истории, достойные пера сказителей.Что повседневная жизнь пресна, и нет в ней событий, способных статьлегендами.

Все обитатели мира искренне верят в героику большой войны.

И не понимают, что историю творят не мечи, а люди. Их трусость иотвага, подлость и стойкость, честолюбие и вера – люди ведут засобою мир, и не важно, полыхает ли вокруг война, или же тихо текутспокойные будни. Не важно, потому что тот, кому суждены великиедела, не обращает внимания на такие мелочи – он идет к своей цели.Он упрям и тверд, он преодолевает преграды и знает, что свершенияего будут грандиозными. И еще он знает, что помешать ему способенлишь столь же сильный человек.

Эта история произошла в 70-м году Эры Прайма, всего за нескольколет до начала Второй войны между империей Доктов и Адорнийскимкоролевством.

В этой истории были предательство и самопожертвование, ненавистьи любовь, гениальные открытия и жаркие схватки, власть императорависела на волоске, но… Но эту историю забыли. О ней не рассказываютуниверситетские профессора и не слагают баллады менестрели, ееучастники либо мертвы, либо предпочитают молчать, а значит, этойистории не было.

Пролог

Нет ничего на этом свете прекраснее и возвышеннее, чем видокеана. Чем вид непоседливых, пребывающих в вечном движении волн,простирающихся настолько далеко, что ни взгляд человеческий, нидаже разум неспособны осознать огромность сих просторов – лишь ихвеличие. Океан завораживает, приковывает к себе, и необязательно,чтобы сам он был при этом спокоен – совсем нет. Полный штиль илигрохочущие волны, яростно бьющие в скалистый берег, легкое волнениеили разгулявшийся шторм – не важно, океан велик в каждом своемобразе, и его невероятная мощь заставляет любого человека ощущатьсебя жалкой песчинкой. Заставляет задуматься о том, как легкопотеряться среди невероятных просторов неистового. А еще, возможно,заставляет радоваться тому, что наслаждаться океаном ему повезло сбезопасного расстояния, а не с качающейся палубы хрупкогокорабля.

Большое лучше всего видится на расстоянии, например – из окнавысокой башни, продолжающей своими толстыми стенами могучуюприбрежную скалу. Из просторной, но съежившейся из-замногочисленных книжных шкафов комнаты, которая служила БезвариатуСотрапезнику кабинетом, в которой он частенько уединялся, дабыспокойно поразмышлять под мерный шум великого океана. Полюбоватьсяим, успокоиться…

Как правило, подобные часы отшельничества приводили Сотрапезникак удивительным открытиям, прославившим его имя на всю империюДоктов, но сегодня мысли Безвариата были неимоверно далеки отлюбимой работы. Сегодня они были тяжелы, как десятиметровая волна,и беспросветны, как безлунная ночь. Сегодня Сотрапезником владелатоска, разогнать которую не мог даже сказочный вид океана.

Сегодня…

«Океан велик и могуч, но он скован берегами. Как ни смешно –скован. Его невероятная сила в полной мере проявляется лишь там,где океан есть. В его царстве. В его тюрьме».

И Безвариату вдруг показалось, что океан – это он.Могущественный, способный на все, но… скованный, запертый в темницеберегов. И все его невиданное могущество способно вызватьжалостливую улыбку даже у песчинок.

«Я в тюрьме!»

А самое печальное – в тюрьме, выстроенной собственными руками. Истены ее – его идеи, его чувства. Как сокрушить стены, когда онивнутри? Как заставить себя отвергнуть все, чем жил последниегоды?

Как?

Но и оставаться в тюрьме нет никаких сил. Ведь океан, случается,выходит из берегов! Обрушивает ярость на прибрежные скалы и рветсядальше, в глубь земли, заливая леса и поля солью победы. Сокрушаявсе, что оказывается на пути. Сбрасывая хоть на время незыблемыеоковы. Океан не успокаивается, он вечно воюет со своей тюрьмой, аон, великий Сотрапезник, – океан. И значит…

– Безвариат!

Женский голос выдернул ученого из глубокого раздумья, в котороеон погрузился, стоя у стрельчатого окна. И пусть великолепнаяпанорама не принесла привычного умиротворения – ученого продолжалиодолевать тяжкие мысли, – вид невысоких волн, с бесконечнымупрямством накатывающих на торчащие у подножия башни рифы, сумелзахватить Сотрапезника. Захватить настолько, что он не услышал нишагов, ни скрипа открывающейся двери, а потому внезапный окликзаставил ученого вздрогнуть. Он резко обернулся, подслеповатоуставился на вошедшую в кабинет женщину и машинально пригладилпышную седую бороду:

– Агата?

– Да, мой милый Безвариат, это я. Неужели ты думал, чтокто-нибудь еще осмелится войти в твою берлогу без разрешения?

Женщина тихонько рассмеялась, и мелодичный смех повергСотрапезника в томление. В такое привычное и такое сладкоетомление, очаровывающее не хуже океана.

«Агата…»

Агата Луиза Мария Франциска Андреа, леди Кобрин, сиятельнаявладетельница обширной и богатой Кобрии, самой южной доктскойпровинции. Сиятельная во всех смыслах: и по происхождению, и понесравненной красоте, о которой складывали восторженные гимны всеменестрели империи.

Высокая, стройная блондинка с большими небесно-голубыми глазами,она резко отличалась от смуглых и черноволосых южанок – семьяКобрин происходила с севера, родословную вела еще со времен старойимперии, и предки Агаты тщательно следили за чистотой своейблагородной крови. Одевалась леди изысканно, модные тенденцииузнавала одной из первых, и ее роскошное алое платье было созданоизвестнейшим столичным кутюрье. Прелестную шею Агаты украшалоожерелье из мусванских рубинов, а на голове поблескиваладиадема.

Это облачение, вкупе с горделивым взором и царственной осанкой,превращало Агату в настоящую владетельницу: недоступную и холодную,однако с Сотрапезником она вела себя не просто мягко, апо-дружески, как с очень близким человеком.

– Ты показался мне печальным, Безвариат, – участливопроизнесла леди. – Что-то случилось?

«Она действительно еще не знает? Или это игра?»

Сотрапезник неопределенно повел плечом и вновь пригладил бородузнаменитым на всю империю жестом:

– Наш эксперимент…

– Ты говорил, что разработка идет по плану и ты сможешьсправиться со всеми препятствиями.

Она перебила его очень мягко, не позволив зародиться даже тенираздражения. Она умела вести трудные разговоры, и Безвариат вочередной раз понял, как много он проигрывает этой сильной и умнойженщине.

«Никто не обвинит меня в том, что я попался в твои сети,Агата, – ты слишком хороша».

А сети ослепительной леди – часть стен его темницы. Самаякрепкая часть.

– Ученые изыскания полны неожиданностей, сомненияестественны, – промямлил ученый.

– Безвариат Сотрапезник сомневается в своих силах?

– Увы, Агата, никто не застрахован от ошибок.

Женщина подошла ближе, и ее тонкие длинные пальцы нежноприкоснулись к щеке ученого:

– Даже ты?

Одним коротеньким вопросом леди Кобрин сумела выразить и своеизумление услышанным, и несгибаемую веру в гений Безвариата. Онасмотрела на ученого так, как в древности люди смотрели на богов, нотеперь у Сотрапезника было противоядие от этого взгляда. Но толькоот него – порвать опутавшую его сеть он не мог.

– Даже я, – подтвердил Безвариат, продолжая затеяннуюледи игру в «Мне ничего не известно». – Настоящий ученыйобязан сомневаться, обязан искать другие пути, новые дороги…

– А чем плоха правильная?

Сотрапезник осекся, и возникшая пауза позволила леди Кобрин сжаром развить мысль:

– Тернист и сложен путь, по которому идет настоящий ученый.Ошибки, неудачи, проваленные опыты и бесконечные сомнения – вот чемотмечена дорога к знанию. Но цель – цель стоит усилий и мук.Великое открытие дается не каждому – только упорному и умному, этознает всякий докт. Ты оступился, но мы – рядом. Мы поддержим тебя,поможем снова встать. – Коротенькая пауза. – ЭлариоХирава не сомневается в успехе.